То, что большинство людей сейчас согласны с тем, что Герберт Гувер не был либералом, не объясняет того, почему он честно называл себя либералом до самой своей смерти. И даже если мы предположим, что Франклин Д. Рузвельт во времена «Нового Курса» был признанным либералом, то что можно сказать о других значимых фигурах «Нового Курса»? Были ли они либералами? Были ли либералами Уолтер Липпман, губернатор ЛаФолетт или судья Блэк? Макс Лернер утверждает, что мы задаем эти вопросы ради забавы, так как все эти люди разделяли либеральное наследие и при этом их взгляды значительно различались между собой.[35] Алан П. Граймс, рассматривая крайне различных людей, называвших себя либералами, задает вопрос: «Должны ли мы после этого отчаяться найти определение? Не является ли либералом тот, кто себя так называет? Или кого называют либералом?».[36] Граймс отрицательно отвечает на этот вопрос и затем пытается классифицировать концепции, которые составляют его определение либерализма. Однако любое такое определение по своей природе является не описательным, а нормативным; такое определение исключает из либералов многих, кто себя так называет, и обозначает других как либералов.
Для целей данного практического анализа я буду использовать очень описательное, функциональное и операциональное определение: лицо является либералом, если оно смогло убедить других, что является либералом. Исходя из этого определения, которое не вводит ни для кого произвольных запретов на идентификацию как либерала, можно сразу же задать вопрос, почему Рузвельт добился идентификации себя как либерала, а Гувер - нет. Оба провозглашали себя либералами. Предполагая, что оба честно считали себя либералами, и что «либеральный» - это сильный политический символ, с которым хотели бы идентифицироваться многие политики – почему общее мнение сейчас состоит в том, что Гувер не был либералом? Почему Гувер оказался столь неудачлив в захвате этого слова?
Ответ, сразу приходящий в голову, предполагает, что использование политического символа «либерал» в США в целом следовало британской традиции. Исходя из этого предположения можно пояснить, что британский термин «либерализм» за годы существования изменил свое значение, особенно в формулировке Л.Т. Хобхаусом «нового либерализма» в 1911.[37] Этот новый британский либерализм старался придерживаться курса, среднего между классическим либерализмом и социализмом. Новые британские либералы, сторонники государства благосостояния, как говорил Томас П. Нейл, «были против социалистов, считая, что благосостояние производится частной инициативой, но выступали против индивидуалистов, утверждая, что цена земли под недвижимостью зависит только от общества, что право собственности даже на личную собственность не имеет смысла без социального подтверждения и защиты.»[38] В соответствии с этим либерализмом, Уинстон Черчилль, будучи членом Либеральной партии, доказывал в 1908 году, что он «должен приветствовать принятие государством новых функций, вступление его в новые сферы деятельности, в частности, в обеспечении услуг естественных монополий».[39] Новые английские либералы по прежнему верили в свободу, но также они были убеждены в том, что право на средства к существованию также важно, как и свобода, права собственности и гражданские права.[40] Следовательно, они были убеждены в том, что государство может принимать законы, обеспечивающие первое, но не ущемляющие последнее.[41]
Исходя из этого, Герберту Гуверу пришлось бы менять мнение большинства, убеждать людей, что верно его классическое определение либерализма в духе laissez faire девятнадцатого столетия. Следовательно, вполне ожидаемо, что ему не удалось захватить этот выгодный политический ярлык.
Однако быстрый ответ подразумевает очень важное, но неверное предположение: что США следовали британской традиции использования политического символа «либеральный»; что тридцать лет большинство американцев знало, что значит «либеральный»; и что Гувер и его консервативные современники пытались украсть этот важный символ «Нового Курса». Но все доступные свидетельства говорят о том, что слово «либеральный» не имело в США значения как политический символ до 1930х годов. Нельзя утверждать, что термин «либеральный» совсем не использовался до «Нового Курса», но он однозначно не был важным политическим символом до «Нового Курса», так как для подавляющего большинства американцев слово «либеральный» появилось на свет только с началом «Нового Курса».
Термин «либеральный» не был популярен у американских политиков ранних периодов. Исследования политических символов, используемых в ранней политической литературе, подтверждают этот факт. Труд Герберта Кроули, "Перспектива американской жизни" – безусловно, является одной из таких книг. Она была впервые опубликована в ноябре 1909 и перепечатывалась в июне 1910 и апреле 1911. Несмотря на то, что на тот момент было продано менее 7500 экземпляров, Артур Шлезингер-младший утверждает, что "она имела широкое и немедленное влияние на то, что историки теперь называют прогрессивной эрой".[42] В послужной список либеральных заслуг Кроули я могу добавить, что он основал журнал "Новая республика". Но после анализа символов, использованных в «Перспективах», Сэмюэл Х. Бир делает вывод: «Только иногда в этой книге … он использовал термин "либеральный" или "либерализм". Не чаще он использовал и термин "консерватизм" – и только в значении оппозиции радикализму. Термин, которым он, как и его кумир Теодор Рузвельт, идентифицировал себя и свои взгляды, это, конечно – прогрессизм».[43]
Нечастое использование Кроули термина «либеральный» будет выглядеть еще более эффектно, если мы кратко рассмотрим использование этого термина в книге «Рузвельт - Демократ». В первом томе опубликованных работ Рузвельта, отражающем работы с 1928 по 1932 годы, в указателе вообще нет ссылок на «либерализм». И всего лишь несколькими годами позже мы видим, что Рузвельт озаглавливает седьмой том, представляющий 1938 год, "Продолжение борьбы за либерализм".[44] В словаре Рузвельта произошел драматический сдвиг - сдвиг, который не был предвиден политической терминологией «Перспектив» Кроули.
В до-Кроулиевскую эру в восемнадцатом столетии, замечает Бир, «общие термины - такие как «демократический» - использовались в дополнение к наименованию партии, чтобы подчеркнуть важные политические взгляды. Но термина «либеральный» среди них не было.»[45] Никто не может сказать, что слово «либеральный» никогда не использовалось, но в количественном отношении этот символ не был значимым. Обзор политических символов по популярным журналам[46] и газетам[47] также показывает, что рост использования ярлыка «либеральный» совпал по времени с «Новым Курсом».
Некоторые из важных фигур начала «Нового Курса» также припоминают, что именно в это время слово «либеральный» стало важным политическим символом. Реймонд Моли пишет, что 8 марта 1933 он подготовил речь Рузвельта, которая планировалась в Конгрессе на 10 марта. В этой речи Моли отчетливо помнит использование выражения «либеральный».[48] «Слово "либеральный" в его современном значении тогда только начинало вытеснять старое слово "прогрессивный"».[49] Артур Крок из «Нью-Йорк таймс» - также весьма политически активная фигура эры «Нового Курса», выразил согласие с тем, что около 1933 года слово «либерализм» стало заменять собой «прогрессизм»[50]. Весьма влиятельный интеллектуал того времени Рексфорд Г. Тагвелл также припоминает, что «либерализм» стал важным политическим символом во времена Франклина Делано Рузвельта.[51] Тагвелл фактически описывает «Новый Курс» как «время ошибок и попыток построить коллективистскую организацию под маркой индивидуализма.»[52]
Никогда до 1930х годов слово «либерал» не было важным политическим символом. Этот символ использовался раньше в американской истории, но никогда не был значимым. Затем внезапно политики, публицисты, и публичные лица в целом стали выражаться и думать в терминах нового символа. В 1930х годах в Америке прошли большие публичные дебаты о том, кто – Гувер или Рузвельт – правильно владеют символом. Даже спустя длительное время после «Нового Курса» убежденный консерватор Джон Т. Флинн, отказываясь признать поражение, защищал свою точку зрения тем же языком и аргументами, которые приводил Гувер, что «коммунисты, фашисты и сторонники планирования, которые на самом деле фашисты, перевернули все с ног на голову. [Ведь раньше централизованное государство было врагом либерализма.] Они предлагают сделать государство более могущественным, чем когда-либо, дав ему арсенал экономического оружия. И они называют этот бред либерализмом. А я говорю, что они украли великое старое слово и кидаются на всех подряд со своей ворованной собственностью» (курсив автора).[53]
Символ «либеральный» особенно важен для времен «Нового Курса» потому, что когда он появился, он, как всем казалось, представлял собой что-то новое. Новый символ подразумевал новые действия. Во-вторых, новый символ и дебаты, которые он вызвал, отражали интеллектуальный беспорядок, возникший в нации, пытающейся решить, принимать ей или нет новый курс в политике. В-третьих, этот новый символ, в отличие от географических наименований, позволил людям мыслить в терминах классов, а не областей страны – мыслить в пространстве «либеральный/консервативный», а не «северный/южный». И, наконец, этот символ был особенно важен для людей, которые жили во времена «Нового Курса», так как они считали очень важным спор о том, кто владеет новым политическим символом. Фактически, к 1936 году редактора «Нью-Йорк таймс», отражая общественное мнение, могли бы написать, что сражение за либеральный ярлык «становится центральным вопросом избирательной кампании. Как сторонники «Нового Курса», так и противники администрации заявляют о своей приверженности либеральному идеалу свободы и демократии; и те и другие называют друг друга противниками подлинного либерализма.»[54]
Итак, мы можем принять, что символы имеют важное значение; что символ «либеральный» особенно значим в США; и что к концу 1930 годов слово «либеральный» прижилось в качестве символа, используемого для обозначения программ «Нового Курса». Но зарождение и созревание либерального ярлыка поднимает более важные вопросы. Как и почему этот политический символ за короткое время приобрел такую широкую известность в США? Почему этот символ остался жизнеспособным, в то время как другие, к примеру, «Новая Свобода», «Новый Курс», «Нормальная Жизнь» и более поздние, такие как «Справедливый Курс» и «Новый фронтир» сейчас стали анахронизмами? Самостоятельно ли Рузвельт выбрал символ «либеральный» для описания своих программ? Насколько осознанно он делал свой выбор? Если символ выбирал Рузвельт, то почему он выбрал именно его, а не, к примеру, «прогрессивный»? Как Рузвельту удалось убедить публику, что именно он, а не Гувер, был «подлинным либералом»? Насколько была запутана публика, когда и Гувер и Рузвельт одновременно называли себя либералами? И почему, в более поздние времена либеральный ярлык потерял свою значимость, при том, что все больше политиков стало бесстыдно называть себя консерваторами?
Данное исследование стремится определить, как и почему этот политический символ образовался, каково было отношение к нему общественности, и насколько сильным был этот символ во времена «Нового Курса». Почему важность этого символа возросла и почему снизилась? После изучения британских аналогий, ситуации в США перед дебатами 1930х, самих дебатов и отношения к либерализму после 1940х, мы окажемся в гораздо лучшем положении для ответа на эти вопросы. Эти выводы затем позволят нам понять важность и полезность на законодательной и политической арене символов в целом.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии