Недавно мне довелось прочесть, что либертарианцы, т.е. либералы «классической традиции», якобы считают, что «индивидуумы самодостаточны, и их ценностные предпочтения формируются раньше, чем они начинают участвовать в жизни любого общества, и к тому же за пределами этого общества».
Они «игнорируют надежные социологические данные о вредных последствиях изоляции» и даже «активно оспаривают понятие “общих ценностей” и идею “общего блага”». Эти цитаты взяты из выступления президента Американской социологической ассоциации профессора Амитая Этциони (Etzioni) перед членами этого научного общества в 1995 году (оно опубликовано в журнале American Sociological Review за февраль 1996 года). Этциони, который часто выступает в различных ток-шоу и является редактором журнала Responsive Community, приобрел определенную известность в качестве пропагандиста политического течения, которое некоторые называют «коммунитаризмом» (communitarianism).
Этциони — отнюдь не единственный, кто выступает с подобными обвинениями. Высказывания в том же духе раздаются как из левых, так и из правых кругов. Что касается левых, то обозреватель Washington Post И.Дж. Дионн-младший (Dionne) в своей книге «Почему американцы ненавидят политику» (“Why Americans Hate Politics”) утверждает, что «растущая популярность либертарианских идей позволяет предположить, что многие американцы больше не верят даже в сам принцип ”общего блага“», а в статье, опубликованной недавно в Washington Post Magazine, заявляет: «Ставя во главу угла неограниченную индивидуальную свободу, либертарианцы, судя по всему, исходят из того, что человек появляется на свет полностью сформировавшейся личностью и отвечает за свои поступки чуть ли не с рождения». Из числа правых достаточно процитировать покойного Рассела Кирка (Kirk): в язвительной статье под названием «Либертарианцы — болтливые сектанты» (“Libertarians: The Chirping Sectaries”) он заявляет, что «несгибаемый либертарианец, подобно Сатане, не терпит никакой власти, светской или духовной», «либертарианец не чтит вековых обычаев и традиций, наш мир, свою родину, и не видит “искры божьей” в человеке». Сенатор-республиканец от штата Индиана Дэн Коутс (Coats) и журналист из Weekly Standard Дэвид Брукс (Brooks), пусть и в более вежливой форме, критикуют либертарианцев за то, что те якобы пренебрегают значением коллектива. Отстаивая свое предложение о расширении федеральных программ, способствующих «восстановлению» чувства общности у людей, Коутс отмечает, что его законопроект носит «умеренно консервативный, а не чисто либертарианский характер. В нем учитываются не только права личности, но и роль групп, занимающихся восстановлением социальной и нравственной инфраструктуры своих сообществ». При этом, судя по всему, подразумевается, что права личности каким-то образом вступают в противоречие с участием людей в деятельности таких групп или местных сообществ.
Подобные обвинения, которые все чаще звучат со стороны противников идей классического либерализма, никогда не подкрепляются цитатами из его основоположников; не приводится и никаких фактов, свидетельствующих о том, что сторонники индивидуальной свободы и ограничения полномочий государства действительно придерживаются тех взглядов, которые им приписывают Этциони и другие. Даже абсурдные обвинения, если их повторять часто и не оспаривать, могут со временем начать восприниматься как истина, поэтому необходимо призвать Этциони и других «коммунитаристов», критикующих свободу личности, к ответу за подтасовку фактов.
Индивидуализм «разобщает людей»?
Давайте проанализируем тезис о «разобщающем индивидуализме», которым пугают нас Этциони, Дионн, Кирк и им подобные. Теоретическую основу этого обвинения заложили «коммунитаристы», критиковавшие индивидуализм как элемент классических либеральных концепций: в частности, философ Чарлз Тэйлор (Taylor) и политолог Майкл Сэндел (Sandel). Тэйлор, к примеру, утверждает: поскольку либертарианцы выступают за права личности и принцип абстрактности правосудия, это означают, что они верят в «самодостаточность человека-одиночки, или, иначе, индивида». Это утверждение — всего лишь «модернизированный» вариант прежних нападок на понятие индивидуализма в классической либеральной теории, согласно которым основоположники либерализма в своих представлениях о правосудии якобы исходили из понятия «абстрактного индивида».
Подобные утверждения просто бессмысленны. Никто не верит в существование «абстрактных индивидов», поскольку любой индивид по определению конкретен. Не существует в природе и полностью «самодостаточных» индивидов: это понимает каждый, кто прочел «Богатство народов» Адама Смита.
Приверженцы классического либерализма и либертарианцы говорят о другом: система правосудия должна абстрагироваться от конкретных характеристик того или иного индивида. То есть, когда индивид оказывается перед судом, его рост, цвет кожи, материальное и социальное положение или религиозная принадлежность не должны иметь значения для отправления правосудия. Именно в этом состоит принцип равенства всех перед законом, но из подобного тезиса нельзя делать вывод, что люди не различаются по росту, цвету кожи или религиозным убеждениям.
Абстрагирование (обобщение) — это мыслительная процедура, позволяющая определить суть и рамки той или иной проблемы, оно не равнозначно утверждению о том, что человек — это нечто абстрактное.
Что же касается «самодостаточности», то сотрудничество между людьми необходимо для их выживания и благосостояния именно потому, что ни индивиды, ни небольшие группы не в состоянии добиться полной самодостаточности. А поскольку в таком сотрудничестве участвует неисчислимое множество не знакомых друг с другом индивидов, правила, которыми оно определяется, могут носить исключительно абстрактный характер. Именно абстрактные правила, заранее устанавливающие нормы поведения, и делают возможным сотрудничество между большим количеством людей.
Ни один разумный человек не поверит в то, что личность может полностью сформироваться вне общества — если угодно, в изоляции. Это означало бы, что у человека нет ни родителей, ни родственников, ни друзей, ни примеров для подражания, ни даже соседей. Естественно, каждый из нас находится под влиянием окружающих. Либертарианцы просто считают, что различия между полноценными взрослыми индивидами не влекут за собой различий в их основополагающих правах.
Источники и пределы обязанностей
Либертарианство в основе своей — не метафизическая теория о приоритете индивидуального над абстрактным, и уж тем более не абсурдная концепция «абстрактного индивида». Не проповедует оно, что бы ни говорили Кирк и другие консерваторы, и огульного отказа от традиций. На деле это политическая теория, родившаяся в ответ на усиление власти государства; сила либертарианства заключается в том, что оно сочетает нормативную теорию о нравственных и политических источниках и пределах обязанностей с позитивной теорией, разъясняющей происхождение общественного порядка. Каждый человек имеет право на свободу, а свободные люди способны обеспечить порядок в обществе без наличия «административно-командной» системы.
А как быть с явно абсурдной характеристикой либертарианства, сформулированной Дионном? По его словам, согласно этой теории «человек появляется на свет полностью сформировавшейся личностью, и отвечает за свои поступки чуть ли не с рождения». Либертарианцы, естественно, осознают разницу между взрослым человеком и ребенком, как и разницу между «нормальными» и душевнобольными, умственно неполноценными или умственно отсталыми взрослыми. Детям и неполноценным взрослым, естественно, нужны опекуны, поскольку они не в состоянии самостоятельно принимать ответственные решения. Но нет никаких оснований для утверждения о том, что некоторые «нормальные» взрослые должны наделяться полномочиями принимать такие решения за других «нормальных» взрослых, как считают и левые, и правые сторонники «патерналистского» государства. Либертарианцы настаивают на том, что ни один «нормальный» взрослый не вправе навязывать тот или иной выбор другим «нормальным» взрослым за исключением экстремальных ситуаций: скажем, если человек обнаруживает другого в бессознательном состоянии, он, естественно, вправе оказать пострадавшему медицинскую помощь или вызвать «скорую».
Главное отличие либертарианства от других нравственно-политических теорий состоит в характерной для него концепции добровольных и принудительных обязанностей. Есть обязанности — скажем, обязанность написать благодарственное письмо человеку, пригласившему вас на обед, — которые невозможно навязать силой. Выполнение других — к примеру, не бросаться с кулаками на человека, критикующего вашу точку зрения, или платить за покупки в магазине — обеспечивается в принудительном порядке.
Обязанности бывают универсальными (всеобщими) и конкретными. Люди, кем бы они ни были и где бы ни находились (т.е. вне зависимости от конкретных обстоятельств), имеют соблюдаемую в принудительном порядке обязанность по отношению ко всем остальным: не наносить ущерба их жизни, свободе, правам, здоровью или имуществу. Как выразился Джон Локк, «поскольку все люди равны и независимы, никто не должен наносить ущерба жизни, здоровью, свободе или имуществу другого». Все люди имеют право на то, чтобы другие не препятствовали им пользоваться этими благами. Права и обязанности — понятия взаимосвязанные, и, поскольку они носят универсальный и «зеркальный» характер, в нормальных условиях они распространяются на всех. В основе либертарианского мировоззрения лежит тезис об универсальности права человека на то, чтобы не быть убитым, искалеченным или ограбленным, и для обоснования универсальности этого права не требуется понятий о некоем «абстрактном индивиде». Именно почтение, а не пренебрежение к «“искре божьей” в человеке» побуждает либертарианцев отстаивать права личности.
Что ж, вопрос об универсальных обязанностях мы обсудили, и теперь можем перейти к обязанностям конкретным. Эти строки я пишу в кофейне, и только что я заказал еще одну чашку кофе. Тем самым я добровольно взял на себя конкретное обязательство заплатить за этот кофе: я передал право собственности на определенную сумму моих денег владелице кофейни, а она передала мне право собственности на чашку кофе. По мнению либертарианцев, конкретные обязанности, по крайней мере в нормальной ситуации, люди берут на себя по взаимному согласию; их невозможно навязать в одностороннем порядке.
Равноправие означает, что никто не может просто навязать другим какие-либо обязанности, поскольку это стало бы нарушением их нравственной самостоятельности и прав. «Коммунитариcты», напротив, утверждают, что, едва родившись на свет, мы уже взяли на себя множество конкретных обязанностей, например обязанность жертвовать ради определенной группы людей — называемой государством или, более расплывчато, страной, обществом или народом — нашими деньгами, нашей самостоятельностью, даже жизнью. Кроме того, они утверждают, что эти конкретные обязанности можно навязывать нам принудительно. По сути, в интерпретации «коммунитаристов» вроде Тэйлора и Сэндела, личностью меня делает не только воспитание и опыт, но и набор весьма конкретных обязанностей, которые я не брал на себя добровольно.
Повторюсь: «коммунитаристы» считают, что личностью делают человека его конкретные обязательства, и потому эти обязательства не могут быть результатом свободного выбора. Однако это всего лишь допущение: оно не может ни заменить тезис о том, что человек берет на себя те или иные обязанности в процессе взаимодействия с другими людьми, ни послужить обоснованием принудительного навязывания обязательств. В связи с этим допущением возникает законный вопрос: если человек с рождения обязан подчиняться приказам, то кто тогда с рождения наделяется правом приказывать? Чтобы ваша теория обязанностей была последовательной, необходимо, чтобы кто-то — отдельный человек или группа людей — наделялся правом обеспечить выполнение вами этих обязанностей. Если личностью меня делает обязанность подчиняться, кого делает личностью право повелевать? Подобная теория об обязанностях могла бы выглядеть стройной во времена «богоподобных» царей, но в современную эпоху она явно не вписывается. Итак, подведем итог: ни один разумный человек не поверит в существование «абстрактного индивида», и реальным предметом спора между либертарианцами и «коммунитаристами» является не индивидуализм как таковой, а вопрос о характере конкретных обязанностей — навязываются они извне, или являются результатом добровольного выбора?
Группы и общее благо
Тот факт, что центральное место в либертарианской теории об обязанностях занимает индивид, не означает, что ее сторонники не признают существования общества или отказываются от осмысленного обсуждения вопроса о социальных группах. В конце концов, тот факт, что лес состоит из деревьев, не означает, что оперировать понятием «лес» невозможно. Общество — не просто скопище индивидов, как не является оно чем-то «большим и лучшим», существующим отдельно от них. Подобно зданию, которое представляет собой не груду кирпичей, но кирпичи, выложенные в определенном порядке и скрепленные раствором, общество — не отдельная «личность», обладающая собственными правами, а совокупность индивидов и сложных взаимоотношений между ними.
Стоит немного поразмыслить, и становится ясно: утверждения о том, что либертарианцы отвергают «общие ценности» и «общее благо», неверны. Поскольку либертарианцы привержены как минимум одной общей «ценности» — свободе, уже нельзя говорить, что они «активно оспаривают понятие “общих ценностей”», а поскольку они считают, что свобода — благо для всех людей, то опять же невозможно утверждать, будто они «не верят даже в сам принцип “общего блага”»! В ответ на утверждение Кирка о том, что либертарианцы отвергают традиции, достаточно напомнить, что они как раз защищают традицию свободы, за которой стоит не одно тысячелетие истории человечества. Кроме того, «традиционализм» в чистом виде — понятие непоследовательное, поскольку традиции могут противоречить друг другу и в этом случае не могут служить руководством к действию. В общем, утверждение о том, будто либертарианцы «отвергают традиции», примитивно и абсурдно. Либертарианцы придерживаются религиозных традиций, семейных традиций, этнических традиций, социальных традиций — например, вежливости и уважения к другим людям, которые сам Кирк, видимо, не считал нужным соблюдать.
Подлинные причины, по которым либертарианцы борются за свободу личности, искажаемые до неузнаваемости их критиками-«коммунитаристами», просты и вполне логичны. Очевидно, что для хорошей, здоровой и добродетельной жизни разные люди нуждаются в разных вещах. Несмотря на общую человеческую природу, все люди различаются по физическому состоянию и материальному положению, и у каждого из нас — свои потребности. Так каковы же границы «общего блага»?
Карл Маркс — один из первых критиков либертарианства с позиций «коммунитаризма», чьи аргументы отличались особым блеском и остротой, утверждал, что гражданское общество основывается на «разложении человека», в результате которого его «сущностью становится не общность, а различия», тогда как при социализме он, напротив, сможет реализовать свою природу «видового существа». Соответственно, социалисты считают нужным добиваться всего коллективными усилиями: в подлинно «социализованном» государстве общее благо у всех одно, в результате чего конфликты там становятся попросту невозможны. Коммунитаристы, как правило, высказываются осторожнее, но при всей своей велеречивости они крайне редко объясняют, что именно подразумевается под нашим общим благом. Так, философ-коллективист Аласдер Макинтайр (MacIntyre) на всех 219 страницах своей нашумевшей книги «После добродетели» (“After Virtue”) доказывает, что «лучшей жизни для человека» надо добиваться общими усилиями, и заканчивает свое изложение слабым выводом о том, что «лучшая жизнь для человека — это жизнь, прожитая в стремлении к лучшей жизни для человека».
Всем нам приходилось слышать утверждение, что одним из элементов общего блага является государственная система пенсионного обеспечения, поскольку она «нас всех объединяет». Но кого при этом называют общим понятием «все мы»? Факты говорят о том, что мужчины-афроамериканцы, отчисляющие в течение своей трудовой жизни такую же сумму денег в систему соцобеспечения, как и белые мужчины, получают обратно вдвое меньше.
Более того, смертность среди мужчин-афроамериканцев трудоспособного возраста выше, чем среди белых, и в результате взносы тех, кто не дожил до пенсии, пойдут на выплаты другим, а их семьи не получат ничего из этих «накоплений». Иными словами, их попросту грабят, чтобы «облагодетельствовать» пенсионеров с другим цветом кожи. Так входят ли мужчины-афроамериканцы в число «всех нас», пользующихся общими благами, или их приносят в жертву ради «общего блага» других? (Читатели нашего журнала знают, что интересам «всех нас» как раз соответствует приватизация пенсионной системы, и именно поэтому либертарианцы считают, что «общее благо» — это право самому выбирать, какой пенсионной системой пользоваться.) До чего же часто разглагольствования об «общем благе» служат прикрытием для совершенно эгоистического стремления получить блага лично для себя! Как отмечал австрийский писатель-либерал Роберт Музиль в своей замечательной книге «Человек без свойств», «сегодня только преступники осмеливаются причинять зло другим без философского обоснования».
Либертарианцы осознают, что современный мир по определению плюралистичен, и поэтому считают свободу личности как минимум одним из элементов общего блага. Понимают они и другое: чтобы достичь своих целей, человеку совершенно необходимо сотрудничать с другими людьми — одиночка не в состоянии добиться реальной «самодостаточности». Именно поэтому для обеспечения мирного сотрудничества необходимы правила — в вопросах, связанных с собственностью и контрактами, например — а чтобы эти правила соблюдались, мы создаем государство. Общее благо — это система правосудия, позволяющая нам жить бок о бок в мире и гармонии. Если же в это понятие вкладывается более широкий смысл, то оно из общего блага для «всех нас» превращается в общее благо для некоторых за счет остальных. (Кстати, у выражения «самодостаточность» есть и иное значение. Все родители хотят, чтобы их дети научились «крепко стоять на ногах», а не выросли ворами, бездельниками, попрошайками или паразитами. Самостоятельность — необходимая предпосылка самоуважения; Тэйлор и другие критики либертарианцев зачастую смешивают позитивное понятие самодостаточности с самодостаточностью из фантастических романов, где герой никогда не полагается на других и не сотрудничает с ними.)
Вопрос об общем благе неразрывно связан с представлениями коммунитаристов о «личностном» или «самостоятельном» существовании общественных групп. И то и другое представляет собой элементы по сути ненаучного и иррационального истолкования политического процесса, связанного с «персонификацией» институтов и групп, например, государства, нации или общества. Тезис о «персонификации» не только не позволяет обогатить политологическое знание и избежать «наивности» либертарианского индивидуализма, о которой так упорно твердят коммунитаристы, но и запутывает тему, мешая задаваться вопросами, с которых и должно начинаться любое научное исследование. Наиболее удачно суть проблемы выразил историк-либерал из Колумбийского университета Паркер Т. Мун (Moon) в своем труде о европейском империализме XIX века под названием «Империализм и мировая политика» (“Imperialism and World Politics”): «Слова зачастую способствуют сокрытию истины. Мы не всегда понимаем, насколько часто лингвистические ухищрения не позволяют нам трезво взглянуть на реалии международных отношений.
Слово “Франция” означает для нас нечто целостное, единую страну. Если, во избежание утомительных повторов, мы употребляем личностный оборот в отношении той или иной страны — например, “Франция отправила войска завоевывать Тунис” — мы тем самым наделяем ее не только целостностью, но и “человеческими качествами”. Сама эта формулировка затушевывает факты и превращает международные отношения в “костюмную драму”, где персонажами выступают “очеловеченные” страны, при этом мы с легкостью забываем о подлинных действующих лицах истории — мужчинах и женщинах из плоти и крови. Насколько бы все изменилось, если бы слова “Франция” не существовало в природе, и нам пришлось бы вместо этого говорить так: 38 миллионов мужчин, женщин и детей с самыми разными интересами, населяющих территорию площадью в 218 000 квадратных миль! Тогда мы смогли бы точнее описать Тунисскую экспедицию: “Некоторые из этих 38 миллионов людей отправили еще 30 тысяч из них завоевывать Тунис”. Подобное изложение фактов тут же порождает вопрос, а точнее — целый ряд вопросов. Кто были эти “некоторые”? Почему они отправили 30 тысяч других людей в Тунис? И почему эти 30 тысяч подчинились приказу?».
Персонификация групп запутывает, а не проясняет важнейшие политические вопросы. На эти вопросы, связанные в основном с объяснением сложных политических явлений и проблемами нравственной ответственности, просто невозможно ответить с позиций групповой персонификации, которая окружает действия политического руководства ореолом загадочности, позволяя некоторым использовать «философские обоснования» — к тому же из разряда мистической философии, — чтобы причинять зло другим.
Либертарианцы расходятся с «коммунитаристами» по ряду важных вопросов — особенно о необходимости принуждения для поддержания чувства общности, солидарности, дружбы, любви и прочих вещей, которые придают нашей жизни смысл и которыми можно наслаждаться только совместно с другими.
На эти разногласия нельзя априорно махнуть рукой, а их урегулированию отнюдь не способствуют бесстыдное искажение фактов, абсурдные характеристики или наклеивание ярлыков.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии