Хотя либеральный символ не использовался в политических дебатах в прессе или большинством людей до 1932 года, некоторые левые политические организации приняли термин и начали использовать его с возрастающей частотой. Почему эти организации – очень маленькие, обычно локальные и маловлиятельные – стали идентифицировать себя с либерализмом это вопрос, который проще задать, чем на него ответить. Возможно, они идентифицировали себя с континентальными или британскими либералами или на них повлияло использование термина в «Новой Республике». Также возможно, что эти группы, желавшие увеличить свою собственную свободу, называли себя либералами потому что ассоциировали либерализм со свободой и отменой ограничений.
Первый случай, когда «Таймс» написала о группе под «либеральным» названием произошел в 1921 году. «Таймс» сообщила о том, что президент Либеральной Лиги Негро-американцев призывает чернокожих Нью-Йорка вооружаться [152]. На незначительность данной организации указывает тот факт, что первое краткое упоминание о ней оказалось и последним. В следующем году «Таймс» в двух кратких заметках сообщила избирателям, что массачусетская Либеральная Республиканская Лига выступает против переизбрания сенатора Лоджа [153]. Эффективность этой организации отражается в самой заметке: «Это движение стало большим сюрпризом, но едва ли повредит сенатору Лоджу, даже при том, что эта лига провела энергичную кампанию.» [154] После ноября 1922 года мы больше ничего не слышали об этой лиге.
Позже «Таймс» сообщила о том, что другая лига – Либеральная Лига Средне-западных колледжей – планирует конференцию студентов и рабочих «для принятия мер по запрету войн» [155]. Эта группа также была незначительной, поскольку даже если конференция и была проведена, то она оказалась не настолько важной, чтобы о ней сообщать в газете. (И если она была проведена, она всего вероятнее провалилась).
В 1924 году «Таймс» отметила, что существует Либеральная Лига Иммиграции и что она выступает за иммиграцию из Европы «без учета числа и независимо от существующей численности иммигрантов» [156]. Три года спустя Либеральная Гражданская Лига Массачусетса ненадолго стала объектом внимания прессы, когда внесла в законодательное собрание Массачусетса проект отмены поправки Сухого закона» [157].
Ни одна из этих лиг не была значительной, ни по отдельности, ни вместе, но важно то, что левые политические организации сочли необходимым внести слово «либеральный» в свои названия. Это означало, что слово «либеральный» больше не подразумевает ассоциаций с Манчестерскими экономистами не только для редакторов «Новой Республики», но и для других реформистских групп.
Хотя все эти лиги были локальными, до 1932 года было зафиксировано две основные попытки создать национальную либеральную партию. В терминах политической активности, обе окончились полным провалом, но обе они отражали очаги недовольства политической жизнью 1920х годов и, возможно, упростили перераспределение политических сил в 1930х годах.
Первая группа, которая пыталась сформировать либеральную партию, называла себя «Группой 1848». В 1919 году группа сформировала Комитет 1848 для организации либеральной партии для «предотвращения экстремального радикализма, с одной стороны, и экстремальной реакции с другой» [158]. Краткая история их попыток сформировать партию читается как комическая опера [159]. К середине 1920 года делегаты Лиги Беспартийных от Южной Дакоты откололись от Группы 1848 в пользу соглашения с Рабочей партией вскоре после того, как сама группа покинула Рабочее-крестьянскую партию [160]. И наконец, пока Роберт ЛаФолетт размышлял, принять ли ему предложение о выдвижении в президенты от Либеральной партии, случился еще один казус: те в партии, кто выступал против выдвижения ЛаФолетта, сформировали свою собственную Либеральную партию [161]. Эта анти-ЛаФолеттовская конференция была проведена в Чикаго, собрала около 50 делегатов и они не собирались никого заявлять на выборы президента. Лестер Барлоу, лидер организации ветеранов Мировой войны, которому не позволили выступить на конференции, угрожал собрать еще одну конференцию. Он говорил: «Я за все время не видел в Чикаго столько идиотов, как за последние дни» [162]. Это движение за создание третьей партии окончательно провалилось и когда в 1924 году ЛаФолетт вышел на выборы кандидатом от третьей партии, он использовал ярлык прогрессизма [163].
В 1930 году «Таймс» сообщила о второй группе, которая пыталась сформировать национальную либеральную партию. Сэмюэл Х. Черч, президент Института Карнеги объявил «о создании новой политической партии, Либеральной партии, главными целями которой станет отстранение правительства от любых форм религиозной диктатуры, а также устранения любых политических групп, которые выступают за дискриминацию любой части общества по признакам расы или убеждений.» [164] Черч также заявлял, что он выступает строго против Сухого закона и что «великий эксперимент» следует прекратить. Черч утверждал, что его предложение о создании партии имеет огромный успех: «Новая партия – Либеральная партия – была предложена и основания для ее существования открыто названы. Люди, чьи имена появились в дискуссии, получили сотни телеграмм и тысячи писем из всех штатов США и почти из каждого города каждого штата. "Мы хотим Либеральную партию ", - говорят они. "Нам нужна Либеральная партия. Старые партии умерли. Свобода мертва. Америка гибнет. Продолжайте! Страна с вами. Да благословит вас Бог!" Это вещи, которые говорят люди и которые отражают их наиболее глубокие чувства.» [165]
«Таймс» в куда более мрачных тонах описывала холодный прием, который получил Черч. Представитель Пенсильвании и лидер противников Сухого закона в Конгрессе когда говорил о том, что Республиканская партия перестанет существовать, если продолжит поддерживать Сухой закон, также выступал и против Либеральной партии. Сенатор Бора прокомментировал: «Третьи партии, куда они идут?» [166]
«Таймс» предложила две основных причины легкого отказа от этого движения, одну – историческую, а другую, что более интересно, основанную на ярлыках. Во-первых, доказывала «Таймс», политики помнили, что провалились прогрессивные партии Тедди Рузвельта и Роберат ЛаФолетта, во-вторых, политики осознали, что «их политические интересы проще реализовать, примкнув к старым именам партий и партийным организациям, даже если эти политики выступают против всей их партийной программы» [167].
Хотя либерализм не играл существенной роли в американских политических дискуссиях, эти две попытки создать третью партию подготовили путь (и затуманили значение) для нового символа. Первая группа – «Группа 1848», называя себя либералами, способствовала ошибочной трактовке этого термина. Оригинальная «Группа 1848», была осколком группы эмигрировавших германских либералов, которые прибыли в США и продолжили свою полемику против католических групп [168]. Новая группа была их интеллектуальными потомками. Большая часть ее членов, по словам ее секретаря, происходила из бизнеса и наемных работников-профессионалов [169], и они выступали, среди прочего, за снижение власти президента в международных отношениях, снижение полномочий Верховного Суда в объявлении законов неконституционными, общественной собственности на транспортную систему и «досконального восстановления конституционных прав свободной прессы, свободы слова и общественных объединений» [170].
Значение, вкладываемое в слово «либерал» представителями «Группы 1848» существенно отличалось от либерализма партии Черча. Либералы Черча не были интеллектуальными последователями германских эмигрантов, а в основном являлись республиканскими бизнесменами. Сам Черч был активным Республиканцем [171], и Пьер Дюпон, председатель исполнительного комитета Ассоциации против Сухого закона, поддержал предложение Черча по созданию новой Либеральной партии [172]. Среди примерно ста человек, участвовавших в съезде в Нью-Йорке, на котором поступило предложение о создании Либеральной партии, были «капитаны промышленности, президенты железных дорог, преподаватели колледжей, чиновники пароходств, банкиры и торговцы» [173]. Эта либеральная партийная платформа в отличие от ранее упомянутой, делала акцент на отмене Сухого закона, пуританских законов, и «тех эгоистичных фанатиков, которые оставляют свои мрачные проповеднические кафедры и едут в Вашингтон и столицы штатов чтобы требовать законов, контролирующих поведение их сограждан.» [174] Хотя обе группы претендовали на обладание символом либерализма, общим результатом было как облегчение ввода термина в обращение, так и затуманивание его смысла.
Можно было бы ожидать, что коль скоро «либеральный» является выгодным политическим символом и что если политики осознают выгоды владения им, то некоторые люди будут возражать против попыток его экспроприации упомянутыми группами. Ожидаемая дискуссия, по поводу возврата символа была бы небольшого масштаба, так как эти организации были маленькими и незначительными. И такая дискуссия имела место в реальности.
Одним из главных защитников своего типа либерализма был д-р Николас Мюррей Батлер, президент Колумбийского Университета до 1920х годов. Суммировать его политическую философию в одном абзаце сложно, но я думаю, что большинство его взглядов сегодня считались бы консервативными. Рексфорд Тагвелл назвал его «безукоризненным реакционером», а студент, учившийся там во времена президентства Мюррея вспоминает:
«Мы перестали обращать серьезное внимание на нашего президента когда он в очередной раз подтвердил свою оппозицию поправке о детском труде. Более того, нам всегда напоминали о его жесткости к таким уважаемым членам факультета, как Бирд, Дана и Каттель, когда они отказались от академической демонстрации по поводу Первой Мировой войны. …
Он имел потрясающую способность говорить вещи, над которыми хотелось посмеяться. "Детского труда в США на существует. ... Это несомненный факт, несмотря на статистику, которую приводят в его опровержение", - такую цитату приводят из его изречений на слушаниях по поводу поправки о детском труде в рамках штата. Однажды нам довелось прочитать, что он сказал: "Большинство разговоров о несправедливости распределения дохода - это сущие выдумки … злонамеренно распространяемые радикалами", - а на другой день заметил, что «капитализм это дискуссионный термин, введенный Карлом Марксом» [175].
Но Батлер считал себя очень хорошим примером либерала. В 1923 году он убежденно говорил, что «либерализм в упадке в США и большей части остального мира» и жаловался на то, что из-за того, что либерализм умирает, его враги развернули борьбу за его имя: «Есть люди, которые хотят наложить руки на имя либерализма и применить его к нелиберальным и антилиберальным доктринам разного рода, которые уже вызывают к нему презрение; последователи великих англо-говорящих либералов прошлого смущены и пристыжены. … Немало либералов пришли в уныние и чему тут удивляться? Они видят, что их имя украдено их критиками и врагами из-за его выгодных ассоциаций.» [176]
Хотя Батлер никогда не прояснял, что они имеет в виду под либерализмом, он говорил, что либералы по определению прогрессивны и не могут быть реакционерами, поскольку сила и удовлетворенность свободой никогда не иссякает. Он также добавлял, что тот, кто фиксирует цены законом, накладывает правительственные ограничения на коммерцию и промышленность, пытается контролировать личные привычки и поведение людей или законом освобождает какую-либо группу людей от уплаты налогов – не является прогрессистом [177].
Двумя годами позже, на симпозиуме «Либерализм: убеждения свободного человека», Батлер больше не говорил, что либералы должны быть прогрессивными; он доказывал, что либералы должны иногда быть консерваторами или даже радикалами, в зависимости от существующих условий. Сутью либерализма теперь стал не прогрессизм, а «сохранение приверженности [либералов] свободе», так как «настоящий либерал верит в свободу, будь то свобода гражданская, интеллектуальная, политическая, экономическая или религиозная.» [178]
Д-р Е. Мартин Хопкинс, президент Дартмутского Колледжа, похоже был согласен с Батлером в том, что левые элементы украли слово «либеральный». В его вступительной речи перед двумя тысячами студентов Дартмута в 1923 году он предупреждал: «Сейчас … существуют экстремисты, которые называют себя либералами с большой буквы "Л", … [которые] эксплуатируют в своих целях поле либеральной мысли. Эта профессионализированная группа приписывает себе все добродетели и хорошие намерения и отрицает эти качества у других … должна вызывать у истинных либералов больше подозрений, чем все возможные формы воинствующей реакции вместе взятые.» (курсив автора) [179]. Хопкинс, как и Батлер, считал, что либеральный ярлык пытаются украсть, но в отличие от либерализма Батлера, Хопкинс определял либерализм узко – только как толерантность и имел в виду гораздо меньше экономических коннотаций.
Уильям Аллен Уайт отличался от Батлера. Еще в 1917 году Уайт выступал за национализацию железных дорог, федеральные пенсии по старости и государственное управление естественными ресурсами «в социалистическом ключе» [180]. Выступая на том же симпозиуме, Уайт в риторике не слишком отличался от Батлеровской оценки ценности бренда либерализма, говоря: «Я либерал. Я всегда чувствовал, что Бог дал нам право не скрываться от правды, а открываться ей.» [181] Свидетельств того, что Уайт в 1920х годах заявлял о краже либерального символа радикальными элементами, не сохранилось.
Альфред Е. Смит имел еще более аморфную концепцию либерализма. На том же симпозиуме, Смит говорил, что верит в «содействие доброй воле и толерантности». Он также оптимистично добавил: «Цивилизация сама по себе прогрессивна и не может идти вперед без либералов, которые указывают путь. Всем известен трюизм, что чудаки одного поколения становятся лидерами следующего.» [182]
Некоторые из этих интеллектуалов считали, что либерализм эксплуатируется левыми группами и несмотря на то, что их определения либерализма расплывчаты, они все думают, что либерализм – это хорошо и считают себя либералами. За все двадцатые годы проявились только две фигуры, которые явно нападали на либерализм. С крайне правых позиций Муссолини отрицал либерализм и парламентаризм [183] и с крайне левых социалист Норман Томас, разделив либерализм как доктрину толерантности и либерализм как доктрину laissez faire, утверждал, что laissez faire либерализм “полностью провалился”. Он добавляет: “Большинство тех идей, что считались либерализмом или прогрессизмом, особенно на Среднем Западе, на самом деле является реакционными” [184].
Во всех немногих случаях, когда в 1920е годы либерализм обсуждался, все участвовавшие лидеры общественного мнения называли себя либералами. Выгодность либерального символа вероятно увеличивалась тем, что в этот период общественного спокойствия единственными значимыми политическими фигурами, которые атаковали либерализм, были фашисты и социалисты. Муссолини и Томас под либерализмом подразумевали разные вещи, но они оба атаковали один и тот же символ.
Эти дебаты о правильном употреблении термина “либерализм” были очень ограниченными и большинство читателей газет, вероятно, обратили на них мало внимания, несмотря на то, что “Таймс” опубликовала на эту тему несколько редакторских статей. Эти статьи создавали общее впечатление разбитых надежд. “Таймс” возражала против использования термина “либералы” левыми элементами общества. Выступая в эру, когда люди не осознавали, что эти несомненно экстремистские идеи когда-либо станут общим местом, “Таймс” доказывала, что этих левых элементов более правильно называть “радикалами” или “красными”. Тем не менее, возражая против экспроприации термина “либеральный” радикалами, эти редакторские статьи, похоже, отказывались от нового использования старого термина. Однако «Таймс», доказывая, что новые либералы должны называться радикалами, сама принимала именование их либералами.
К примеру, в 1922 году «Таймс» атаковала тех «самозваных либералов», которые стенали, что «Либерализм в упадке». Эти либералы не винили в этом свою доктрину, как должны были бы, говорит газета; вместо этого они утверждали, что «сочетание лжи со словом либерализм сделало его восприятие узким и реакционным». Редакторская статья рекомендовала:
«Самозваные либералы должны набраться мужества и честно признать тиранию доминирования профсоюзов, разрушительную слепоту «индустриальной демократии» и искать новый свет, новые цели. Линии обнадеживающих экспериментов направлены в разные стороны. Союзы работников или «компаний» содержат рациональное зерно настоящих представительских органов в промышленности. … Нападая на большинство проблем благосостояния, новый либерализм привержен духу Отцов-Основателей, в первую очередь тем, что уверенно и смело смотрит вперед. Но профессиональные либералы не имеют к этому никакого отношения – они стоят в сторонке, раскрыв рот и периодически жалуются, что либерализм находится в упадке.» [185]
Хотя редакторская статья критикует этих самозваных либералов и, хотя она считает профсоюзный либерализм лучшим либерализмом, автор статьи продолжает называть их либералами.
В 1923 году редакторская статья, описывала создание Либеральной Лиги и называла предварительную декларацию ее принципов «вполне приемлемой». Эти принципы включали остановку «тенденции роста правительственного вмешательства во все сферы жизни», поддержку индивидуализма и защиту права и обязанности представителей народа голосовать в соответствии с их суждениями и убеждениями. Редакторская статья поддержала эти принципы, но назвала их консервативными. «Люди, называющие себя "либералами" в Вашингтоне и некоторых штатах стремятся увеличить, а не уменьшить вмешательство правительства во все сферы жизни. Управление по принципу большинства, если вы не забыли, это консервативный принцип.» Редакторская статья делает вывод: «Единственная проблема Либеральной Лиги – это ее наименование. Более честно было бы назвать себя Консервативной Лигой.» [186] В другой редакторской статье, защищая «результаты испытаний нового до отказа от старого», «Таймс» напрямую назвала такой научный скептицизм «консервативным» [187].
В 1924 году «Таймс» с сожалением излагала, что после Первой Мировой войны «имена и ярлыки поменялись. Одним из таких изменений была экспроприация проверенного временем слова "либеральный"». После прекращения военных действий, «в заголовках газет выбор между "либеральным", "радикальным" и "красным" определялся только свободным пространством на полосе». Статья завершается надеждой, что когда-нибудь «радикально-красную школу мысли можно будет заставить вернуть слово "либеральный" исконным владельцам.» [188] «Таймс», возражая против экспроприации «проверенного временем» слова, в то же время ее признавала.
Шестью годами позже «Таймс» почти в точности повторила эту статью 1924 года. Еще раз было повторено, что после войны с «историческим именем» либерализма было совершено большое количество насилия. Еще раз статья указала на «несколько лет после окончания войны лишь свободное место на полосе определяло, разогнала ли полиция либеральный митинг, красный митинг или радикальный митинг» [189]. Аргумент, практически аналогичный приведенному в 1924 году, вновь прозвучал в 1930, указывая на то, что «Таймс» продолжает осознавать и признавать экспроприацию либерального символа множеством левых элементов.
В 1920х года Николас Мюррей Батлер никогда бы не сдал без боя наименование «либеральный»; но «Таймс», возможно отражая и обобщая мнения своих читателей куда легче смирилась с новым значением либерализма. Возможно, в отличие от искушенного политика Батлера, «Таймс» не осознавала важности либерализма и растущей значимости этого символа.
Хотя «либеральный» был расплывчатым, хотя и привлекательным символом и поскольку этот символ не был пока широко использован, представляется, что Герберт Гувер, представляя политическую программу действующего президента, мог захватить ярлык либерала до того, как Рузвельт получил возможность ввести и популяризировать этот символ широкой аудитории. Фактически, до 1932 года Гувер заявлял, что он является либералом. В 1928 году, к примеру, он критиковал – во имя либерализма – губернатора Смита, защищавшего государственное вмешательство: «Каждый шаг в бюрократизации бизнеса в нашей стране губит корни либерализма – политического равенства, свободы слова, свободы собрания, свободы прессы и равенства возможностей.» [190]
Тем не менее, до Нового Курса, хотя Гувер иногда называл себя либералом, он не предпринимал активных действий для того, чтобы захватить символ – т.е. популяризировать его и заставить его обозначать только его философию. Существуют основания полагать, что Гувер осознавал и принимал тот факт, что многие нелиберальные элементы, называют себя либералами. Гувер утверждал:
«Это права человека и успешные усилия правительства по их защите стимулировали инициативу и старание каждого индивида, суммой которых явился гигантский прогресс нации. …
Эти принципы и идеалы никогда не собирались и не кодифицировались правительством. Это Американская система.
Мы ей живем и дышим. Мы редко пытались даже поименовать ее. Возможно, мы должны и вовсе отказаться от ее определения - так как духовные вещи едва ли могут быть определены. Некоторые называют ее либерализмом, но этот термин испорчен политически– использованием. …
Наша уникальная американская система - выражение духа и окружения наших людей - является исключительно американской.» [191]
Когда газеты описывали речь, либерализм, конечно же, не был упомянут. Типичная газетная статья говорила только, что Гувер поддержал американскую систему – что-то, чему нельзя дать определение [192].
Возможно, что тогда Гувер еще не осознал преимуществ применения либерального ярлыка только к его собственной философии. Другим возможным, и, я думаю, весьма вероятным объяснением для сдачи термина Гувером было то, что слово «либерал», как объясняется в главе 1, на тот момент не было важным политическим ярлыком. Ярлык существовал, интеллектуалы и основные политики были в нем заинтересованы и иногда его использовали; тем не менее, термин пока не стал важным символом в народной речи. Поэтому он был для Гувера необычным, и он не делал на нем акцента.
Итак, мы рассмотрели обстоятельства, при которых влиятельный журнал «Новая республика», изучая опыт британской Либеральной партии ввел термин «либеральный» в американскую политику. После ввода этого термина, некоторые левые и протестные организации приняли термин, в то время как люди, которых мы сейчас называем консерваторами возражали против этого нового американского использования термина «либеральный». Протесты высказывались в редакционных статьях «Нью-Йорк Таймс», их также высказывал президент Гувер - но возражения по поводу предполагаемого неверного использования были не слишком активными. Все эти действия имели крайне малый масштаб и были лишь предвестниками широкой дискуссии о либерализме в 1930х годах.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии