Часть четвертая. Каталлактика, или экономическая теория рыночного общества. Глава XXI. Работа и заработная плата

1. Интровертный и экстровертный труд

Причины, по которым человек преодолевает отрицательную полезность труда (отказ от наслаждения свободным временем), могут быть различны.

1. Человек может работать, чтобы сделать свои тело и разум сильными, бодрыми и подвижными. В этом случае отрицательная полезность труда не является ценой достижения этих целей; ее преодоление неотделимо от искомого удовлетворения. Самый яркий пример серьезные занятия спортом без стремления к завоеванию наград и общественного успеха, а также поиск правды и знаний ради них самих, а не в качестве средства повышения собственных способностей и навыков выполнения других видов труда, преследующих другие цели[Познание не стремится к целям, находящимся вне познавательного акта. Мыслителя удовлетворяет процесс мышления как таковой, а не обретение совершенного знания, ибо это цель, недостижимая для человека.].

2. Человек может покориться отрицательной полезности труда, желая послужить Богу. Он жертвует досугом, чтобы угодить Богу и быть вознагражденным в загробной жизни вечным блаженством, а на протяжении земного пути высшим наслаждением, даруемым осознанием исполнения всех религиозных обязанностей. (Однако, если он служит Богу, чтобы достичь земных целей пропитания и успеха в мирских делах, его поведение не имеет существенных отличий от других попыток достичь светских выгод посредством затраты труда. Верна ли теория, руководящая его поведением, и материализуются ли его ожидания, не имеет отношения к каталлактической оценке его образа действий[Едва ли есть необходимость уточнять, что сравнение жажды знаний и ведения благочестивого образа жизни со спортом и игрой не подразумевает пренебрежения ни тем, ни другим.].)

3. Человек может тяжело работать, чтобы избежать еще большего зла. Он покоряется отрицательной полезности труда, чтобы забыться, спастись от гнетущих мыслей, прогнать беспокойство; для него работа это как бы завершенная рафинированность игры. Такую утонченную игру нельзя путать с просто детскими играми, приносящими одно лишь удовольствие. (Существуют, однако, и другие детские игры. Дети также достаточно искушены, чтобы предаваться рафинированным играм.)

4. Человек может работать, поскольку предпочитает доход, который он может заработать, отрицательной полезности труда и удовольствию досуга.

Труд 1-го, 2-го и 3-го классов затрачивается потому, что удовлетворение приносит сама по себе отрицательная полезность труда, а не ее продукты. Этот тяжкий труд не с целью достижения какой-то цели в конце пути, а ради самого пути. Альпинист не просто хочет достичь вершины, он хочет достичь вершины именно путем восхождения. Он пренебрегает фуникулером, который доставит его наверх быстрее и без помех, хотя плата за проезд даже дешевле, чем затраты, связанные с восхождением (например, оплата проводника). Труд восхождения не доставляет непосредственного удовольствия; он имеет отрицательную полезность. Но ему доставляет удовольствие как раз преодоление отрицательной полезности труда. Менее напряженный подъем доставит ему меньше удовольствия.

Труд 1-го, 2-го и 3-го класса мы можем назвать интровертным трудом, а труд 4-го класса в отличие от них экстровертным трудом. В некоторых случаях интровертный труд может дать результаты как бы в качестве побочного продукта, для достижения которых другие люди покорялись бы отрицательной полезности труда. Искатель истины, посвятивший себя исключительно поискам знания, может изобрести устройство, представляющее практическую ценность. В этом отношении интровертный труд может оказывать влияние на рыночное предложение. Но, как правило, каталлактика интересуется только экстровертным трудом. Психологические проблемы интровертного труда не представляют интереса для каталлактики. С точки зрения экономической науки интровертный труд должен квалифицироваться как потребление. Как правило, его выполнение требует не только личных усилий индивидов, но и затрат материальных факторов производства, а также продукции экстровертного, не приносящего непосредственного удовлетворения труда других людей, который должен покупаться за заработную плату. Религиозная практика требует помещений для отправления церковных обрядов и соответствующего оснащения; спорт требует разнообразных принадлежностей и снарядов, инструкторов и тренеров. Все это входит в сферу потребления.

2. Радость и тягость труда

Только экстровертный, не приносящий непосредственного удовлетворения труд является темой исследования каталлактики. Отличительная черта этого вида труда то, что он выполняется ради цели, находящейся вне процесса его выполнения и связанной с ним отрицательной полезности. Труд сам по себе причина отрицательной полезности. Но помимо этой отрицательной полезности, которая является утомительной и которая заставляла бы человека экономить труд, даже если его работоспособность была бы неограниченной и он был бы в силах выполнять неограниченный объем работ, иногда возникают особые эмоциональные феномены чувства радости или тягости, сопутствующие выполнению определенных видов работ.

И радость, и тягость, сопутствующие труду, находятся с отрицательной полезностью труда в разных плоскостях. Поэтому радость труда не может ни облегчить, ни устранить отрицательную полезность труда. Нельзя также путать радость труда с непосредственным удовлетворением, доставляемым определенными видами работы. Она представляет собой сопутствующее явление, порождаемое либо промежуточным удовлетворением от труда его продукта или вознаграждения, либо побочными обстоятельствами.

Люди подчиняются отрицательной полезности труда не ради радости, сопутствующей труду, а ради ее промежуточного удовлетворения. На самом деле радость труда почти всегда предполагает отрицательную полезность соответствующего труда.

Источниками радости труда могут быть:

1. Ожидание промежуточного вознаграждения за труд; предвкушение удовольствия от его успеха и дохода. Работник смотрит на свою работу как на средство достижения преследуемой цели, и успешное течение работы доставляет ему наслаждение, так как приближает его к поставленной цели. В системе общественного сотрудничества эта радость проявляется в удовлетворении от способности удерживать свои позиции в общественном организме и оказывать услуги, которые по достоинству оцениваются окружающими, либо покупающими их результат, либо оплачивающими затраченный труд. Работник радуется, поскольку обретает самоуважение и сознание того, что он самостоятельно содержит себя и свою семью, не завися от милости других людей.

2. В процессе работы работник получает эстетическую оценку своих навыков и производимого продукта. Это не просто созерцательное наслаждение человека, видящего вещи, выполненные другими людьми. Это гордость человека, который может сказать: я знаю, как сделать эти вещи, это моя работа.

3. Выполнив задание, работник получает удовлетворение от осознания того, что ему удалось успешно преодолеть все связанные с ним труды и заботы. Он счастлив, что избавился от чего-то трудного, неприятного и тягостного, что освободился на некоторое время от тягости труда. Его чувства можно выразить словами: Это я уже сделал.

4. Некоторые виды работы удовлетворяют специфические желания. Существуют, например, занятия, отвечающие эротическим желаниям как сознательным, так и подсознательным. Эти желания могут быть как нормальными, так и извращенными. Так что фетишисты, гомосексуалисты, садисты и другие извращенцы иногда могут находить в своей работе возможность удовлетворения своих странных потребностей. Некоторые профессии особенно привлекательны для таких людей. Под сенью профессиональных покровов пышным цветом расцветают жестокость и жажда кровопролития.

В разных видах работы существуют разные условия для радости труда. В 1-м и 3-м классах они могут быть более однородными, чем во 2-м классе. Очевидно, что в 4-м классе они присутствуют реже.

Радость труда может совершенно отсутствовать. Психические факторы могут полностью ее исключать. С другой стороны, можно намеренно стремиться к увеличению радости труда.

Знатоки человеческой души всегда стремились к повышению радости труда. Большую часть достижений организаторов и вождей наемных армий можно отнести на этот счет. Задача, решаемая ими, была не очень трудна, поскольку профессия солдата удачи обеспечивает удовлетворение 4-го класса. Однако это удовлетворение не зависит от лояльности солдата. Оно доступно и тем, кто бросает своего полководца в трудной ситуации и восстает против него, переходя на службу к новому лидеру. Таким образом, одна из задач работодателей солдат удачи состояла в поддержании чести мундира и лояльности, которые могли бы удержать наемников от соблазнов. Разумеется, не все властители заботились о таких тонких материях. В армиях и военно-морских флотах XVIII в. единственным средством обеспечения повиновения и предотвращения дезертирства были жестокие наказания.

Современный индустриализм также намеренно не стремился к увеличению радости труда. Он полагался на улучшение материального положения работников как в роли получателей заработной платы, так и в роли потребителей и покупателей товаров. Ввиду того, что люди, ищущие работу, толпились у ворот заводов и фабрик, и все стремились приобрести как можно больше потребительских товаров, казалось, что нет нужды прибегать к каким-то особым хитростям. Выгоды, обеспечиваемые массам капиталистической системой, были настолько очевидны, что никто из предпринимателей не считал необходимым выступать перед рабочими с прокапиталистической пропагандой. По существу, современный капитализм представляет собой производство для нужд широких масс. Покупателями товаров в целом выступали те же самые люди, которые в качестве наемных работников участвовали в их производстве. Растущий объем продаж предоставлял работодателю надежное доказательство улучшения уровня жизни масс. Его не заботили чувства персонала в качестве работников. Он стремился обслуживать их исключительно в качестве потребителей. Даже сегодня, перед лицом постоянной и фанатичной антикапиталистической пропаганды, отсутствует всякая контрпропаганда.

Антикапиталистическая пропаганда представляет собой систематическую программу замены радости труда на тягость труда. Радость труда 1-го и 2-го классов до некоторой степени зависит от идеологических факторов. Рабочие радуются своему месту в обществе и своему активному участию в производственной деятельности. Если кто-то порочит эту идеологию и заменяет ее другой, представляющей наемных рабочих угнетенными жертвами безжалостных эксплуататоров, то он превращает радость труда в чувство недовольства и тягости.

Ни одна идеология, какое впечатление она бы ни производила, не может повлиять на отрицательную полезность труда. С помощью убеждения и гипнотического внушения ее невозможно ни устранить, ни облегчить. С другой стороны, словами и теориями ее нельзя и увеличить. Отрицательная полезность труда представляет собой безусловную данность. Непринужденная и беззаботная реализация энергии и жизненных функций в условиях бесцельной свободы всем нравится больше, чем жесткие ограничения целенаправленных усилий. Отрицательная полезность труда точно так же мучит и человека, самоотреченно посвящающего себя работе. Он также стремится уменьшить объем работы, если это можно сделать без ущерба для ожидаемого промежуточного вознаграждения, и он испытывает радость труда 3-го класса.

Однако радость труда 1-го и 2-го, а иногда и 3-го класса можно уничтожить с помощью идеологического воздействия и заменить ее тягостью труда. Рабочий начинает ненавидеть свою работу, если его удается убедить в том, что он подчиняется отрицательной полезности труда не вследствие собственной более высокой оценки предусмотренного вознаграждения, а просто вследствие несправедливости общественного устройства. Введенный в заблуждение лозунгами социалистических пропагандистов, он не способен осознать, что отрицательная полезность труда выступает неизбежным явлением человеческого существования, некой конечной данностью, которую невозможно устранить приемами и методами социальной организации. Он становится жертвой марксистского заблуждения о том, что в социалистическом обществе работа будет доставлять радость, а не причинять боль[Энгельс Ф. Анти-Дюринг//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 305.].

Замена радости труда на тягость труда не оказывает влияния ни на оценку отрицательной полезности труда, ни на оценку результата труда. Поскольку люди работают не за радость труда, а ради промежуточного вознаграждения, то и спрос на труд и предложение труда остаются без изменений. Меняется только эмоциональное отношение работника. Его работа, его положение в системе общественного разделения труда, его взаимосвязи с другими членами общества и с обществом в целом предстают перед ним в новом свете. Он жалеет себя как беззащитную жертву нелепой и несправедливой системы. Он становится сварливым ворчуном, неуравновешенной личностью, легкой жертвой разного рода шарлатанов и критиканов. Испытывая радость от выполнения своих обязанностей и преодоления отрицательной полезности труда, люди становятся бодрыми, их энергия и жизненная сила усиливаются. Изнывая на работе от скуки, люди становятся угрюмыми и нервными. Сообщество, в котором господствует тягость труда, представляет собой сборище озлобленных, вздорных и раздраженных, вечно всем недовольных людей.

Однако на фоне волевого источника преодоления отрицательной полезности труда роль радости и тягости труда является случайной и излишней. Нельзя ставить вопроса о том, чтобы заставить людей работать только ради радости труда. Радость труда не может заменить промежуточное вознаграждение труда. Единственное средство побудить человека работать больше и лучше это предложить ему более высокое вознаграждение. Бесполезно соблазнять его радостью труда. Попытавшись придать радости труда определенную функцию в системе производства, диктаторы Советской России, нацистской Германии и фашистской Италии обнаружили, что их надежды не оправдались.

Ни радость, ни тягость труда не могут повлиять на количество труда, предлагаемого на рынке. Это очевидно в том случае, если эти чувства присутствуют с одинаковой интенсивностью во всех видах труда. Но то же самое относится и к радости или тягости, обусловленным специфическими чертами конкретной работы или специфическим характером работника. Возьмем, к примеру, радость труда 4-го класса. Стремление определенного сорта людей иметь работу, предлагающую возможность получения такого рода специфического удовлетворения, ведет к снижению ставок заработной платы в этой сфере. Но именно этот результат заставляет других людей, менее склонных к подобным весьма сомнительным удовольствиям, отдавать предпочтение другим секторам рынка труда, где они могут заработать больше. Таким образом, возникает противоположная тенденция, нейтрализующая первую. Радость и тягость труда выступают психологическими явлениями, не влияющими ни на субъективные оценки индивидами отрицательной полезности и промежуточное вознаграждение труда, ни на цену труда на рынке.

3. Заработная плата

Труд является редким фактором производства. И как таковой он продается и покупается на рынке. Если исполнитель работы является продавцом продукции или услуг, то цена труда входит в цену продукции или услуг. Если труд как таковой продается или покупается сам по себе либо предпринимателем, занятым производством продукции на продажу, либо потребителем, желающим использовать оказываемые услуги для личного потребления, то его цена называется заработной платой.

Для действующего человека его собственный труд является не только фактором производства, но и источником отрицательной полезности; он оценивает его не только с точки зрения ожидаемого промежуточного вознаграждения, но и с точки зрения вызываемой им отрицательной полезности. Но для него, как и для каждого, труд других людей, предлагаемый на продажу на рынке, является не чем иным, как фактором производства. Человек относится к труду других людей точно так же, как он относится к любому редкому материальному фактору производства. Он оценивает его в соответствии с принципами, которые он применяет к оценке всех остальных благ. Величина ставок заработной платы определяется на рынке точно так же, как и цена любого другого товара. Эмоциональная окрашенность этого термина, возникшая под влиянием марксизма, не имеет никакого значения. В связи с этим достаточно отметить, что к труду относятся именно так только потому, что к этому подталкивает поведение потребителей.

Недопустимо говорить о труде и заработной плате вообще, не прибегая к определенным ограничениям. Труд неоднороден, а единой ставки заработной платы не существует. Разные виды труда качественно сильно отличаются друг от друга, и каждый из них оказывает специфические услуги. Каждому дается оценка в качестве комплиментарного фактора для выпуска определенных потребительских товаров и услуг. Между оценками хирурга и грузчика нет прямой связи. Но косвенно каждый сектор рынка труда связан со всеми остальными секторами. Увеличение спроса на хирургические услуги, какое бы оно большое ни было, не заставляет грузчиков рваться в хирургию. Хотя границы между различными секторами рынка труда не являются резкими, существует постоянная тенденция перемещения рабочих из своих отраслей в смежные отрасли, условия которых, как кажется, предлагают лучшие возможности. Таким образом, в конечном счете любое изменение спроса и предложения в одном секторе косвенно оказывает влияние на все остальные сектора. Все профессиональные группы косвенно конкурируют друг с другом. Если большее количество людей посвящает себя медицинской деятельности, то люди отвлекаются от смежных профессий, а последние замещаются притоком людей из других отраслей и т.п.

В этом смысле все профессиональные группы связаны между собой, какими бы разными ни были требования к каждой из них. Здесь мы опять сталкиваемся с тем, что качественные различия работы, необходимой для удовлетворения потребностей, больше, чем разнообразие врожденных способностей человека к выполнению работы[См. с. 126128.].

Связь существует не только между различными видами труда и ценами на них, но и между трудом и материальными факторами производства. В определенных пределах труд можно заменить материальными факторами производства и наоборот. Степень использования этого эффекта определяется величиной ставок заработной платы и цен материальных ресурсов.

Установление ставок заработной платы как и цен материальных факторов производства может осуществляться только на рынке. Нерыночных ставок заработной платы не существует, как не существует нерыночных цен. Поскольку существуют ставки заработной платы, постольку к труду относятся как к любому материальному фактору производства и продают и покупают на рынке. Сектор рынка средств производства, на котором нанимается труд, принято называть рынком труда. Подобно всем остальным секторам рынка, рынок труда приводится в движение предпринимателями, жаждущими получить прибыль. Каждый предприниматель стремится купить все виды конкретного труда, необходимые ему для осуществления своих планов, по самой низкой цене. Но предлагаемая им заработная плата должна быть достаточна высока, чтобы увести работников от конкурирующих предпринимателей. Верхняя граница предложения определяется ценой, которую, как ожидается, он может выручить за приращение товарной продукции, планируемое от использования этих рабочих. Нижняя граница определяется ценой предложения конкурирующих предпринимателей, которые руководствуются аналогичными соображениями. Именно это имеют в виду экономисты, когда утверждают, что величина ставок заработной платы каждого вида труда определяется его предельной производительностью. Ту же истину можно выразить и по-другому, сказав, что ставки заработной платы определяются спросом на труд и материальные факторы производства, с одной стороны, и ожидаемыми будущими ценами на потребительские товары, с другой.

Это каталлактическое объяснение установления ставок заработной платы всегда было мишенью яростных, но абсолютно ошибочных нападок. Утверждалось, что существует монополия спроса на труд. Большинство сторонников этой доктрины полагают, что удовлетворительно обосновали свое заявление ссылками на некоторые случайные замечания Адама Смита о своего рода молчаливом, но постоянном и единообразном объединении работодателей с целью не допустить повышения зарплаты[См.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. 1. Кн. 1. Гл. VIII. М.: Наука, 1991. С. 186. Представляется, что сам Адам Смит бессознательно поддался этой идее (cм.: Hutt W.H. The Theory of Collective Bargaining. London, 1930. P. 2425).]. Другие расплывчато ссылаются на существование профессиональных объединений различных групп предпринимателей. Бессодержательность подобных разговоров очевидна. Однако их необходимо проанализировать с величайшей тщательностью, поскольку эти искаженные идеи являются главным идеологическим обоснованием профсоюзного движения и государственной политики в сфере занятости.

По отношению к продавцам труда предприниматели находятся в том же положении, что и по отношению к продавцам материальных факторов производства. Им необходимо приобрести все факторы производства по минимальной цене. Но если какие-либо предприниматели, группы предпринимателей или все предприниматели предлагают слишком низкие цены или ставки заработной платы, т.е. не соответствующие состоянию свободного рынка, то им удастся приобрести то, что они хотят, только в том случае, если доступ в ряды предпринимателей блокирован институциональными барьерами. Если не существует препятствий для появления новых предпринимателей или для расширения деятельности уже действующих предпринимателей, то любое падение цен на факторы производства, не сообразное структуре рынка, должно открыть новые возможности для зарабатывания прибыли. Будут существовать люди, стремящиеся воспользоваться разницей между преобладающей ставкой заработной платы и предельной производительностью труда. Предъявляемый ими спрос на труд вновь вернет ставки зарплаты на уровень, обусловленный предельной производительностью труда. Даже если бы могло существовать молчаливое объединение работодателей, о котором упоминал Адам Смит, то оно не смогло бы понизить заработную плату ниже конкурентной рыночной ставки, если только для начала занятия предпринимательством, кроме ума и капитала (последний всегда доступен для предпринимателей, предлагающих более высокую отдачу), не требуются еще и институциональное право, патент или лицензия, закрепленные за группой привилегированных людей.

Утверждалось, что человек, ищущий работу по найму, должен продать свой труд по любой цене, какой бы низкой она ни была, так как он целиком и полностью зависит от своей способности работать и не имеет другого источника дохода. Он не может ждать и вынужден довольствоваться любым вознаграждением, предлагаемым ему работодателем. Эта неустранимая уязвимость облегчает хозяевам проведение согласованных действий, направленных на понижение ставок заработной платы. В случае необходимости они могут ждать дольше, поскольку их потребность в труде не столь насущна, как потребность рабочих в средствах существования. Этот аргумент несовершенен. Он считает само собой разумеющимся, что работодатели присваивают разницу между ставкой заработной платы, соответствующей предельной производительности, и пониженной монопольной ставкой в качестве дополнительного монопольного выигрыша, а не передают его потребителям в форме снижения цен, поскольку если бы они уменьшили цены в соответствии со снижением издержек производства, то в роли предпринимателей и продавцов товаров они не извлекли бы никакой выгоды от сокращения заработной платы. Весь выигрыш пошел бы потребителям, а тем самым и наемным работникам в роли покупателей; сами предприниматели выиграли бы только как потребители. Чтобы удержать прибыль, порождаемую эксплуатацией так называемой слабой рыночной власти рабочих, со стороны работодателей в их роли продавцов товаров понадобились бы согласованные действия. Это потребовало бы всеобщей монополии на все виды производственной деятельности, которую можно создать только с помощью институционального ограничения допуска в предпринимательство.

Самое главное состоит в том, что так называемое монополистическое объединение работодателей, о котором говорят Адам Смит и особенно общественное мнение, будет монополией спроса. Но мы уже видели, что так называемые монополии спроса в действительности являются особого рода монополиями предложения. Работодатели будут иметь возможность понизить ставки заработной платы в результате согласованных действий только в том случае, если они монополизируют фактор, необходимый для любого вида производства, и монопольно ограничат его использование. Но так как единого материального ресурса, необходимого для всех видов производства, в природе не существует, то они должны были бы монополизировать все факторы производства. Это условие можно реализовать только в социалистическом сообществе, где нет ни рынка, ни цен, ни ставок заработной платы.

Владельцы материальных факторов производства, капиталисты и землевладельцы, также не смогут объединиться во всеобъемлющий картель, направленный против интересов рабочих. Характерной чертой производственной деятельности в прошлом и в обозримом будущем является то, что редкость труда превосходит редкость большинства первичных, природных факторов производства. Относительно большая редкость труда определяет степень использования относительно изобильных первичных естественных ресурсов. Неиспользуемая земля, неиспользуемые месторождения полезных ископаемых и т.д. существуют потому, что для их использования не хватает труда. Если бы владельцы уже обрабатываемой земли образовали картель с целью получения монопольного дохода, то их планы были бы сорваны владельцами субмаржинальной земли. В свою очередь, собственники произведенных факторов производства не могут объединиться во всеобъемлющий картель без участия владельцев первичных факторов.

Против теории монополистической эксплуатации труда посредством скрытого или явного объединения работодателей выдвигалось множество возражений. Было показано, что никогда и нигде в свободной рыночной экономике не выявлено существования подобных картелей; что неверно, будто люди, ищущие работу по найму, не могут ждать и поэтому вынуждены соглашаться на любую зарплату, предлагаемую работодателями, какой бы низкой она ни была. Неверно, что каждый безработный рабочий стоит перед лицом голода; рабочие тоже имеют резервы и могут ждать; доказательством служит то, что они и в самом деле ждут. С другой стороны, ожидание влечет за собой разорительные последствия и для предпринимателей и капиталистов. Если они не могут найти применение своему капиталу, то они терпят убытки. Таким образом, беспочвенны все рассуждения о так называемом преимуществе работодателей и невыгодном положении работников в переговорном процессе[Все это и много других моментов тщательно проанализированы в: Hutt. Op. cit. P. 3572.].

Однако все это представляет собой вторичные и случайные соображения. Центральным фактом является то, что монополия спроса на труд не может существовать и не существует в свободной рыночной экономике. Она может возникнуть только вследствие институциональных ограничений доступа в предпринимательство.

Следует обратить внимание еще на один момент. Доктрина монополистических манипуляций ставками заработной платы со стороны работодателей говорит о труде как об однородном образовании. Она имеет дело с такими концепциями, как спрос на труд вообще и предложение труда вообще. Но эти понятия, как уже указывалось, не имеют соответствия в реальной действительности. На рынке труда продается и покупается не труд вообще, а совершенно конкретный труд, оказывающий определенные услуги. Каждый предприниматель ищет работников, способных выполнить именно те специфические обязанности, которые необходимы для реализации его планов. Он должен отвлечь этих специалистов от тех заданий, которые они выполняют в данный момент. Единственное средство для этого предложить им более высокую оплату. Любое новшество, которое планирует предприниматель производство нового изделия, применение нового технологического процесса, выбор нового места для своего филиала или просто расширение производства на своем предприятии или на других предприятиях, требует использования работников, к этому моменту уже занятых где-то в другом месте. Предприниматели сталкиваются не просто с недостатком труда вообще, а с недостатком конкретных видов труда, необходимых для их заводов. Конкуренция предпринимателей за самых подходящих рабочих не менее остра, чем их конкуренция за необходимое сырье, инструменты и станки, а также за капитал на ссудном рынке. Расширение деятельности отдельных фирм, так же как и общества в целом, ограничено не только массой наличных капитальных благ и предложением труда вообще. Расширение каждой отрасли производства также ограничено имеющимся предложением специалистов. Разумеется, это является временным препятствием, которое исчезает в долгосрочной перспективе, когда, будучи привлеченными более высокой оплатой в отраслях, испытывающих недостаток специалистов, большее количество рабочих пройдут соответствующую подготовку. Однако в изменяющейся экономике такой недостаток специалистов ежедневно возникает вновь и вновь и определяет поведение работодателей, ищущих себе работников.

Любой работодатель должен стремиться к приобретению факторов производства, включая труд, по минимальной цене. Если работодатель будет платить больше рыночной цены услуг, оказываемых ему работниками, то очень скоро его вытеснят из сферы предпринимательства. С другой стороны, предприниматель, который попытается снизить ставки заработной платы ниже значения, соответствующего предельной производительности труда, не сможет укомплектовать штат такими людьми, которые требуются для наиболее эффективного использования его оборудования. Ставки заработной платы имеют тенденцию достигать уровня, соответствующего цене предельного продукта данного вида труда. Если ставки заработной платы опустятся ниже этого уровня, то выигрыш, получаемый от использования каждого дополнительного работника, увеличит спрос на труд и тем самым заставит ставки заработной платы вырасти снова. Если ставки заработной платы поднимутся выше этой точки, то потери, связанные с использованием каждого работника, вынудят работодателей увольнять рабочих. Конкуренция безработных за рабочие места сформирует тенденцию снижения ставок заработной платы.

4. Каталлактическая безработица

Если человек, ищущий работу по найму, не может найти место, которому он отдает предпочтение, то он должен искать другую работу. Если он не может найти работодателя, готового платить ему столько, сколько он хотел бы получать, то он должен умерить свои претензии. Если он отказывается это сделать, то он не получит никакой работы и останется безработным.

Причина безработицы состоит в том, что вопреки вышеупомянутой теории, согласно которой наемные работники не могут ждать, желающие работать по найму могут ждать и на самом деле ждут. Если человек, ищущий работу по найму, не хочет ждать, то он всегда найдет работу в свободной рыночной экономике, где всегда существуют неиспользуемые запасы природных ресурсов, а также очень часто неиспользуемые запасы произведенных факторов производства. Ему лишь нужно снизить размеры оплаты, которую он требует, или сменить профессию или место работы.

Были и сейчас есть люди, которые работают только на протяжении некоторого времени, а затем живут на накопленные во время работы сбережения. В странах, где культурный уровень масс низок, очень часто трудно набрать работников, готовых трудиться постоянно. Средний человек настолько груб и инертен, что не знает иного применения своим доходам, кроме как купить некоторое количество свободного времени. Он работает только для того, чтобы некоторое время оставаться безработным.

В цивилизованных странах дело обстоит иначе. Здесь работник смотрит на безработицу как на зло. Он хотел бы избежать ее при условии, что соответствующие жертвы не будут слишком велики. Выбор между занятостью и безработицей делается им точно так же, как и любой другой выбор: он взвешивает все за и против. Если он выбирает незанятость, то эта безработица представляет собой рыночный феномен, природа которого не отличается от других рыночных явлений, возникающих в изменяющейся рыночной экономике. Мы можем назвать этот вид безработицы безработицей, порожденной рынком, или каталлактической безработицей.

Разнообразные соображения, которые могут побудить человека сделать выбор в пользу безработицы, можно классифицировать следующим образом:

1. Индивид считает, что позже найдет более высокооплачиваемую работу там, где он в данный момент проживает, и по той специальности, которая ему нравится больше и которой он обучен. Он старается избежать затрат и других неблагоприятных последствий, связанных со сменой профессии и с переездом с одного места на другое. При этом могут существовать особые обстоятельства, увеличивающие эти издержки. Рабочий, имеющий собственное жилье, сильнее связан с местом своего проживания, чем люди, живущие в арендованных апартаментах. Замужняя женщина менее мобильна, чем незамужняя девушка. В некоторых видах деятельности со временем происходит депрофессионализация, затрудняющая возвращение к этому занятию после перерыва. Часовой мастер, некоторое время работающий лесорубом, может потерять требующуюся для его предыдущей работы сноровку. Во всех этих случаях человек выбирает временную безработицу, потому что считает, что его выбор в долгосрочном плане окупится.

2. Спрос на некоторые профессии подвержен значительным сезонным колебаниям. Часть года спрос очень интенсивен, в остальное время он уменьшается или исчезает вовсе. Структура заработной платы сглаживает эти сезонные колебания. Подверженные этому отрасли экономики могут конкурировать на рынке труда только в том случае, если заработная плата во время сезонного всплеска спроса достаточно велика, чтобы компенсировать работникам потери, связанные с сезонной неравномерностью спроса. Тогда работники, сэкономив часть своего дохода, заработанного во время сезонного спроса, останутся безработными в период спада.

3. Индивид делает выбор в пользу временной безработицы по соображениям, которые в повседневной речи называются внеэкономическими или даже иррациональными. Он не берется за работу, которая несовместима с его религиозными, моральными и политическими убеждениями. Он сторонится занятий, которые могут повредить его социальному престижу. Он может руководствоваться традиционными стандартами того, что подобает джентльмену, а что его недостойно. Он не желает потерять лицо или общественное положение.

Безработица в свободной рыночной экономике всегда добровольная. По мнению безработного, безработица является меньшим из двух зол, из которых он должен делать выбор. Состояние рынка может иногда вызвать понижение ставок заработной платы. Но на свободном рынке каждому виду труда соответствует такой уровень заработной платы, при котором все, кто стремится работать, могут получить работу. Конечная ставка заработной платы это ставка, при которой все те, кто ищет работу, ее получают, а все работодатели нанимают столько работников, сколько хотят нанять. Ее величина определяется предельной производительностью каждого вида работы.

Колебания ставок заработной платы представляют собой механизм, посредством которого на рынке труда проявляет себя господство потребителей. Они являются критериями распределения труда между различными отраслями производства. Они наказывают неповиновение путем понижения ставок заработной платы в отраслях с относительно избыточной занятостью и вознаграждают повиновение путем повышения ставок заработной платы в отраслях, где существует относительный недостаток рабочих рук. Тем самым они подчиняют индивида суровому общественному давлению. Очевидно, что косвенно это ограничивает свободу индивида в области выбора профессии. Однако это давление не является неумолимым. Оно оставляет индивиду поле, в границах которого он может выбирать между тем, что ему подходит больше, и тем, что ему подходит меньше. В этих пределах он может действовать по собственной воле. Этот объем свободы является максимумом свободы, которой индивид может пользоваться в системе общественного разделения труда, а этот объем давления является минимальным давлением, необходимым для сохранения системы общественного сотрудничества. Каталлактическому давлению системы заработной платы есть только одна альтернатива: назначение профессий и должностей каждому индивиду посредством категорических приказов власти, центрального совета, планирующего всю производственную деятельность. Это равносильно подавлению всякой свободы.

Надо признать, что в системе заработной платы индивид не свободен выбрать постоянную безработицу. Но никакая иная мыслимая общественная система не может даровать ему право на неограниченный досуг. То, что человек не может избежать подчинения отрицательной полезности труда, не является следствием какого-либо общественного института. Это является неизбежным естественным условием человеческой жизни и поведения.

Нецелесообразно называть каталлактическую безработицу фрикционной безработицей, используя метафору, заимствованную из механики. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики безработицы не существует, потому что это предположение лежит в ее основе. Безработица феномен изменяющейся экономики. Тот факт, что работник, уволенный по причине изменений, произошедших в организации производственных процессов, не хватается мгновенно за любую возможность получить другую работу, а ждет более благоприятного шанса, является не следствием медлительности приспособления к изменению обстоятельств, а одним из факторов, замедляющих темп этого приспособления. Это не автоматическая реакция на произошедшие изменения, не зависящая от воли и выбора данных субъектов, ищущих работу, а результат их намеренных действий. Она спекулятивна, а не фрикционна.

Каталлактическую безработицу не следует путать с институциональной безработицей. Институциональная безработица не является результатом решений отдельных субъектов, ищущих работу. Это следствие вмешательства в рыночные явления, направленного на навязывание с помощью принуждения и давления более высоких ставок заработной платы, чем те, которые установились бы на свободном рынке. Обсуждение институциональной безработицы относится к анализу проблем интервенционизма.

5. Валовые ставки заработной платы и чистые ставки заработной платы

На рынке труда работодатель покупает и получает в обмен на заработную плату определенное действие, которое он оценивает в соответствии с его рыночной ценой. На цену определенного количества конкретного действия не влияют традиции и обычаи, существующие в различных секторах рынка труда. Валовые ставки заработной платы всегда стремятся к точке, в которой они будут равны цене, по которой на рынке можно продать приращение продукции, полученное в результате использования предельного работника, с соответствующими поправками на цены материалов и первоначальный процент на капитал.

Взвешивая все за и против найма работников, работодатель не задается вопросом о заработке работника после всех вычетов. Для него важен вопрос: какова общая цена, которую я должен заплатить, чтобы заполучить услуги этого работника в свое распоряжение? Говоря об установлении ставок заработной платы, каталлактика всегда имеет в виду общую цену, которую должен заплатить работодатель за определенное количество работы определенного вида, т.е. валовые ставки заработной платы. Если законы или деловые традиции вынуждают работодателя нести иные затраты, помимо заработной платы, выплачиваемой работникам, то соответственно уменьшается их заработок после всех вычетов. Эти дополнительные расходы не оказывают влияния на валовые ставки заработной платы. Вся их тяжесть падает на работников. На их величину уменьшаются заработки работников после всех вычетов, т.е. чистые ставки заработной платы.

Необходимо осознавать следующие последствия такого положения дел.

1. Не имеет значения, является ли заработная плата повременной или сдельной. Там, где присутствует повременная оплата, работодатель также принимает во внимание только одно, а именно среднюю выработку, которую он может получить от каждого занятого работника. Его расчеты игнорируют все возможности увиливать от работы и мошенничать, предоставляемые повременной работой персоналу. Он увольняет работников, которые не выполняют ожидаемого минимума. С другой стороны, работник, желающий зарабатывать больше, должен либо перейти на сдельщину, либо искать, где оплата выше ввиду того, что минимум, ожидаемый от работников, больше.

На свободном рынке не играет также роли, выплачивается ли зарплата раз в день, раз в месяц или раз в год. Не играет роли, больше или меньше время предупреждения об увольнении, заключаются ли трудовые соглашения на определенное время или пожизненно, имеет ли работник право на отставку по возрасту, на пенсию себе, своей вдове и своим сиротам, на оплачиваемый отпуск, на определенную помощь в случае болезни или инвалидности, а также на другие льготы и привилегии. Перед работодателем встает единственный вопрос: стоит ли мне заключать этот контракт? Не плачу ли я слишком много за то, что получаю взамен?

2. Следовательно, тяжесть всех так называемых социальных завоеваний падает на чистые ставки заработной платы работников. Неважно, имеет ли право работодатель вычитать свои взносы во всякого рода фонды социальной защиты из заработной платы, которую он выплачивает работнику наличными, или нет. В любом случае бремя этих взносов ложится на работников, а не на работодателей.

3. То же самое действительно и в отношении налогов на заработную плату. Здесь также не важно, имеет ли работодатель право вычитать их из чистого заработка работника или не имеет.

4. Сокращение рабочего времени также не является бесплатным подарком работнику. Если он не компенсирует сокращение рабочего дня увеличением выработки, то соответственно упадут повременные тарифы. Если закон, предписывающий сокращение рабочего времени, запрещает снижать ставки заработной платы, то проявятся все последствия декретированного повышения заработной платы. То же самое относится и ко всем так называемым социальным завоеваниям, таким, как оплачиваемые отпуска и т.д.

5. Если государство предоставляет работодателям субсидии для найма определенных групп работников, то их заработок после всех вычетов увеличивается на общую сумму этой субсидии.

6. Если власти предоставляют каждому занятому работнику, собственный заработок которого ниже определенного минимума, пособие, подтягивающее его доход к этому минимуму, то это не оказывает непосредственного влияния на уровень тарифных ставок. Косвенно это может привести к снижению тарифных ставок, поскольку эта система может побудить искать работу людей, не работавших ранее, и тем самым привести к увеличению предложения труда[В последние годы XVII в. в разгар бедствий, вызванных затянувшейся войной с Францией и инфляционными методами ее финансирования, Англия прибегла к этому паллиативу (Спинхэм- лендская система). Ее целью было не допустить перехода сельскохозяйственных рабочих на фабрики, где они могли бы заработать больше. Таким образом, Спинхэмлендская система была замаскированной дотацией мелкопоместному дворянству, экономя ему затраты на более высокую оплату труда работников.].

6. Заработная плата и средства существования

Жизнь первобытного человека была непрекращающейся борьбой со скудостью естественных средств существования. В отчаянных усилиях обеспечить простое выживание погибло множество индивидов и целых родов, племен и народов. Первобытного человека постоянно преследовал призрак смерти от голода. Цивилизация избавила нас от этой опасности. И днем, и ночью жизни человека угрожают бесчисленные опасности; в любое время он может быть уничтожен силами природы, которыми он не в силах управлять, или по крайней мере не может управлять на нынешней стадии своего знания и потенциальных возможностей. Но кошмар голодной смерти больше не вселяет ужас в людей, живущих в капиталистическом обществе. Тот, кто способен работать, зарабатывает гораздо больше того, что необходимо для простого поддержания жизни.

Конечно, существуют калеки, не способные работать. Кроме этого есть инвалиды, которые могут выполнять небольшой объем работы, физические недостатки которых не позволяют им трудиться столько, сколько нормальные работники; иногда их расценки настолько малы, что они не могут содержать самих себя. Эти люди могут свести концы с концами только в том случае, если им помогут другие люди. Родственники, друзья, благотворительные фонды, пособия по бедности помогают нуждающимся выжить. Люди, живущие за счет благотворительности, не участвуют в общественном производстве; они не действуют, поскольку речь идет об обеспечении средствами удовлетворения потребностей; они живут, потому что другие люди заботятся о них. Проблема пособий по бедности является проблемой организации потребления, а не проблемой организации производственной деятельности. Как таковая она находится вне рамок теории человеческой деятельности, которая имеет отношение только к обеспечению средствами, необходимыми для потребления, а не к способу потребления этих средств. Каталлактическая теория рассматривает методы благотворительной поддержки нуждающихся только в той степени, в какой они могут оказать влияние на предложение труда. Иногда политика пособий по бедности стимулирует нежелание работать и незанятость трудоспособных людей.

В капиталистическом обществе существует тенденция постоянного увеличения инвестированного капитала на душу населения. Темпы накопления капитала превышают темпы роста населения. Следовательно, предельная производительность труда, реальные ставки заработной платы и уровень жизни наемных работников непрерывно растут. Однако повышение благосостояния не выступает проявлением действия неизбежного закона человеческой эволюции. Эта тенденция является следствием взаимодействия сил, которые могут действовать свободно только в условиях капитализма. Очень может быть, учитывая направление нынешней экономической политики, что проедание капитала и недостаточное снижение численности населения могут повернуть этот процесс вспять. Тогда человек снова может узнать, что такое голод, а соотношение наличных капитальных благ и численности населения может стать настолько неблагоприятным, что часть работников будут зарабатывать меньше, чем необходимо для простого поддержания их жизни. Всего лишь приближение к такому состоянию неминуемо приведет к непримиримым разногласиям, конфликтам, ожесточенность которых вызовет полный распад общественных связей. Общественное разделение труда невозможно сохранить, если часть его участников обречены зарабатывать меньше, чем необходимо для простого выживания.

Понятие физиологического прожиточного минимума, на который ссылается железный закон заработной платы и который постоянно предлагается демагогами, бесполезен для каталлактической теории установления ставок заработной платы. Одним из принципов, на котором покоится общественное сотрудничество, является тот факт, что труд, выполняемый в рамках разделения труда, является настолько более производительным, чем усилия изолированных индивидов, что трудоспособные люди не боятся голода, ежедневно угрожавшего их предкам. В капиталистическом сообществе прожиточный минимум не играет никакой каталлактической роли.

Более того, понятие физиологического прожиточного минимума не имеет той точности и научной строгости, которые ему приписывают. Первобытный человек, приспособленный скорее к животному, чем человеческому существованию, мог поддерживать свою жизнь в таких условиях, которые их привередливым потомкам, избалованным капитализмом, показались бы невыносимыми. Не существует физиологически или биологически определенного прожиточного минимума, относящегося к любой особи зоологического вида homo sapiens. Не более разумным является представление о том, что для того, чтобы поддерживать здоровье человека и способность давать потомство, а также восстанавливать энергию, израсходованную на работу, требуется определенное количество калорий. Обращение к терминам животноводства и опытам над морскими свинками не помогает экономистам понять проблемы целеустремленной деятельности человека. Железный закон заработной платы и по сути тождественная марксистская теория определения стоимости рабочей силы посредством рабочего времени, необходимого для ее производства, а следовательно, и воспроизводства[Маркс К. Капитал. Т. 1//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 181. В Манифесте коммунистической партии Маркс и Энгельс формулируют свою теорию следующим образом: Средняя цена наемного труда есть минимум заработной платы, т.е. сумма жизненных средств, необходимых для сохранения жизни рабочего. Его едва хватает для воспроизводства его жизни (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 439).], являются наименее логичным из всего того, что когда-либо утверждалось в области каталлактики.

Хотя, вероятно, можно было найти определенный смысл в идеях, содержащихся в железном законе заработной платы. Если считать наемного работника просто имуществом, полагая, что он не играет в обществе никакой другой роли, и допустить, что он стремится только к удовлетворению потребностей в пище и размножении и не знает других способов использования своих доходов, помимо удовлетворения животных потребностей, тогда железный закон заработной платы можно считать теорией определения ставок заработной платы. В сущности, бесплодная теория ценности классической школы не могла дать другого решения этой проблемы. Для Торренса и Рикардо теорема о том, что естественная цена труда является ценой, позволяющей наемным работникам поддерживать существование своего рода без роста и сокращения его численности, была неизбежным следствием их несостоятельной теории ценности. Но когда их эпигоны осознали, что этот очевидно нелепый закон, противоречащий здравому смыслу, больше не может их удовлетворить, они видоизменили его так, что это стало равносильно полному отказу от каких-либо попыток дать экономическое объяснение установлению ставок заработной платы. Они пытались сохранить дорогое их сердцу понятие прожиточного минимума путем замены концепции физиологического минимума концепцией социального минимума. Они больше не говорили о минимуме необходимых средств существования работника и недопущении уменьшения предложения труда. Вместо этого они говорили о минимуме, необходимом для сохранения уровня жизни, освященного историческими традициями и унаследованными привычками и обычаями. В то время как каждодневный опыт впечатляюще демонстрирует, что при капитализме реальная заработная плата и уровень жизни наемных работников постоянно растут, в то время как с каждым днем становится все очевиднее, что традиционные перегородки, отделяющие друг от друга разные слои населения, уже невозможно сохранять ввиду того, что улучшение условий жизни промышленных рабочих уничтожило представления о сословном положении и титулах, эти доктринеры заявляют, что величину оплаты труда определяют старые обычаи и общественный договор. Только люди, ослепленные предрассудками и партийными пристрастиями, могут прибегать к этому объяснению в эпоху, когда промышленность постоянно предоставляет для массового потребления все новые и новые доселе неведомые товары и делает доступными для среднего работника удовольствия, о которых в прошлом не могли мечтать и короли.

Нет ничего особо примечательного в том, что прусская историческая школа wirtschaftlische Staatwissenschaften* рассматривала заработную плату, подобно ценам на товары и процентным ставкам, в качестве исторической категории и, трактуя ее, прибегала к концепции дохода, соответствующего иерархическому положению индивида в общественной табели о рангах. Эта школа отрицала существование экономической науки и подменяла ее историей. Самое удивительное то, что Маркс и марксисты не осознавали, что поддержка ими этой ложной доктрины полностью разрушает так называемую марксистскую экономическую науку. Когда опубликованные в 60-х годах статьи и трактаты убедили Маркса в том, что далее невозможно последовательно придерживаться классической теории заработной платы, он видоизменил свою теорию стоимости рабочей силы. Он провозгласил, что размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории и зависят в большой мере от культурного уровня страны, между прочим в значительной степени и от того, при каких условиях, а следовательно, с какими привычками и общественными притязаниями сформировался класс свободных рабочих. Таким образом, определение стоимости рабочей силы включает в себя исторический и моральный элемент. Но когда Маркс добавляет, что тем не менее для определенной страны и для определенного периода объем и состав необходимых для рабочего жизненных средств в среднем есть величина данная9, он противоречит сам себе и вводит в заблуждение читателя. То, что он имеет в виду, более не является необходимыми жизненными средствами, а представляет собой вещи, считающиеся необходимыми с традиционной точки зрения, средства, необходимые для поддержания уровня жизни, соответствующего положению рабочих в традиционной социальной иерархии. Такое объяснение означает фактический отказ от какого-либо экономического или каталлактического истолкования процесса определения заработной платы. Ставки заработной платы считаются исходным историческим фактом. Теперь уже они не рассматриваются в качестве рыночного явления, а считаются факторами, возникающими вне взаимодействия рыночных сил.

Но даже те, кто считает, что ставки заработной платы, выплачиваемые и получаемые в реальной действительности, навязываются рынку извне в виде заданной величины, все равно не могут обойтись без разработки теории, которая объясняет определение ставок заработной платы в результате оценок и решений потребителей. Без такой каталлактической теории заработной платы никакой экономический анализ рынка нельзя считать полным и удовлетворительным с логической точки зрения. Абсолютно бессмысленным было бы ограничивать каталлактические изыскания проблемами определения товарных цен и процентных ставок, а ставки заработной платы принимать как историческую данность. Экономическая теория, достойная своего имени, должна иметь что сказать относительно заработной платы помимо того, что она определяется историческим и моральным элементом. Отличительной чертой экономической науки является то, что она объясняет меновые отношения, возникающие в рыночных сделках, как рыночные явления, определение которых зависит от регулярности стечения и последовательности событий. Именно этот факт отличает экономическое концептуальное понимание от исторического понимания, интерпретации, теорию от истории.

Мы вполне можем представить себе историческую ситуацию, в которой уровень заработной платы навязывается рынку внешними силами сдерживания и принуждения. Такое институциональное фиксирование ставок заработной платы является одной из наиболее важных особенностей нашей эпохи политики интервенционизма. Здесь задача экономической науки как раз и состоит в том, чтобы исследовать последствия несоответствия двух ставок заработной платы: потенциальной ставки, которая установилась бы на рынке в результате взаимодействия спроса и предложения труда, с одной стороны, и ставки, навязанной участникам рыночной сделки внешними силами, с другой.

Надо признать, что в среде наемных работников широко распространены идеи о том, что заработная плата должна быть достаточна по меньшей мере для того, чтобы позволить им поддерживать уровень жизни, соответствующий их положению в иерархической структуре общества. Каждый отдельный рабочий имеет свое собственное мнение о претензиях, которые он вправе предъявлять в связи со статусом, рангом, традицией и обычаем, точно так же, как и собственное мнение о своих способностях и своих достижениях. Но эти претензии и самонадеянность не имеют никакого отношения к определению ставок заработной платы. Они не ограничивают ни восходящего, ни нисходящего движения ставок заработной платы. Наемный работник иногда должен удовлетвориться гораздо меньшим, чем то, что, на его взгляд, соответствует положению и способностям. Если ему предлагают больше, чем он ожидал, то он присваивает излишек без всяких угрызений совести. Эпоха laissez faire, где якобы действуют железный закон и доктрина исторически определенной структуры заработной платы Маркса, продемонстрировала поступательную, хотя и время от времени прерывавшуюся тенденцию роста реальной заработной платы. Уровень жизни наемных работников достиг беспрецедентной в истории высоты, о которой до этого нельзя было и помыслить.

Профсоюзы претендуют на то, чтобы номинальная заработная плата по меньшей мере всегда повышалась в соответствии с изменениями покупательной способности денежной единицы таким образом, чтобы гарантировать наемным работникам достигнутый уровень жизни. Они также предъявляют претензии по поводу условий военного времени и способов финансирования военных расходов. По их мнению, даже в военное время ни инфляция, ни подоходные налоги не должны оказывать неблагоприятного влияния на реальную заработную плату рабочих после всех вычетов. Эта доктрина неявно подразумевает тезис Манифеста коммунистической партии: Рабочие не имеют родины и им нечего терять, кроме своих цепей; следовательно, они не участвуют в войнах, которые ведутся эксплуататорами, и их не интересует, является ли их страна завоевателем, или подверглась агрессии. В задачу экономической науки не входит критическое исследование этих высказываний. Она лишь должна установить тот факт, что не имеет значения, какое оправдание выдвигается в пользу принудительного повышения ставок заработной платы выше уровня, который сложился бы на свободном рынке труда. Если в результате этих требований реальные ставки заработной платы действительно установлены выше уровня, который соответствует предельной производительности различных видов труда, то неизбежные последствия этого должны появиться безотносительно к философскому обоснованию.

Бросив взгляд на историю человечества от самого зарождения цивилизации до наших дней, можно в общем виде установить тот факт, что производительность человеческого труда увеличилась во много раз, поскольку жители цивилизованных стран на самом деле сегодня производят гораздо больше, чем их предки. Однако концепция производительности труда вообще не имеет никакого праксиологического или каталлактического значения и не допускает никакого количественного выражения. Еще менее допустимо ссылаться на нее при рассмотрении проблем рынка.

Современные профсоюзы оперируют концепцией производительности труда, намеренно сконструированной с целью обеспечить так называемое этическое оправдание синдикалистских затей. Они определяют производительность либо как всю рыночную стоимость, добавленную к продукту обработкой (одной фирмой или всеми фирмами данной отрасли), выраженную в деньгах, деленную на количество работников, либо как объем производства (фирмы или отрасли) на человеко-час работы. Сравнивая величины, рассчитанные по такой методике на начало и конец определенного периода времени, они называют разницу, на которую вторая превышает первую, увеличением производительности труда и заявляют, что она по праву целиком и полностью принадлежит рабочим. Они требуют, чтобы вся эта сумма была добавлена к заработной плате, которую рабочие получали в начале периода. Сталкиваясь с подобными претензиями профсоюзов, работодатели в большинстве случаев не оспаривают лежащую в их основе доктрину и не ставят под сомнение концепцию производительности труда, на которой она основывается. Неявно они с ней соглашаются, утверждая, что рост производительности труда, рассчитанный таким методом, уже полностью учтен в повышении тарифных ставок или что тарифные ставки уже превысили эту границу.

Однако такая процедура расчета производительности работы, выполненной персоналом фирмы или отрасли, в корне ошибочна. Пусть тысяча человек, работая по 40 ч в неделю, на современной обувной фабрике в Америке производят каждый месяц m пар обуви. А тысяча человек, работающих традиционными устаревшими инструментами в небольших кустарных мастерских в отсталых странах Азии, даже работая намного больше 40 ч в неделю, производят за тот же период времени намного меньше, чем m пар обуви. При расчете по методикам, соответствующим профсоюзной теории, различие производительности труда между Америкой и Азией огромно. Но это происходит не благодаря достоинствам американских рабочих. Они не являются более старательными, усердными, умелыми и сообразительными, чем азиаты. (Мы можем даже предположить, что многие из тех, кто занят на современной фабрике, выполняют значительно более простые операции, чем те, которые требуются от работника, манипулирующего старомодным инструментом.) Превосходство американского завода полностью определяется превосходством его оборудования и расчетливостью его предприимчивых руководителей. Предприниматели из отсталых стран не перенимают американских методов производства не из-за недостатков своих рабочих, а по причине нехватки накопленного капитала.

Накануне промышленной революции условия на Западе несильно отличались от тех, что в настоящее время существуют на Востоке. Радикальное изменение условий, даровавшее широким массам на Западе современный уровень жизни (действительно высокий по сравнению с докапиталистическими или советскими условиями), стало следствием накопления капитала посредством сбережений и его разумного вложения дальновидными предпринимателями. Никакие технологические усовершенствования не были бы возможными, если бы дополнительные капитальные блага, требующиеся для практического использования новых изобретений, предварительно не появились бы в их распоряжении в результате сбережений.

Хотя рабочие в роли рабочих не способствовали и не способствуют совершенствованию производственного аппарата, именно они (в рыночной экономике, не подорванной государственным или профсоюзным принуждением) и в роли рабочих, и в роли потребителей получают основную выгоду от этого.

Цепочка действий, приводящая к улучшению экономических условий, начинается с накопления нового капитала посредством сбережений. Дополнительные средства позволяют реализовать проекты, которые прежде невозможно было осуществить вследствие нехватки капитальных благ. Приступая к осуществлению новых проектов, предприниматели конкурируют на рынке за факторы производства со всеми, кто уже занят в ранее начатых проектах. Пытаясь обеспечить себя необходимым количеством сырья и рабочей силы, они повышают цены на сырье и заработную плату. Тем самым наемные работники уже в самом начале процесса получают часть благ, порожденных воздержанием от потребления со стороны сберегателей. По мере развития этого процесса они снова оказываются в выигрыше, уже в роли потребителей, вследствие падения цен, к которому обычно приводит увеличение объемов производства10.

Экономическая наука описывает конечный результат этой последовательности изменений следующим образом: увеличение капитальных вложений при неизменном количестве наемных рабочих приводит к увеличению предельной полезности труда, а следовательно, и заработной платы. Причиной повышения заработной платы является увеличение капитала, превышающее рост численности населения или, другими словами, инвестированного капитала на душу населения. На свободном рынке труда ставки заработной платы всегда равны предельной производительности каждого вида труда, т.е. равны ценности, добавленной или вычтенной из ценности продукта путем использования или увольнения работника. В этом случае все, кто ищет работу, ее находят, а те, кто стремится нанять рабочих, имеют возможность нанять их столько, сколько пожелают. Если заработная плата поднимается выше рыночного уровня, то неизбежно возникает безработица среди потенциальной рабочей силы. И не имеет значения, какая именно доктрина выдвигается для оправдания повышения ставок заработной платы сверх потенциального рыночного уровня.

В конечном счете ставки заработной платы определяются ценностью, которую окружающие люди приписывают услугам и достижениям рабочего. Стоимость труда определяется аналогично стоимости товара не потому, что предприниматели и капиталисты черствы и бесчувственны, а потому, что они безоговорочно подчиняются господству потребителей, подавляющее большинство которых сегодня составляют наемные работники. Потребители не склонны удовлетворять чьи-либо претензии, наглость и самонадеянность. Они желают получать услуги по самой низкой цене.

Сравнение исторического объяснения уровня заработной платы и теоремы регрессии

Возможно, будет полезно сравнить теорию марксизма и прусской исторической школы, согласно которой уровень заработной платы является исторической данностью, а не каталлактическим феноменом, с теоремой регрессии покупательной способности денег[См. с. 382384.].

Теорема регрессии устанавливает тот факт, что ни один товар не может использоваться в роли средства обмена, если он в самом начале использования для этой цели не имел меновой ценности за счет других применений. Этот факт не оказывает существенного влияния на текущее определение покупательной способности денег, которая определяется на основе взаимодействия спроса и предложения денег со стороны людей, стремящихся хранить наличность. Теорема регрессии не утверждает, что какое-либо реально меновое отношение денег, с одной стороны, и товаров или услуг с другой, не является исторической данностью, не зависящей от текущего состояния рынка. Она просто объясняет, каким образом могут появиться и остаться в обороте новые средства обмена. В этом смысле она говорит о том, что в покупательной способности денег существует историческая компонента.

Совсем другое дело марксистские и прусские теоремы. В соответствии с их представлениями существующий рыночный уровень заработной платы является исторической данностью. Оценки потребителей, опосредованно являющихся покупателями труда, и наемных работников, продавцов труда, не имеют никакого значения. Уровень заработной платы установлен событиями прошлого. Ставки заработной платы не могут ни подниматься выше, ни опускаться ниже этого уровня. Тот факт, что сегодня ставки заработной платы в Швейцарии выше, чем в Индии, можно объяснить лишь исторически, точно так же, как только исторически можно объяснить, почему Наполеон I стал французом, а не итальянцем, императором, а не корсиканским адвокатом. Для объяснения различий между заработной платой пастухов или каменщиков в этих двух странах нельзя прибегать к помощи факторов, действующих на любом рынке. Объяснить это можно только на основе истории этих двух стран.

7. Влияние отрицательной полезности труда на предложение труда

Предложение труда определяется следующими фундаментальными фактами.

1. Каждый индивид может затратить только ограниченное количество труда.

2. Это количество нельзя выполнить за один раз по желанию. Необходимо перемежать его периодами отдыха и восстановления.

3. Не каждый индивид может выполнять любой вид труда. Существуют как врожденные, так и приобретенные различия способностей к выполнению определенных типов работы. Природную одаренность, требующуюся для определенных видов работы, нельзя приобрести с помощью тренировки или обучения.

4. К работоспособности нужно относиться надлежащим образом, чтобы она не снизилась или не исчезла совсем. До тех пор, пока не начнется неизбежное угасание жизненных сил, к человеческим способностям и врожденным, и приобретенным требуется особо бережное отношение.

5. Когда работа приближается к точке, в которой исчерпывается объем работы, которую человек может выполнить за один раз, и когда ее необходимо прервать, чтобы сделать перерыв, вследствие утомления снижаются производительность и качество труда[Другие колебания количества и качества работы в единицу времени, например, снижение эффективности в период, непосредственно следующий за возобновлением работы, прерванной восстановлением, вряд ли оказывают какое-либо влияние на предложение труда на рынке.].

6. Труду люди предпочитают отсутствие труда, т.е. досуг, или, как говорят экономисты: они присваивают труду отрицательную полезность.

Самодостаточный человек, работающий в экономической изоляции только ради непосредственного удовлетворения собственных нужд, прекращает работать в тот момент, когда начинает ценить досуг, т.е. отсутствие отрицательной полезности труда более высоко, чем приращение удовлетворения, ожидаемого от продолжения работы. Удовлетворив свои наиболее насущные нужды, он рассматривает удовлетворение еще неудовлетворенных нужд менее желанным, чем удовлетворение своего стремления к досугу.

В не меньшей степени то же самое относится к наемным работникам. Они также не готовы работать до тех пор, пока не израсходуют всю свою способность к труду целиком. Они также стремятся прекратить работать, как только ожидаемое промежуточное вознаграждение больше не перевешивает отрицательную полезность, связанную с выполнением дополнительной работы.

Общественное мнение, ограниченное атавистическими представлениями и ослепленное марксистскими лозунгами, медленно осознает этот факт. Оно цеплялось и сегодня цепляется за привычку рассматривать наемного работника как крепостного, а заработную плату как капиталистический эквивалент минимального прожиточного минимума, который рабовладелец и скотовод должны обеспечить своим рабам и животным. В соответствии с этой доктриной наемный работник представляет собой человека, которого нищета вынуждает идти в кабалу. Поверхностный формализм адвокатов буржуазии, говорят нам, называет это подчинение добровольным и интерпретирует отношение между работником и работодателем как договор между двумя равноправными сторонами. Однако в действительности рабочий не свободен; он действует по принуждению; он должен подчиниться игу фактического крепостничества, поскольку у него, бесприданной парии общества, нет иного выбора. Даже его кажущееся право выбирать хозяина является иллюзорным. Открытое или молчаливое объединение работодателей, устанавливая единые условия найма, вообще говоря, делает эту свободу мнимой.

Если допустить, что заработная плата представляет собой лишь возмещение затрат, понесенных рабочими в процессе поддержания и воспроизводства рабочей силы, или что ее уровень определяется традицией, тогда вполне последовательно считать любое снижение обязательств, которые трудовой договор накладывает на рабочих, их односторонним выигрышем. Если уровень ставок заработной платы не зависит от количества и качества труда, если работодатель платит рабочему не ту цену, в которую рынок оценивает достижения последнего, если работодатель не покупает определенного количества и качества мастерства, а покупает крепостного, если по естественным или историческим причинам ставки заработной платы настолько низки, что не могут падать дальше, то вследствие принудительного сокращения продолжительности рабочего дня доля наемных работников облегчается. В таком случае можно считать законы, ограничивающие рабочий день, эквивалентами законов, посредством которых европейские государства XVII, XVIII и XIX вв. постепенно сокращали и в конце концов полностью уничтожили барщину, трудовую повинность крепостных крестьян перед своими господами, или указов, облегчающих труд заключенных. Тогда сокращение продолжительности рабочего дня, ставшее результатом капиталистического индустриализма, оценивается как победа эксплуатируемых наемных рабов над грубым эгоизмом своих мучителей. Все законы, обязывающие работодателя нести определенные расходы в пользу работников, описываются как социальные достижения, т.е. как подарки, для получения которых работники не должны идти ни на какие жертвы.

Принято считать, что правильность этой доктрины в достаточной степени подтверждается тем, что отдельные наемные работники обладают ничтожным влиянием на условия трудового договора. Решения, касающиеся продолжительности рабочего дня, работы в воскресенье и праздники, обеденных перерывов и множества других вещей, принимаются работодателями без консультаций с работниками. Наемные рабочие должны либо подчиниться этому порядку, либо голодать.

В предыдущих разделах уже указывалось на основную ошибку, кроющуюся в этом рассуждении. Работодатели предъявляют спрос не на труд вообще, а на людей, подходящих для выполнения именно того вида труда, который им нужен. Точно так же, как предприниматель должен выбрать для своего завода самое подходящее расположение, оборудование и сырье, он должен нанять и наиболее способных рабочих. Он должен создать такие условия труда, чтобы они казались привлекательными тем категориям рабочих, которые он желает нанять. Следует признать, что отдельный рабочий мало что может сказать относительно этих условий. Подобно уровню заработной платы, ценам на товары и форме изделий, производимых для массового потребления, они являются продуктом взаимодействия бесчисленного количества людей, принимающих участие в общественном процессе рынка. Они подобны тем массовым явлениям, которые слабо поддаются изменению под воздействием отдельного индивида. Однако мы бы погрешили против истины, если бы стали утверждать, что голос отдельного избирателя не имеет никакого влияния, так как для решения вопроса требуются многие тысячи и даже миллионы голосов, а те люди, которые не присоединились ни к какой партии, практически не играют никакой роли. Даже если принять этот тезис ради поддержания дискуссии, было бы нелогичным делать на основе этого вывод о том, что замена демократических процедур тоталитарными принципами сделает чиновников более подлинными представителями народа по сравнению с избирательной кампанией. Отражением этих тоталитарных мифов в области экономической демократии рынка являются утверждения о том, что отдельный потребитель бессилен против производителей, а отдельный работник против работодателя. Разумеется, характеристики изделий массового производства определяются не вкусами отдельного человека, единственного в своем роде, а желаниями и вкусами большинства. Условия трудовых договоров, существующих в различных отраслях промышленности, определяются поведением не отдельного человека, ищущего работу, а масс людей, ищущих работу. Если перерыв на обед принято делать с 12 до 13 ч, то отдельный рабочий, которому нравится обедать с 13 до 14 ч, имеет мало шансов на удовлетворение своего желания. Однако общественное давление, которому подвергается этот исключительный индивид, осуществляется не работодателем, а другими рабочими.

Если работодатели не могут найти того, кто им нужен, на других условиях, то в поисках подходящих работников они вынуждены смиряться даже с гораздо большими и дорого обходящимися неудобствами. Во многих странах, часть из которых проповедники антикапитализма клеймят как социально отсталые, работодатели должны уступать разнообразным желаниям работников, вызванных соображениями религиозных обрядов, касты или статуса. Они должны приводить часы работы, праздники и множество других технических деталей в соответствие с этими убеждениями, как бы обременительно это ни было. Когда же работодатель требует выполнения особой работы, которая работникам кажется скучной или отталкивающей, он должен предложить дополнительную плату за дополнительную отрицательную полезность, которую должен испытать рабочий.

Условия трудовых договоров касаются всех условий работы, а не только размеров заработной платы. Бригадная форма работы на фабриках и зависимость предприятий друг от друга не позволяют отклониться от соглашений, принятых в данной стране или отрасли, что приводит к унификации и стандартизации этих соглашений. Однако этот факт не ослабляет и не устраняет вклад работников в их установление. Разумеется, для отдельного работника они выступают как непреложная данность, подобно железнодорожному расписанию для отдельного путешественника. Однако никто не станет утверждать, что при составлении расписания компания не интересуется желаниями людей. Наоборот, она стремится обслужить как можно больше потенциальных клиентов.

Интерпретация эволюции современного индустриализма была крайне искажена антикапиталистическим предубеждением правительств и считающими себя защитниками рабочих писателями и историками. Утверждается, что рост реальной заработной платы, сокращение рабочего дня, устранение детского труда, ограничение труда женщин стали результатом вмешательства государства и профсоюзов, а также давления общественного мнения, разбуженного писателями-гуманистами. Без этого вмешательства и давления предприниматели и капиталисты присваивали бы все выгоды от увеличения капитальных вложений и соответствующего совершенствования технологий. Таким образом, повышение уровня жизни наемных работников произошло за счет нетрудовых доходов капиталистов, предпринимателей и землевладельцев. Крайне желательно и дальше продолжать ту же политику, приносящую выгоду многим за счет небольшого числа эгоистичных эксплуататоров, и все больше и больше уменьшать незаслуженные барыши собственнических классов.

Ошибочность такой интерпретации очевидна. Любые мероприятия, ограничивающие предложение труда, прямо или косвенно ложатся бременем на капиталистов в той мере, насколько они увеличивают предельную производительность труда и снижают предельную производительность материальных факторов производства. Когда они ограничивают предложение труда без сокращения предложения капитала, они увеличивают долю, предназначенную наемным работникам, от совокупного чистого продукта производственных усилий. Но величина совокупного чистого продукта также уменьшится, и только от специфических обстоятельств каждого конкретного случая зависит, будет ли относительно большая часть меньшего пирога больше или меньше относительно меньшей части большего пирога. Прибыль и ставка процента не испытывают непосредственного влияния сокращения совокупного предложения труда. Цены материальных факторов производства падают, а ставки заработной платы за единицу работы отдельного рабочего (но не обязательно в среднем на одного занятого рабочего) повышаются. Цены на произведенную продукцию также повышаются. Как уже было сказано, увеличится или уменьшится средний доход наемного рабочего в результате всех этих изменений вопрос обстоятельств в каждом конкретном случае.

Однако недопустимо предполагать, что подобные мероприятия не повлияют на предложение материальных факторов производства. Сокращение рабочего дня, ограничение работы по ночам и найма определенных категорий людей ухудшают использование части наличного оборудования и равносильны снижению предложения капитала. В результате повышение редкости капитальных благ может полностью свести на нет потенциальный относительный рост предельной производительности труда по сравнению с предельной производительностью капитальных благ.

Если наряду с принудительным сокращением продолжительности рабочего дня власти или профсоюзы препятствуют соответствующему сокращению ставок заработной платы, которого требует состояние рынка, или если уже существующие институты препятствуют этому снижению, то в результате любая попытка сохранить ставки заработной платы выше потенциального рыночного уровня приведет к институциональной безработице.

На протяжении последних 200 лет история эволюции капитализма в условиях западной цивилизации демонстрирует постоянное повышение уровня жизни наемных работников. Суть капитализма выражается в том, что он является массовым производством для массового потребления, направляемым наиболее энергичными и дальновидными индивидами, с неослабевающим стремлением к совершенствованию. Его движущей силой является мотив извлечения прибыли, которая заставляет производителей постоянно предлагать потребителям все больше необходимых предметов быта лучшего качества и по более низкой цене. Избыток прибыли над убытками может возникнуть только в развивающейся экономике и только в той степени, в какой повышается уровень жизни широких масс[См. с. 277283.]. Таким образом, капитализм это система, которая побуждает наиболее сообразительные и подвижные умы к максимальному проявлению своих способностей с целью повышения благосостояния неповоротливого и медлительного большинства.

В области исторического опыта измерения невозможны. Поскольку деньги не являются мерилом ценности и удовлетворенности, то их нельзя использовать с целью сравнения уровня жизни людей в различные периоды времени. Однако все историки, оценки которых не замутнены романтическими предубеждениями, согласны с тем, что при капитализме масштаб увеличения капитального оборудования превысил увеличение численности населения за то же самое время. Количество средств производства и на душу совокупного населения, и на одного работающего сегодня значительно больше, чем 50, 100 или 200 лет назад. Этому сопутствовало гигантское увеличение доли общего количества произведенных товаров, которую получают наемные работники, при том, что само их количество намного больше, чем в прошлом, что привело к поразительному повышению уровня жизни широких масс по сравнению с условиями ушедших веков. В эти старые добрые времена даже самые богатые люди вели существование, которое можно назвать стесненным, если сравнивать со средним уровнем жизни американских или австралийских рабочих нашего времени. Капитализм, говорит Маркс, бездумно повторяя мифы воспевателей средних веков, неизбежно ведет ко все большему и большему обнищанию рабочих. А на самом деле капитализм осыпал благами широкие массы наемных рабочих, которые часто саботировали внедрение тех нововведений, которые делали их жизнь более сносной. Насколько неудобно почувствовал бы себя американский рабочий, если бы был вынужден вести образ жизни средневекового лорда и обходиться без водопровода и других технических приспособлений, которые он воспринимает как само собой разумеющееся!

Повышение материального благополучия изменило оценку свободного времени рабочим. Лучше обеспеченный удовольствиями жизни, он быстрее достигает точки, за которой рассматривает любое дальнейшее приращение отрицательной полезности труда как зло, которое более не перевешивается ожидаемым дополнительным приращением промежуточного вознаграждения труда. Он стремится сократить продолжительность рабочего дня и вместо трудов и забот оплачиваемой службы уделить это время своей жене и детям. Не трудовое законодательство и давление профсоюзов привело к сокращению рабочего дня и удалило замужних женщин и детей с фабрик; именно капитализм сделал наемного рабочего настолько зажиточным, что он может купить больше свободного времени для себя и тех, кто находится на его иждивении. Трудовое законодательство XIX в. лишь юридически закрепило изменения, которые предварительно возникли в результате взаимодействия рыночных факторов. Если оно иногда обгоняло развитие производства, то быстрый рост богатства вскоре выправлял положение. Если же так называемые прорабочие законы предписывали мероприятия, не являвшиеся простым закреплением уже случившихся изменений или предвосхищением изменений, ожидаемых в ближайшем будущем, то они наносили ущерб материальным интересам рабочих.

Термин социальные достижения крайне обманчив. Если закон принуждает рабочих, которые хотели бы работать 48 ч в неделю, отдавать не более 40 ч работе, или если он принуждает работодателей нести определенные издержки в пользу рабочих, то он не помогает рабочим за счет работодателей. Каково бы ни было содержание законов о социальном обеспечении, в конечном счете их действие обременяет работников, а не работодателей. Они оказывают неблагоприятное влияние на чистый заработок после всех выплат; если они делают цену, которую должен заплатить работодатель за единицу выполненной работы, выше потенциальной рыночной цены, то они создают институциональную безработицу. Социальное обеспечение не обязывает работодателей больше тратить на покупку труда. Оно ограничивает наемных рабочих в расходовании своего совокупного дохода. Оно урезает свободу рабочего организовывать свое личное хозяйство в соответствии со своими собственными решениями.

Является ли такая система социального обеспечения хорошей или плохой политикой, по существу есть политическая проблема. Ее можно попытаться оправдать, заявляя, что наемным рабочим не хватает проницательности и морального духа, чтобы добровольно обеспечить свое будущее. Но тогда непросто заставить замолчать тех, кто спрашивает, не является ли парадоксальным доверять благосостояние страны решениям избирателей, которых сам закон считает не способными управлять собственными делами; не является ли абсурдным отдавать верховную власть по руководству правительством людям, явно нуждающимся в опекуне, который бы не допускал безрассудной растраты ими своего собственного дохода. Разумно ли давать опекаемым право избирать своих опекунов? Не случайно, что именно Германия, страна, первая создавшая систему социального обеспечения, стала колыбелью обеих разновидностей отрицания демократии как марксистской, так и немарксистской.

Замечания по поводу популярной интерпретации промышленной революции

Широкое распространение получило утверждение о том, что современный индустриализм, а особенно история английской промышленной революции, обеспечил эмпирическую проверку реалистической, или институциональной теории и полностью подорвал абстрактный догматизм экономистов[Приписывание определения промышленная революция эпохе царствования Георга II и Георга III было следствием сознательных попыток мелодраматизировать экономическую историю, чтобы втиснуть ее в прокрустово ложе марксистских схем. Переход от средневековых методов производства к методам производства системы свободного предпринимательства был долгим процессом, начавшимся за века до 1760 г., и даже в Англии не был завершен к 1830 г. Хотя надо признать, что промышленное развитие Англии в значительной степени ускорилось во второй половине XIX в. Поэтому допустимо использовать термин промышленная революция при исследовании эмоциональных оттенков, которыми нагрузили его фабианство [66], марксизм, историческая школа и институционализм.].

Экономисты категорически отрицают, что профсоюзы и государственное прорабочее законодательство способны приносить и реально продолжительное время приносят пользу всему классу наемных рабочих и повышают их уровень жизни. Но, говорят антиэкономисты, факты опровергли эти заблуждения. Государственные деятели и законодатели, принявшие фабричное законодательство, продемонстрировали лучшее понимание действительности, чем экономисты. В то время как философия laissez faire без малейшего сочувствия и жалости учила, что страдания трудящихся масс неизбежны, здравый смысл неспециалистов успешно справился с худшими проявлениями преследующего прибыль бизнеса. Улучшение условий существования рабочих целиком и полностью является достижением государства и профсоюзов.

Подобными представлениями пропитана большая часть исторических исследований, изучающих эволюцию современного индустриализма. Авторы начинают со схематичного изображения идиллического образа условий, существовавших накануне промышленной революции. В то время, говорят нам они, положение дел было в целом удовлетворительным. Крестьяне были счастливы. То же можно было сказать и о промышленных рабочих, работавших в условиях кустарного производства. Они работали в собственных домах и пользовались определенной экономической независимостью, так как владели приусадебным участком земли и своими инструментами. Но затем на этих людей как война или чума обрушилась промышленная революция[Hammond J.L. and Hammond B. The Skilled Labourer 17601832. 2nd ed. London, 1920. P. 4.]. Фабричная система фактически обратила свободного рабочего в рабство; она снизила его уровень жизни до границы простого выживания; запихав женщин и детей на фабрики, она разрушила семью и подорвала основы общества, нравственности и санитарии. Небольшое меньшинство безжалостных эксплуататоров сумело ловко захомутать подавляющее большинство.

Но истина состоит в том, что экономические условия накануне промышленной революции были крайне неудовлетворительны. Традиционная социальная система была недостаточно эластична, чтобы обеспечить потребности быстро увеличивающегося населения. Ни сельское хозяйство, ни гильдии не нуждались в дополнительных работниках. Торговля была генетически пропитана духом привилегии и исключительной монополии; ее институциональной основой были лицензии и дарованная патентная монополия; ее философией были ограничение и запрет конкуренции, как внутренней, так и иностранной.

Количество людей, для которых не было места в жесткой системе патернализма и государственной опеки коммерческой деятельности, быстро росло. Фактически они были изгнанниками. Апатичное большинство этих несчастных жило остатками со стола признанных каст. Они имели возможность немного заработать только во время сбора урожая, работая сезонными рабочими на фермах. Все остальное время они жили за счет частной благотворительности и пособий по бедности. Тысячи наиболее энергичных молодых людей из этого слоя вынужденно поступили на службу в армию и военно-морской флот; многие из них погибли или получили увечья в военных действиях; гораздо больше бесславно умерли от тягот варварских порядков, тропических болезней и сифилиса[В Семилетней войне 1512 британских моряков было убито в боях, а 133 708 умерли от болезней или пропали без вести (cм.: Dorn W.L. Competition for Empire 17401763. New York, 1940. P. 114).]. Тысячи других, самых наглых и жестоких, наводнили страну в качестве бродяг, нищих, разбойников и проституток. Власти не видели другого способа справиться с ними, кроме как поместить в богадельни и работные дома. Поддержка государством общественного негодования по поводу внедрения новых изобретений и трудосберегающих механизмов сделала положение безнадежным.

Фабричная система развивалась в борьбе с бесчисленными препятствиями. Она вынуждена была сражаться с распространенными предрассудками, установившимися обычаями, законодательными ограничениями, враждебностью властей, имущественными интересами привилегированных групп, завистью гильдий. Отдельные фирмы были плохо оснащены капитальным оборудованием, получение кредита было делом чрезвычайно трудным и дорогостоящим. Технологического и коммерческого опыта не хватало. Многие владельцы фабрик разорились, успеха добились сравнительно немногие. Иногда прибыли были значительными, но такими же были и убытки. Понадобилось много десятилетий, прежде чем в результате установившейся практики реинвестирования большей части заработанной прибыли было накоплено достаточно капитала для ведения дел в более широком масштабе.

Фабрики смогли расцвести несмотря на все препятствия по двум причинам. В первую очередь благодаря разработке экономистами новой социальной философии. Они разрушили престиж меркантилизма, патернализма и рестрикционизма, суеверный предрассудок, что трудосберегающие механизмы и технологии становятся причиной безработицы и обрекают людей на нищету. Экономисты проповедники принципа laissez faire были пионерами беспрецедентных технологических достижений последних 200 лет.

Кроме того, существовал еще один фактор, ослабляющий сопротивление нововведениям. Фабрики освободили власти и правящую землевладельческую аристократию от трудной проблемы, достигшей значительных размеров. Они обеспечили средствами к существованию массы пауперов. Они освободили богадельни, работные дома и тюрьмы. Они дали возможность голодающим нищим самим заработать себе на жизнь.

Владельцы фабрик не имели власти, чтобы принудительно заставить кого-либо пойти работать. Они могли нанять только людей, уже готовых работать за предлагаемую им заработную плату. Какими бы низкими ни были ставки заработной платы, это тем не менее было гораздо больше, чем все, что эти пауперы могли заработать в любом другом доступном им месте. Утверждения о том, что фабрики отвлекли домохозяек от детских и кухонь, а детей от игр, искажают факты. Этим женщинам было не из чего готовить и нечем кормить своих детей. Фабрика была их единственным прибежищем. Она спасала их в полном смысле слова от голодной смерти.

Прискорбно, что существовали подобные условия. Но если необходимо найти виновных, то не следует винить владельцев фабрик, которые, разумеется, движимые эгоизмом, а не альтруизмом, сделали все, чтобы искоренить это зло. Причиной этого зла был экономический порядок докапиталистической эпохи, порядок старых добрых дней.

По сравнению с тогдашними условиями существования высших классов и с нынешними условиями жизни промышленных масс в первые десятилетия промышленной революции уровень жизни фабричных рабочих был ужасающе низок. Рабочий день был длинным, санитарные условия отвратительными. Способность людей к работе расходовалась очень быстро. Однако факт остается фактом: для избыточного населения, которое в результате огораживания было доведено до ужасной нищеты и для которого буквально не оставалось места в структуре существовавшей системы производства, работа на фабриках была спасением. Эти люди скапливались на заводах не с целью повысить свой уровень жизни.

Идеология laissez faire и ее следствие промышленная революция разрушили идеологические и институциональные барьеры на пути к прогрессу и благополучию. Они уничтожили общественный порядок, при котором постоянно увеличивающееся число людей было обречено на жалкую нужду и лишения. В прежние времена обрабатывающие ремесла почти исключительно обслуживали потребности состоятельных слоев населения. Их расширение было ограничено количеством предметов роскоши, которые могли себе позволить имущие слои населения. Те, кто не был занят в производстве предметов первой необходимости, могли заработать себе на жизнь постольку, поскольку высшие классы были расположены использовать их навыки и услуги. Но теперь начали действовать другие принципы. Фабричная система знаменовала собой новые принципы торговли и производства. Ее отличительной чертой было то, что производство было направлено не только на потребление немногочисленных богачей, но и на потребление тех, кто до сих пор играл незначительную роль в качестве потребителей. Целью фабричной системы были дешевые вещи для многих. Классической фабрикой начала эпохи промышленной революции была хлопкопрядильная фабрика. Производимые ею хлопчатобумажные товары не входили в круг спроса состоятельных людей. Последние предпочитали шелк, лен и батист. Когда же фабрики со своими методами массового производства с помощью машин с механическим приводом вторглись в новую отрасль производства, они начали с выпуска дешевых товаров для широких масс. Фабрики обратились к производству более изысканных и потому более дорогих товаров лишь на более поздних стадиях, после того, как беспрецедентное повышение уровня жизни масс, причиной которого они стали, сделало прибыльным применение методов массового производства и к этим более хорошим вещам. Поэтому, например, обувь фабричного изготовления долгие годы покупалась только пролетариями, в то время как более состоятельные потребители продолжали оставаться постоянными клиентами сапожников, работающих по индивидуальным заказам. Активно обсуждавшиеся предприятия с потогонной системой производили одежду не для богатых, а для людей с более скромными возможностями. Модники обоих полов предпочитали и до сих пор предпочитают платья и костюмы, пошитые по индивидуальным заказам.

Самое главное в промышленной революции состоит в том, что она открыла эпоху массового производства для удовлетворения потребностей народных масс. Наемные работники перестали быть людьми, работавшими только ради благополучия других людей. Они сами стали основными потребителями продукции, производимой их фабриками. Большой бизнес зависит от потребления широких масс. В сегодняшней Америке нет ни одной отрасли большого бизнеса, не старающейся угодить потребностям народных масс. Сам принцип капиталистического предпринимательства состоит в том, чтобы обеспечивать нужды рядового человека. В роли потребителя рядовой человек является властелином, чьи покупки или воздержание от покупок определяют судьбу предпринимательского начинания. В рыночной экономике не существует иных средств приобретения или сохранения богатства помимо снабжения широких народных масс теми товарами, на которые они предъявляют спрос; причем делать это следует наилучшим образом и по минимальным ценам.

Ослепленные предвзятостью, многие историки и писатели вообще оказались не способны осознать этот факт. Они видели лишь то, что наемные рабочие трудились ради чужой выгоды. Они никогда не поднимали вопроса о том, кто является этими другими людьми.

Мистер и миссис Хэммонды рассказывают нам о том, что рабочие в 1760 г. были более счастливы, чем в 1830 г.[Hammond J.L. and Hammond B. Loc. cit.] Это заявление представляет собой произвольную субъективную оценку. Не существует способов сравнения и измерения счастья разных людей и одних и тех же людей в разное время. Мы можем согласиться ради поддержания дискуссии с тем, что индивид, родившийся в 1740 г., был более счастлив в 1760 г., чем в 1830 г. Но давайте не будем забывать, что в 1770 г. (согласно оценке Артура Янга) в Англии было 8,5 млн жителей, а в 1831 г. (по переписи) эта цифра достигла 16 млн[Dietz F.C. An Economic History of England. New York, 1942. P. 279 and 392.]. Этот скачок был обусловлен главным образом промышленной революцией. По отношению к этим дополнительным англичанам утверждение выдающихся историков может быть одобрено только теми, кто разделяет меланхолию стихов Софокла: Конечно, лучше вовсе не рождаться, но если уж увидишь жизни свет, вернуться поскорей, откуда вышел (перевод В.С. Автономова).

Первые промышленники по большей части происходили из тех же социальных слоев, что и рабочие. Они жили очень скромно, тратили на себя только часть своих доходов, а остальное вкладывали обратно в дело. Но когда предприниматели разбогатели, сыновья удачливых дельцов стали проникать в круги правящего класса. Высокородные джентльмены завидовали богатству парвеню и негодовали по поводу их сочувствия реформистскому движению. Они отвечали ударом на удар, расследуя материальные и нравственные условия жизни фабричных рабочих и вводя в действие фабричное законодательство.

История капитализма в Великобритании, так же как и во всех остальных странах, является летописью непрерывной тенденции повышения уровня жизни наемных работников. Эта эволюция совпала по времени с развитием прорабочего законодательства и распространением профсоюзного движения, с одной стороны, и с увеличением предельной производительности труда с другой. Экономисты утверждают, что улучшение материальных условий жизни рабочих происходит благодаря увеличению инвестированного капитала на душу населения и технологическим достижениям, которые вызываются этим. Когда трудовое законодательство и профсоюзное давление не превышало пределов того, что рабочие получили бы и без них в качестве необходимого следствия опережающего накопления капитала по сравнению с ростом населения, они были излишними. Когда же они превосходили эти пределы, они наносили ущерб интересам народных масс. Они задерживали накопление капитала и тем самым замедляли тенденцию роста предельной производительности труда и ставок заработной платы. Они предоставляли привилегии одним группам наемных рабочих в ущерб другим группам. Они создали массовую безработицу и уменьшили количество продуктов, доступных рабочим как потребителям.

Апологеты государственного вмешательства в экономику и профсоюзного движения приписывают все улучшения условий существования рабочих деятельности государства и профсоюзов. Мол, если бы не они, то сегодня уровень жизни рабочих был бы не выше, чем в первые годы фабричной системы.

Очевидно, что этот спор невозможно разрешить, апеллируя к историческому опыту. Относительно установления фактов между этими двумя группами разногласий не существует. Антагонизм возникает по поводу интерпретации событий, а интерпретация может направляться только избранной теорией. Эпистемологические и логические соображения, определяющие правильность и неправильность теории, логически и по времени предшествуют толкованию соответствующих исторических проблем. Исторические факты как таковые не доказывают, не опровергают ни одну теорию. Они сами нуждаются в интерпретации в свете теоретического понимания.

Большинство авторов, писавших историю условий труда при капитализме, не имели представления об экономике и гордились своим невежеством. Однако их презрение к здравым экономическим рассуждениям не означало, что они подходили к теме своих исследований без предвзятости и не были привержены никакой теории. Они руководствовались распространенными заблуждениями, касающимися всемогущества государства и якобы благотворного влияния профсоюзного движения. Вне всяких сомнений, Веббы, так же, как Луйо Брентано и огромное множество менее значительных авторов, с самого начала своих исследований были преисполнены фанатической неприязни к рыночной экономике и восторженного одобрения доктрин социализма и интервенционизма. Безусловно, они были честны и искренни в своих убеждениях и не щадили усилий. Чистота их намерений и искренность могут оправдать их как людей, но они не реабилитируют их как историков. Какими бы чистыми ни были намерения историков, использование ложных доктрин непростительно. Первейшая задача историка состоит в том, чтобы с величайшей тщательностью проверить все теории, к помощи которых он прибегает при исследовании своей темы. Если он пренебрегает этим и наивно поддерживает искаженные и путаные представления общественного мнения, то он не историк, а апологет и пропагандист.

Противоборство этих двух противоположных точек зрения не является просто исторической проблемой. В неменьшей степени это касается жгучих проблем сегодняшнего дня. Оно находится в центре полемики по поводу того, что в современной Америке называется промышленными отношениями отношениями между предпринимателями и трудящимися.

Позвольте подчеркнуть только один аспект этой проблемы. Огромные географические регионы Восточная Азия, Ост-Индия, Южная и Юго-Восточная Европа, Латинская Америка испытывают лишь поверхностное влияние капитализма. Условия этих стран в общем не отличаются от тех, которые существовали в Англии накануне промышленной революции. Существуют миллионы людей, которым нет места в традиционно экономической среде. Судьбу этих несчастных можно улучшить только с помощью индустриализации. Больше всего они нуждаются в предпринимателях и капиталистах. Поскольку своей безрассудной политикой эти страны сами лишили себя возможности и дальше пользоваться помощью импортированного иностранного капитала, до недавних пор стремившегося туда, они должны рассчитывать только на внутреннее накопление капитала. Они должны пройти через все этапы, через которые вынуждена была пройти западная индустриализация. Они должны начать со сравнительно низких ставок заработной платы и более продолжительного рабочего дня. Но введенные в заблуждение доктринами, преобладающими в современной Западной Европе и Северной Америке, государственные деятели этих стран полагают, что могут пойти другим путем. Они поощряют профсоюзное давление и так называемое прорабочее законодательство. Их интервенционизм душит в зародыше все попытки создать собственную промышленность. Их упертый догматизм равносилен приговору индийским и китайским кули [67], мексиканским пеонам [68] и миллионам других людей, отчаянно балансирующим на грани голодной смерти.

8. Влияние превратностей рынка на ставки заработной платы

Труд является фактором производства. Цена, которую продавец труда может получить на рынке, зависит от состояния рынка.

Количество и качество труда, которые индивид способен предоставить, определяются его врожденными и приобретенными особенностями. Врожденные способности нельзя изменить с помощью целенаправленного поведения. Это наследство индивида, которым его одарили предки в момент рождения. Он может окружить эти дары заботой и развивать свои таланты, он может предотвратить их преждевременное увядание; но он никогда не сможет преодолеть границы, которые природа установила для его сил и способностей. Пытаясь продать свою способность к работе по максимальной цене, он может демонстрировать тот или иной уровень мастерства; но он не может изменить свою природу, чтобы лучше приспособить ее к состоянию рынка. Его счастье, если рыночные условия таковы, что работа, которую он способен выполнять, щедро вознаграждается; если его врожденные способности высоко оцениваются окружающими, то это не его личная заслуга, а счастливая случайность. Живи мисс Грета Гарбо на 100 лет раньше, она, вероятно, зарабатывала бы намного меньше, чем в наш кинематографический век. Что касается ее врожденных талантов, то ее положение напоминает фермера, ферму которого можно продать по высокой цене, поскольку расширение соседнего города превратило ее в городскую землю.

В пределах жестких границ, очерченных врожденными способностями, способность человека к работе можно усилить с помощью подготовки к выполнению определенных заданий. Индивид или его родители тратит средства на обучение, плоды которого состоят в приобретении способности выполнения определенных видов работы. Подобное обучение и подготовка усиливают односторонность человека; они делают его специалистом. Любая специальная подготовка усиливает специфический характер работоспособности человека. Труды и заботы, отрицательная полезность усилий, которым индивид должен подчиниться, чтобы приобрести свои особые способности, потеря потенциальных доходов на протяжении периода обучения, а также требующиеся на это денежные расходы осуществляются в надежде, что будущее приращение доходов их компенсирует. Эти расходы представляют собой инвестиции и как таковые являются спекулятивными. Окупятся они или нет, зависит от будущего состояния рынка. Занимаясь собственной подготовкой, рабочий становится спекулянтом и предпринимателем. Будущее состояние рынка определит, что станет результатом его инвестиций: прибыль или убытки.

Таким образом, у наемных рабочих имеются имущественные интересы двоякого рода, как у человека с определенными врожденными качествами и как у человека, приобретшего определенные специфические навыки.

Наемный рабочий продает свой труд на рынке по цене, которую рынок сегодня признает справедливой. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики сумма цен, которую предприниматель должен израсходовать на все комплиментарные факторы производства, должна равняться с учетом временного предпочтения цене продукта. В изменяющейся экономике изменения в структуре рынка могут привести к расхождениям между этими двумя величинами. Возникающие в результате этого прибыли и убытки не оказывают влияния на наемных рабочих. Сфера их влияния распространяется только на работодателя. Неопределенность будущего оказывает влияние на работника, только когда затрагиваются следующие факторы:

1. Возмещение расходов, связанных с временем, усилиями и деньгами на обучение.

2. Возмещение расходов, связанных с переездом к новому месту работы.

3. В случае, когда изменения цены определенного вида труда происходят в течение действия трудового контракта, заключенного на определенный период времени, и это меняет платежеспособность работника.

9. Рынок труда

Заработная плата представляет собой цену фактора производства, человеческого труда. Аналогично всем остальным ценам на комплиментарные факторы производства в конечном счете она определяется ценами на производимую продукцию, ожидаемыми в момент покупки и продажи труда. Не важно, продает ли непосредственный исполнитель работы свои услуги работодателю, который соединяет их с материальными факторами производства и с услугами других людей, или он сам на свой страх и риск осуществляет это соединение. В любом случае конечная цена труда одного и того же качества одинакова во всей рыночной системе. Ставки заработной платы всегда равны полному продукту труда. Популярный лозунг о праве рабочего на полный продукт труда был абсурдной формулировкой требования, чтобы потребительские блага распределялись исключительно среди рабочих и ничего не оставалось предпринимателям и владельцам материальных факторов производства. Ни с какой точки зрения продукты, сделанные человеком, не могут считаться просто продуктами труда. Они представляют собой преследующее определенную цель соединение труда и материальных факторов производства.

В изменяющейся экономике господствует тенденция к приведению рыночных ставок заработной платы в точное соответствие с конечными ставками заработной платы. Этот процесс требует времени. Продолжительность периода приспособления зависит от времени, необходимого на обучение новой работе и переезд рабочих к новым местам жительства. Кроме того, это зависит от субъективных факторов, например, от знакомства рабочих с состоянием и перспективами рынка труда. Такое приспособление представляет собой спекулятивное предприятие, поскольку обучение новой профессии и перемена местожительства требует издержек, которые осуществляются только в том случае, если человек считает, что будущее состояние рынка труда сделает это выгодным.

Что касается всего вышеизложенного, то здесь нет ничего, присущего исключительно труду, заработной плате и рынку труда. Специфика рынка труда в том, что рабочий не просто поставщик фактора производства под названием труд, он также является человеческим существом и отделить человека от выполняемых им действий невозможно. Ссылки на этот факт по большей части используются в нелепых высказываниях и поверхностной критике экономических учений о заработной плате. Тем не менее весь этот вздор не должен мешать экономистам уделять должное внимание этому первичному факту.

Для рабочего имеет большое значение, какой вид труда он выполняет из тех, которые он способен выполнять, где он его выполняет и в каких конкретно условиях и обстоятельствах. Незаинтересованный наблюдатель может посчитать несерьезными или даже смешными предрассудками представления и чувства, заставляющие рабочего предпочесть определенную профессию, определенное место работы и определенные условия труда по сравнению с другими. Однако подобные академичные суждения беспристрастных цензоров бесполезны. С точки зрения экономической трактовки данной проблемы нет ничего особо примечательного в том, что рабочий не только смотрит на свои труды и заботы с точки зрения отрицательной полезности труда и его промежуточного вознаграждения, но и учитывает, не мешают ли ему наслаждаться жизнью особые условия и обстоятельства выполнения работы, и если да, то в какой степени. Тот факт, что рабочий готов отказаться от возможности увеличить денежные доходы путем переезда на то место, которое он считает менее желательным, и предпочитает остаться в своем родном городе или стране, является не менее примечательным, чем то, что состоятельный джентльмен, не имеющий никакого занятия, предпочитает более дорогую жизнь в столице более дешевой жизни в маленьком городе. Рабочий и потребитель объединены в одной личности; интеграция социальных функций и расщепление этого единства надвое происходит исключительно в экономическом рассуждении. Люди не способны отделять свои решения, относящиеся к использованию своей рабочей силы, от решений, относящихся к использованию своих доходов.

Происхождение, язык, образование, религия, склад ума, семейные узы и социальное окружение так сильно связывают рабочего, что он выбирает место и вид работы, не просто ориентируясь на величину ставок заработной платы.

Мы можем назвать стандартными ставками заработной платы (S) такое значение ставок заработной платы определенного вида, которое сложилось бы на рынке, если бы рабочие не видели различий между различными населенными пунктами и при условии, что ставки заработной платы одинаковы, не предпочитали одно место работы другому. Однако, если наемные рабочие, исходя из вышеназванных соображений, по-разному оценивают разную работу в разных местах, то значение рыночных ставок заработной платы (M) может систематически отклоняться от стандартных ставок. Максимальную разницу между рыночной и стандартной ставками, которая еще не приводит к миграции рабочих из мест с более низкими ставками заработной платы в места с более высокими ставками заработной платы, можно назвать привязывающей составляющей (А). Привязывающая составляющая определенной географической области или района может быть либо положительной, либо отрицательной.

Кроме того, мы должны принять во внимание, что различные населенные пункты и районы различаются обеспеченностью потребительскими благами, если дело касается транспортных издержек (в самом широком смысле этого термина). В некоторых областях эти издержки ниже, в других выше. В этом случае для достижения одинакового количества физического удовлетворения требуются различные физические затраты. В некоторых местах человек должен потратить больше, чтобы достигнуть такого же уровня удовлетворения потребностей, какого в другом месте он мог достигнуть с меньшими затратами (если не учитывать обстоятельств, определяющих величину привязывающей составляющей). С другой стороны, в некоторых местах человек может избежать определенных расходов без нанесения ущерба удовлетворению потребностей, в то время как в других местах отказ от этих расходов снизил бы удовлетворенность. Расходы, которые рабочий должен понести в определенной местности, чтобы достигнуть такого же уровня удовлетворения потребностей, или которые он может сократить без снижения удовлетворенности, можно назвать затратной составляющей. Затратная составляющая некоторой географической области или района является либо положительной, либо отрицательной.

Если предположить, что не существует никаких институциональных барьеров, препятствующих или наказывающих перемещение капитальных благ, рабочих и потребительских товаров из одних областей и районов в другие, и что рабочие безразличны к местам проживания и работы, то существует тенденция распределения населения по земной поверхности в соответствии с физической производительностью первичных природных факторов производства и осуществленной в прошлом иммобилизацией неадаптируемых факторов производства.

Можно было бы назвать районы сравнительно перенаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были в них меньше, чем стандартные ставки, и сравнительно малонаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были выше, чем стандартные ставки. Однако прибегать к такому определению данных терминов нецелесообразно. Они не помогают нам объяснить реальные условия формирования ставок заработной платы и поведение наемных рабочих. Мы можем назвать район сравнительно перенаселенным, если в нем рыночные ставки заработной платы ниже, чем стандартные ставки плюс и (положительная или отрицательная) привязывающая составляющая, и (положительная или отрицательная) затратная составляющая, т.е. где M

С соответствующими изменениями то же самое верно и для миграции индивидов, работающих на себя и продающих свой труд в виде содержащей его продукции или оказывающих личные услуги.

Концепции привязывающей составляющей и затратной составляющей аналогичным образом применяются и к переходу из одной отрасли в другую, а также к смене одной профессии на другую.

Вряд ли существует необходимость уточнять, что описываемые этими теоремами миграции происходят только в той мере, в какой отсутствуют институциональные барьеры для перемещения капитала, труда и товаров. В нашу эпоху дезинтеграции международного разделения труда и стремления каждого независимого государства к экономической самодостаточности, описанные тенденции в полной мере действуют только в границах каждой отдельно взятой страны.

Работа животных и рабов

Для человека животные являются материальным фактором производства. Возможно, однажды по соображениям морали люди станут обращаться с животными более мягко. Пока же человек не оставляет животных без присмотра и не позволяет им вести себя как заблагорассудится, он всегда обращается с ними как с объектами своих действий. Общественное сотрудничество может существовать только между человеческими существами, поскольку только они способны проникнуться смыслом и преимуществами разделения труда и мирного сотрудничества.

Человек подчиняет животное и включает его в собственные планы деятельности в качестве материального предмета. Приручая, одомашнивая и дрессируя животных, человек часто демонстрирует понимание психологических особенностей этих живых существ; он апеллирует, если можно так выразиться, к их душе. Но даже в этом случае пропасть, отделяющая человека от животного, остается непреодолимой. Животные не могут получить ничего, кроме удовлетворения потребностей в еде и сексе, а также достаточной защищенности от угроз, исходящих от внешних факторов. Животные характеризуются как животные как раз потому, что они таковы, какими железный закон заработной платы представляет рабочих. Человеческая цивилизация никогда бы не возникла, если бы люди сосредоточились исключительно на питании и спаривании; так и животные не могут ни устанавливать социальные связи, ни участвовать в человеческом обществе.

Люди пытались относиться к своим собратьям так, как они относились к животным, и соответствующим образом обращаться с ними. Они пользовались плетьми, чтобы заставить рабов на галерах и бурлаков работать как ломовых лошадей. Однако опыт показал, что эти методы необузданного зверства приводят к весьма неудовлетворительным результатам. Даже самые неотесанные и бестолковые люди добиваются гораздо большего, когда работают по собственной воле, а не из-под палки.

Первобытный человек не различал свое право собственности на женщин, детей и рабов, с одной стороны, и свое право собственности на скот и неодушевленные предметы с другой. Но по мере того, как он начинает использовать их не просто как вьючных животных, он вынужден ослабить оковы. Он должен постараться заменить страх в качестве побудительного стимула на своекорыстие и эгоизм; он должен попытаться привязать к себе раба с помощью человеческих чувств. Если от побега раба теперь удерживают не только цепи и надзор, если он теперь работает не только из страха быть высеченным, то отношения между господином и рабом трансформируются в общественные связи. Раб может, особенно если память о счастливых днях свободы все еще свежа, оплакивать свое несчастье и страстно желать освобождения. Но он смиряется с тем, что кажется неизбежным положением дел, и приспосабливается к своей судьбе таким образом, чтобы сделать ее терпимой насколько возможно. Теперь раб стремится удовлетворить своего господина с помощью прилежания и выполнения порученных ему заданий; господин стремится пробудить энтузиазм и лояльность раба посредством сносного обращения. Между хозяином и работником устанавливаются близкие отношения, которые вполне можно назвать дружбой.

Возможно, воспеватели рабства были не совсем неправы, когда утверждали, что многие рабы были удовлетворены своим положением и не стремились его изменить. Возможно, существуют индивиды, группы индивидов и даже целые народы и расы, которым нравятся безопасность и защищенность, обеспечиваемая зависимостью, которые безразличны к оскорблениям и унижениям и рады платить определенным количеством труда за привилегию жить в комфорте состоятельного семейства, в чьих глазах плети и дурной нрав господина кажутся незначительным злом или вообще не кажутся злом.

Разумеется, условия, в которых рабы трудились на больших фермах и плантациях, в рудниках и на галерах, очень сильно отличались от идиллически описываемой жизни домашней прислуги, горничных, поваров и нянек, а также от условий существования несвободных работников, скотниц и пастухов на небольших фермах. Ни один апологет рабства не посмел превозносить участь римских сельскохозяйственных рабов, закованных в цепи и битком набитых в эргастулы [69], или негров на хлопковых и тростниковых плантациях Америки[Маргарет Митчел, которая в своем популярном романе Унесенные ветром (в 2-х тт. СПб., 1993) неумеренно восхищалась рабовладельческой системой Юга, достаточно осмотрительно не привлекает внимания к работающим на плантациях, а предпочитает распространяться об условиях жизни домашней прислуги, которая даже на ее взгляд была элитой среди людей этой касты.].

Отмену рабства и крепостничества нельзя приписать ни учениям теологов и моралистов, ни слабости или великодушию господ. Среди проповедников религии и нравственности было много красноречивых и сторонников, и противников рабства[Cм. об американской прорабовладельческой доктрине: Beard C. and M. The Rise of American Civilization. 1944. I. 703710; Meriam C.E. A History of American Political Teories. New York, 1924. P. 227251.]. Рабский труд исчез потому, что не смог выдержать конкуренции со свободным трудом; его нерентабельность подписала ему приговор в рыночной экономике.

Цена покупки раба определяется чистым доходом, ожидающимся от его использования (и в качестве работника, и в качестве производителя других рабов), точно так же, как цена коровы определяется чистым доходом от ее использования. Владелец раба не получает никакого специфического дохода. Он не получает никакой выгоды от эксплуатации из-за того, что работа раба не вознаграждается, а потенциальная рыночная цена оказываемых им услуг, возможно, больше, чем затраты на питание, предоставление крова и его охрану. Тот, кто покупает раба, должен в его цене компенсировать эту экономию в той мере, в какой ее можно предсказать; он платит за него сполна, с поправкой на временное предпочтение. Использует ли хозяин раба в собственном хозяйстве, на предприятии или сдает в наем его услуги другим людям, он не получает никаких специфических выгод за счет существования института рабства. Специфическая выгода идет охотнику на рабов, т.е. человеку, лишающему людей свободы и превращающему их в рабов. Но, разумеется, прибыльность его бизнеса зависит от того, насколько высоки цены, которые покупатели готовы платить за приобретение рабов. Если эти цены падают ниже затрат на поимку, содержание и транспортировку рабов, то занятие этим делом больше не окупается и его следует прекратить.

Далее, никогда и нигде предприятия, применявшие рабский труд, не могли конкурировать на рынке с предприятиями, применявшими свободный труд. Рабский труд мог применяться только там, где он не конкурировал со свободным трудом.

Если обращаться с людьми как со скотом, то из них нельзя выжать ничего, кроме скотского поведения. Но тогда особую важность приобретает тот факт, что люди физически слабее, чем быки или лошади, и что пропитание и охрана раба относительно получаемого труда стоят больше, чем кормление и охрана скота. Когда с человеком обращаются как с рабом, то он приносит меньший доход на единицу затрат, расходуемых на поддержание его жизни и охрану, чем домашние животные. Если кто-то требует от несвободного работника человеческого поведения, то он должен обеспечить ему специфически человеческие стимулы. Если работодатель стремится получить продукцию, которая количественно и качественно превосходит ту, что можно выбить из работника при помощи плетки, то он должен заинтересовать последнего в плодах его труда. Вместо того, чтобы наказывать леность и медлительность, он должен вознаграждать усердие, мастерство и рвение. Но какие бы усилия он ни прилагал в этом направлении, он никогда не получит от крепостного работника, т.е. работника, не получающего полной рыночной цены за свой вклад, поведения, эквивалентного поведению свободного человека, т.е. человека, нанятого на свободном рынке труда. Верхняя граница, выше которой невозможно поднять количество и качество изделий и услуг, оказываемых рабским и крепостным трудом, намного ниже стандартов свободного труда. В производстве изделий высшего качества предприятие, использующее сравнительно дешевый труд несвободных работников, никогда не выдержит конкуренции предприятий, использующих свободный труд. Именно этот факт привел к исчезновению всех систем принудительного труда.

Поддержка применения исключительно рабского труда в целых областях и отраслях производственных резерваций и их защита от любой конкуренции со стороны предпринимателей, использующих труд свободных людей, обеспечивалась общественными институтами. Таким образом, рабство и крепостничество стали существенной чертой жесткой кастовой системы, которую невозможно было ни устранить, ни видоизменить посредством действий отдельных индивидов. Везде, где условия были другими, рабовладельцы сами осуществили мероприятия, которые постепенно уничтожили всю систему несвободного труда. Не гуманность и милосердие побудили бессердечных и безжалостных рабовладельцев Древнего Рима слегка облегчить положение своих рабов, но стремление извлечь максимальный доход из своей собственности. Они отменили систему централизованного крупномасштабного управления своими огромными землевладениями, латифундиями и фактически превратили рабов в арендаторов, обрабатывающих арендованную землю в собственных интересах, обязанных отдавать землевладельцу либо арендную плату, либо часть дохода. В обрабатывающих ремеслах и в торговле рабы стали предпринимателями, а их средства, peculium, их законной квазисобственностью. Рабы стали в больших количествах отпускаться на свободу, потому что вольноотпущенники оказывали бывшему владельцу, патрону, более ценные услуги, чем служа рабами. Так что предоставление вольной не было ни актом милосердия, ни безвозмездным подарком со стороны владельца. Это было кредитной операцией, так сказать, покупкой свободы в рассрочку. Вольноотпущенник был обязан на протяжении многих лет или даже в течение всей жизни производить определенные платежи в пользу своего бывшего владельца или оказывать услуги. Более того, патрон имел особое право наследования имущества скончавшегося вольноотпущенника[Сf. Ciccotti. Le D??й??clin de l'esclavage antique. Paris, 1910. P. 292 ff.; Salvioli. Le Capitalisme dans le monde antique. Paris, 1906. P. 141 ff.; Cairnes. The Slave Power. London, 1862. P. 234.].

С исчезновением мастерских и ферм, применявших труд несвободных рабочих, крепостничество перестало быть системой производства и стало политической привилегией аристократической касты. Сюзерены получили право на определенную дань в натуре или деньгами и на определенные услуги со стороны своих подчиненных; кроме того, дети крепостных были обязаны на протяжении определенного срока служить в качестве слуг или военной свиты. Но лишенные прав крестьяне и ремесленники управляли своими фермами и мастерскими на свой страх и риск. Господин появлялся и предъявлял претензии на часть дохода только после завершения производственных процессов.

Позже, с XVI в. люди снова начали применять труд несвободных людей в сельском хозяйстве, а иногда даже в крупномасштабном промышленном производстве. В американских колониях негритянское рабство стало общепринятым порядком на плантациях. В Восточной Европе в Северо-Восточной Германии, в Богемии и присоединенных Моравии и Силезии, в Польше, в балтийских странах, в России, а также в Венгрии и на присоединенных к ней территориях крупномасштабное фермерство было построено на неоплачиваемом статутном труде крепостных. Обе эти системы несвободного труда были защищены от конкуренции предприятий, применявших труд свободных работников, политическими институтами. В плантационных колониях высокие иммиграционные затраты и недостаток правовой и судебной защиты индивида от произвола правительственных чиновников и плантаторской аристократии препятствовали возникновению достаточного предложения свободного труда и развитию класса независимых фермеров. В Восточной Европе кастовая система не позволяла посторонним проникать в область сельскохозяйственного производства. Право заниматься сельским хозяйством в крупном масштабе было закреплено за высшим дворянством. Небольшие наделы были закреплены за несвободными крепостными. Тем не менее тот факт, что предприятия, применяющие несвободный труд, не смогут выдержать конкуренции с предприятиями, применяющими свободный труд, никем не оспаривался. В этом пункте авторы XVIII и начала XIX вв., писавшие на темы управления сельскохозяйственным производством, были столь же едины, как и древнеримские авторы, освещавшие проблемы сельского хозяйства. Однако свободная игра рыночных сил не могла отменить рабство и крепостничество, поскольку политические институты исключили владения знати и плантации из сферы господства рынка. Рабство и крепостничество были упразднены в результате политических действий, вдохновленных столь поносимой идеологией laissez faire, laissez passer.

Сегодня человечество вновь столкнулось с попытками заменить труд свободного человека, продающего свою способность к работе на рынке в виде товара, принудительным трудом. Разумеется, люди считают, что есть существенная разница между обязанностями, возложенными на товарищей в социалистическом сообществе, и обязанностями, возложенными на рабов и крепостных. Рабы и крепостные, говорят они, трудились ради выгоды господина-эксплуататора. А в социалистической системе продукт труда идет обществу, частью которого является сам труженик; здесь рабочий работает, так сказать, на себя. Это рассуждение не придает значения тому, что отождествление отдельных товарищей и совокупности всех товарищей с коллективным образованием, присваивающим продукт всей работы, является просто фикцией. Согласуются ли цели, к которым стремятся чиновники этого общества, с желаниями и стремлениями остальных товарищей или расходятся с ними, не имеет никакого значения. Самым важным является то, что вклад индивида в богатство коллективного образования не вознаграждается в форме заработной платы, определяемой рынком. Социалистическое сообщество не имеет никакого метода экономического расчета; невозможно определить, какую долю совокупного объема произведенных благ приписать различным комплиментарным факторам производства. Невозможно определить размеры вклада, которым общество обязано усилиям различных индивидов, оно не может вознаграждать работников соответственно ценности результатов их деятельности.

Чтобы отличить свободный труд от принудительного, нет необходимости вдаваться в какие-либо метафизические тонкости, касающиеся существа свободы и принуждения. Свободным трудом мы можем назвать такой вид экстровертного, не приносящего непосредственного удовлетворения труда, который человек выполняет либо с целью прямого удовлетворения своих потребностей, либо с целью опосредованного их удовлетворения, достигаемого путем расходования цены, полученной в результате продажи его на рынке. Принудительный труд это труд, выполняемый под давлением других побудительных причин. Если эта терминология кого-то заденет из-за того, что использование слов свобода и принуждение может вызвать ассоциации с идеями, оскорбительными для беспристрастного подхода к затронутым проблемам, то они могут подобрать другие термины. Мы можем использовать выражение F-труд вместо термина свободный труд и C-труд вместо термина принудительный труд. Суть проблемы от выбора терминов не зависит. Важно лишь одно: какой стимул может заставить человека подчиниться отрицательной полезности труда, если его собственное удовлетворение потребностей ни прямо, ни косвенно в ощутимой степени не зависит от количества и качества его деятельности?

Давайте предположим ради поддержания дискуссии, что многие рабочие, возможно, большая их часть, добровольно стараются наилучшим образом выполнять обязанности, возложенные на них их начальниками. (Мы можем пренебречь тем, что определение обязанностей, которые следует возложить на различных индивидов в социалистическом сообществе, может стать неразрешимой проблемой.) Но как поступать с теми, кто небрежно и с ленцой выполняет возложенные на него обязанности? Не остается ничего другого, как их наказывать. Их начальники должны быть облечены полномочиями фиксировать нарушения, оценивать их субъективные причины и соответственно этому определять наказания. Вместо договорных связей возникают гегемонические связи. Рабочий оказывается во власти своего начальника, он лично зависит от дисциплинарной власти своего шефа.

В рыночной экономике рабочий продает свои услуги точно так же, как другие люди продают свои товары. Работодатель не является господином работника. Он всего лишь покупатель услуг, которые он должен приобрести по их рыночной цене. Разумеется, подобно любому другому покупателю работодатель также может позволять себе вольности. Но если он допускает произвол при найме или увольнении рабочих, то он должен платить за это. Предприниматель или работник, на которого возложено управление подразделением предприятия, волен проводить дискриминационную политику при найме рабочих, произвольно увольнять их или понижать их заработную плату ниже рыночных ставок. Однако, предаваясь произволу, он подвергает опасности прибыльность своего предприятия или своего подразделения и тем самым причиняет вред своему собственному доходу и своему положению в экономической системе. В рыночной экономике подобные прихоти автоматически влекут за собой наказание. Единственная реальная и эффективная защита наемного рабочего в рыночной экономике обеспечивается игрой сил, обусловливающих формирование цен. Рынок делает рабочего независимым от произвола работодателя и его помощников. Рабочий подчинен только господству потребителей, как и его работодатель. Определяя путем покупок или воздержания от покупок цены на продукцию и использование факторов производства, потребители присваивают каждому виду труда его рыночную цену.

Рабочего делает свободным именно тот факт, что работодатель под давлением рыночной структуры цен рассматривает труд в качестве товара, инструмента зарабатывания прибыли. Работник в глазах работодателя просто человек, который за денежное вознаграждение поможет ему заработать деньги. Работодатель платит за оказанные услуги, а работник предоставляет их, чтобы получить заработную плату. В отношениях между работодателем и работником не стоит вопрос о расположении или неприязни. Нанятый человек не должен благодарить работодателя; он должен ему определенное количество работы определенного вида и качества.

Вот почему в рыночной экономике работодатель может обойтись без права физически наказывать работника. Все нерыночные системы производства должны предоставлять начальникам право побуждать медлительных рабочих к прилежанию и усердию. Заключение в тюрьму отвлекает рабочего от его работы или по крайней мере значительно снижает ценность его вклада, телесные наказания всегда были классическим средством заставить рабов и крепостных выполнять свою работу. С упразднением несвободного труда появилась возможность обойтись без кнута в качестве стимула. Порка была символом рабского труда. Члены рыночного общества считают телесные наказания негуманными и унизительными до такой степени, что отменили их также в школах, уголовном кодексе и в военных уставах.

Тот, кто считает, что социалистическое сообщество сможет обойтись без сдерживания и принуждения нерадивых работников вследствие того, что все будут добровольно выполнять свои обязанности, становится жертвой иллюзий, содержащихся в теориях анархизма.

Theme by Danetsoft and Danang Probo Sayekti inspired by Maksimer