Глава VIII Антисемитизм и расизм

1. Роль расизма

Нацизм часто рассматривается прежде всего как теория расизма. Немецкие шовинисты заявляют о высоком происхождении немцев. Они являются потомками нордической арийской расы господ, которая включает всех, кто сделал вклад в развитие человеческой цивилизации. Ариец отличается высоким ростом, стройностью, светлыми волосами и голубыми глазами; он умен, отважен в бою, готов проявить героизм и жертвенность; им движет «фаустовская» страсть. Остальные народы — мусор, чуть ли ни обезьяны. Ибо как говорит Гитлер, «пропасть, отделяющая низшие человеческие существа от наиболее благородных рас шире, чем пропасть между наименее развитыми людьми и высшими приматами»[1]. Очевидно, что высшая раса вправе претендовать на мировое господство.

В таком виде нордический миф тешит народное тщеславие. Но политический национализм не имеет ничего общего с шовинистическим самодовольством или тщеславием. Немецкие националисты стремятся к мировому господству не в силу своего благородного происхождения. Немецкие расисты не отрицают, что все приписываемое ими немцам с еще большим основанием может быть сказано о шведах или норвежцах. Но при этом они назовут скандинавов безумцами, если те рискнут взять на вооружение политику, рекомендуемую ими для немецкого народа. Потому что у скандинавов отсутствуют оба условия, на которых зиждется агрессивность немецкой политики: большая численность населения и стратегически выгодное географическое положение.

Когда-то для объяснения сходства индоевропейских языков была выдвинута гипотеза об общем происхождении соответствующих народов. Наука давным-давно опровергла арийскую гипотезу. Арийская раса — иллюзия. Научная антропология не подтверждает эту басню[2].

В первой книге пророка Моисея рассказывает, что прародителем всех живущих на земле людей был Ной. У Ноя было три сына. От одного из них, Сима, произошли предки иудеев, народа, который Моисей вывел из египетского рабства. Иудаизм учит, что все принадлежащие к иудаизму являются потомками этого народа. Это утверждение недоказуемо, и никто никогда не пытался его доказать. Исторических документов об исходе иудеев из Палестины и переселении их в Центральную или Восточную Европу не существует; с другой стороны, есть документы об обращении в иудаизм европейцев, не являвшихся иудеями. Тем не менее эта древняя гипотеза широко принята как бесспорная догма. Евреи поддерживают ее, потому что она является существенным элементом их религиозного учения, а представители других народов — потому что ею можно оправдывать политику дискриминации евреев. Евреев называют азиатами, потому что, согласно этой гипотезе, они иммигрировали в Европу всего 1800 лет назад. Эта гипотеза также объясняет использование термина семиты для обозначения принадлежащих к иудаизму и их потомков. Термин «семитские языки» используют в филологии для обозначения языковой семьи, к которой принадлежит иврит, язык Ветхого завета. Разумеется, тот факт, что иврит является религиозным языком иудаизма, так же как латынь — католицизма, а арабский — ислама, неоспорим.

Более 100 лет антропологи изучали анатомические характеристики различных рас. Бесспорный вывод из этих научных исследований гласит, что люди с белой кожей, европейцы и неевропейские потомки иммигрантов, представляют собой смесь различных телесных характеристик. Этот факт пытались объяснить результатом смешанных браков между членами первоначально чистокровных первобытных народов. Так это или нет, но факт остается фактом: сегодня среди класса, или расы, людей с белой кожей нет представителей чистых кровей.

Затем были предприняты попытки установить соответствие между определенными телесными — расовыми — характеристиками, и определенными умственными и нравственными особенностями. Все эти попытки также не привели к успеху.

Наконец, делались попытки, особенно в Германии, выявить анатомические особенности евреев или семитской расы, отличающие их от европейцев нееврейского происхождения. И здесь все окончилось безрезультатно. Антропологических различий между немцами еврейского и любого иного происхождения выявить не удалось. Расовая доктрина антисемитов претендует на звание естественной науки. Но материалы, на которых она основывается, не являются результатом наблюдений за природными явлениями. Это генеалогии, записанные в книгах Бытия, и догма раввинского учения о том, что все члены их религиозного сообщества являются потомками подданных царя Давида.

Живя в определенных условия, люди мгновенно, иногда даже в первом поколении, приобретают особые физические или нравственные характеристики. Разумеется, это правило имеет множество исключений. Но очень часто бедность или богатство, городское или сельское окружение, работа в помещении или под открытым небом, жизнь в горах или в болотах, малоподвижный образ жизни или тяжелый физический труд придают телу человека характерные черты. Мясников и часовщиков, портных и плотников, актеров и бухгалтеров нередко можно узнать по особенностям осанки и телосложения либо по выражению лица. Расисты намеренно игнорируют эти факты. Однако только ими можно объяснить появление тех типажей, которых в повседневной жизни называют аристократическим или плебейским, типичных офицеров, ученых или евреев.

Принятые нацистами дискриминационные законы против евреев и их потомков не имеют ничего общего с собственно расовыми соображениями. Законы, дискриминационные по отношению к людям определенной расы, прежде всего должны дать перечень точных биологических и физиологических характеристик соответствующей расы. После этого следовало бы законом установить определенную процедуру и обозначить все формальные признаки, наличие или отсутствие которых можно надежно установить для каждого отдельного человека. При надлежащем исполнении всех установленных процедур в каждом случае можно было бы принять обоснованное решение о дискриминации. Нацисты избрали иной подход. Они говорят, это верно, что дискриминация направлена не против приверженцев иудаизма, а против людей еврейского происхождения. При этом членов еврейской расы они определяют как людей, исповедующих иудаизм или потомков тех, кто исповедовал иудаизм. В соответствии с так называемыми Нюрнбергскими расовыми законами, отличительной чертой принадлежности к еврейской расе является принадлежность данного индивидуума или его предков к иудейской религиозной общине. Если бы закон заявил, что намерен принять меры против близорукости, но при этом определил близорукость как отсутствие растительности на голове, люди, использующие традиционную терминологию, называли бы его дискриминационным законом против плешивых. Когда в Америке устанавливаются какие-то ограничения для негров, никто не идет в архив для установления расового происхождения тех или иных людей, а просто изучают тело в поисках признаков негритянского происхождения. Негры и белые различаются по расовым, т.е. телесным чертам; но на основании изучения телесных особенностей невозможно отделить немцев еврейского происхождения от других немецкоязычных людей.

Нацисты постоянно говорят о расе и расовой чистоте. Они утверждают, что их политика строится на новейших достижениях антропологии. Однако в действительности их политика полностью игнорирует вопросы расовой принадлежности. Всех говорящих на немецком языке белокожих, кроме евреев, они причисляют к арийцам. При этом никакие телесные характеристики не учитываются. По их мнению, все, кто говорит на немецком языке, — это немцы, даже если нет сомнения, что перед вами потомки славян, итальянцев или монголов (венгров или угрофиннов). Нацисты заявляли, что вступили в решающую войну между нордической расой господ и второсортными народами. Но в этой войне они вступили в союз с итальянцами, которых их расовая доктрина объявляет полукровками, а не чистой расой, и с принадлежащими к монголоидной расе японцами — узкоглазыми, желтокожими и черноволосыми. С другой стороны, они с презрением относятся к нордическим скандинавам, которые не сочувствуют их планам установления мирового господства. Нацисты именуют себя антисемитами, но при этом помогают арабским племенам, воюющим с англичанами, которых они сами причисляют к нордической расе. Арабы говорят на языках семитской группы, и нацисты называют их семитами. Кто имеет больше оснований считать себя «антисемитом» в противостоянии, происходящем в Палестине?

Даже расовый миф не был создан в Германии. Он имеет французское происхождение. Его создатели, особенно Гобино, стремились оправдать привилегии французской аристократии, продемонстрировав происхождение дворянства от благородных франков. Этот факт породил в Европе ошибочное представление о том, что и нацисты признают притязания князей и дворянства на политическую власть и кастовые привилегии. Однако немецкие националисты считают весь немецкий народ — за исключением евреев и их потомков — однородно благородной расой. Внутри этой благородной расы не проводится никаких различий. Немецкость — это высшая степень знатности. По нацистским законам все немецкоязычные люди являются соотечественниками (Volksgenossen) и как таковые все равны между собой. Нацисты проводят различие между немцами только по рвению, с которым те проявляют истинно немецкие качества. Каждый немец нееврейского происхождения — князь, дворянин или простолюдин — имеет равные права служить своему народу и достигать отличий на этой службе.

Правда, в период перед Первой мировой войной националисты тоже придерживались очень популярного некогда в Германии предрассудка, что прусские юнкеры — прирожденные военачальники. Это все, что осталось от старой прусской легенды к 1918 г. К тому времени все забыли о плачевном поражении прусских войск в 1806 г. Никто не вспоминал о скептицизме Бисмарка. Бисмарк, мать которого была неаристократического происхождения, заметил, что Пруссия умеет из младших офицеров воспитывать непревзойденных полковых командиров, но что касается офицеров более высокого ранга, Пруссия больше не производит столь же способных командиров, как во времена Фридриха II[3]. Однако прусские историки так настойчиво превозносили деяния прусской армии, что заставили умолкнуть всех критиков. Пангерманисты, католики и социал-демократы с равной неприязнью относились к надменности юнкеров, но были совершенно убеждены, что юнкеры особенно пригодны для командных должностей в армии. Люди сетовали на то, что тех, кто не имеет аристократического происхождения, не допускают в королевскую гвардию и во многие кавалерийские части, а также на презрительное отношение к ним в армии в целом, но никогда не пытались оспорить прав юнкерства на господствующие позиции в армии. Даже социал-демократы полностью доверяли качествам офицеров прусской армии. В 1914 г. все слои немецкого общества твердо верили в сокрушительную победу Германии, и в основе этого лежала прежде всего завышенная оценка военного гения юнкеров.

Никто не заметил, что немецкое дворянство, давно утратившее ведущие позиции в политической жизни, оказалось на грани утраты главенствующего положения в армии. Оно никогда не блистало в науке, искусствах или литературе. Его вклад во всех этих областях несравним с достижениями британских, французских и итальянских аристократов. При этом ни в одной другой стране положение аристократов не было столь благоприятным, а простолюдинов — столь невыгодным, как в Германии. В расцвете своей жизни и славы Гёте с горечью писал: «Я не знаю, каковы условия в других странах, но в Германии только дворянин может достичь определенного всестороннего личного совершенства. Простолюдин может обрести известные достоинства, способен, в лучшем случае, воспитывать свой ум; но, как бы он ни пытался, его характер непременно собьется с пути»[4]. Но не дворяне, а простые люди создали произведения, давшие Германии право называться «страной поэтов и мыслителей».

Среди авторов, сформировавших политическую мысль страны, дворян не было. Даже прусские консерваторы получили свои идеологические схемы от плебеев — Шталя, Родбертуса, Вагенера, Адольфа Вагнера. Среди тех, кто участвовал в развитии немецкого национализма, нельзя назвать ни одного представителя аристократии. В этом смысле пангерманизм и нацизм являются столь же «буржуазными» движениями, как и социализм, марксизм и интервенционизм. В рядах высшей аристократии постепенно увеличивалось число неаристократических элементов.

То же самое относится к вооруженным силам. Кропотливая работа в кабинетах генерального штаба, в технических службах и военно-морском флоте не соответствовала вкусам и запросам юнкеров. Многие важные посты в генеральном штабе занимали люди незнатного происхождения. В довоенной Германии выдающимся представителем вооруженных сил был адмирал Тирпитц, получивший дворянство только в 1900 г. Людендорф, Грёнер и Хоффманн также не имели дворянского происхождения.

Поражение в Первой мировой войне окончательно разрушило воинский престиж юнкерства. В вооруженных силах современной Германии среди высших офицеров еще много аристократов, потому что офицеры, начавшие службу в последние годы перед Первой мировой войной, только сейчас добрались до вершин служебной лестницы. Но теперь у аристократов нет никаких привилегий. Среди политических лидеров нацизма дворян очень мало, да и титулы их зачастую сомнительны.

Немецкие князья и дворяне, неустанно поносившие либерализм и демократию и вплоть до 1933 г. упрямо сражавшиеся за сохранение своих привилегий, полностью капитулировали перед нацизмом и смирились с его эгалитаризмом. Сегодня их следует искать среди наиболее фанатичных поклонников фюрера. Князья крови гордятся своей принадлежностью к свите известных рэкетиров, занимающих высокие посты в партии. Нет уверенности, что они действуют под влиянием искреннего убеждения, а не из трусости и страха. Но не может быть никаких сомнений в совершенной ошибочности распространенного среди британской аристократии убеждения, что восстановление немецких династий сможет как-то изменить умонастроение немцев и внесет умеренность в политическую жизнь[5].

2. Борьба против еврейского ума

Нацизм хочет бороться с еврейским умом. Но он не сумел определить его характерные черты. Еврейский ум — это такой же миф, как и еврейская раса.

Первые немецкие националисты пытались противопоставить еврейскому уму «христианско-тевтонское» мировоззрение. Однако сочетание христианства с тевтонским духом абсурдно. Никакие трюки с экзегетикой[90] не могут оправдать немецкие претензии на предпочтительное положение в христианстве. В Евангелии упоминания о немцах отсутствуют. В нем все люди равны перед Богом. Тому, кто желает установить дискриминацию не только против евреев, но и против христианских потомков евреев, обращение к Евангелию не поможет. Последовательный антисемит должен отвергать христианство.

Здесь нам нет нужды вдаваться в обсуждение того, можно ли само христианство назвать еврейским[6]. В любом случае христианство развилось на основе иудаизма. Оно признает Десять заповедей вечным законом, а Ветхий завет — Священным Писанием. Апостолы и члены первых христианских общин были евреями. Можно возразить, что Христос был не согласен с учением раввинов. Но фактом остается то, что Господь послал Спасителя к евреям, а не к вандалам, и что по наущению Святого Духа книги писались на иврите и на греческом, а не на немецком. Если бы нацисты относились к своим расовым мифам серьезно, а не как к риторике, предназначенной лишь для партийных собраний, им пришлось бы расправиться с христианством с той же жестокостью, что и с либерализмом и пацифизмом. Они не сделали этого не потому, что считали такое предприятие безнадежным, а потому, что их политика не имеет ничего общего с расизмом.

Удивительно, что в стране, где власти официально поносят евреев и иудаизм самыми последними словами, где евреи именно из-за иудаизма поставлены вне закона, где математические теоремы, физические гипотезы и медицинские процедуры бойкотируются, если их авторов подозревают в «неарийском» происхождении, во многих тысячах церквей разных исповеданий священники продолжают славить Десять заповедей, открытых еврею Моисею, как основу морального закона. Удивительно, что в стране, где запрещено печатать и читать тексты еврейских авторов, продолжают распевать псалмы и их переводы на немецкий, их переделки и подражания им. Удивительно, что немецкие армии, трусливо уничтожившие тысячи еврейских женщин и детей в Восточной Европе, движутся в сопровождении армейских капелланов с Библией в руках. Но такие противоречия характерны для Третий рейха.

Нацисты, разумеется, не следуют моральным заповедям Евангелия. Как этого не делали и никакие другие воины и завоеватели. Христианство способно помешать политике нацистов не в большей мере, чем оно мешало всем прочим агрессорам.

Нацизм не только не расправился с христианством, но торжественно объявил себя христианской партией. Двадцать четвертый пункт «не подлежащей изменениям партийной программы» провозглашает, что партия выступает за положительное христианство, не связывая себя ни с одной из христианских церквей и сект. Термин «положительный» в данном случае обозначает нейтралитет в отношении противостояния различных сект и церквей[7].

Действительно, многие нацистские авторы получают удовольствие от ниспровержения и высмеивания христианства и от разработки проектов утверждения новой немецкой религии. Однако сама по себе нацистская партия нападает не на христианство как таковое, а на христианские церкви как на автономные и независимые учреждения. Тоталитаризм не терпит существования никаких институтов, если те не полностью подвластны фюреру. Ни один немец не имеет привилегии, прикрываясь независимой от государства властью, пренебрегать указами государства. Отделение церкви от государства противоречит принципам тоталитаризма. В силу этого нацизм должен стремиться к восстановлению ситуации, существовавшей в немецкой лютеранской церкви и в прусской единой церкви до принятия Веймарской конституции. Тогда государство имело решающий голос и в церковных делах. В своих землях правители княжеств были верховными епископами лютеранской церкви. Они являлись jus circa sacra[91].

Ту же природу имеет конфликт с католической церковью. Нацисты не могут терпимо относиться к каким-либо связям между гражданами Германии и иностранцами или иностранными организациями. Они распустили даже немецкие Ротари-клубы[92], потому что те были связаны с Rotary International, имеющей штаб-квартиру в Чикаго. Немецкий гражданин должен быть верен лишь своему фюреру и народу; всякого рода интернационализм — зло. Гитлер мог терпимо относиться к католицизму только в том случае, если бы Папа проживал на территории Германии и подчинялся партийной машине.

Помимо христианства, нацизм отрицает как еврейское все, что создано еврейскими авторами. Из обращения изъяты произведения таких евреев, как Шталь, Лассаль, Гумплович и Ратенау, внесших ряд важнейших идей в систему нацизма. Но еврейский ум, как говорят нацисты, проявляется не только у евреев и их потомков. Многие «арийцы» пропитаны еврейским умонастроением, например, поэт, писатель и критик Готтхольд Эфраим Лессинг, социалист Фридрих Энгельс, композитор Иоганнес Брамс, писатель Томас Манн и теолог Карл Барт. Они также прокляты. Отвергнуты как еврейские целые философские школы, направления в искусстве и литературе. Порождениями еврейского ума объявлены не только интернационализм и пацифизм, но и милитаризм. Сюда же попали либерализм и капитализм, а также «ложный» социализм марксистского и большевист­ского образца. Эпитеты «еврейский» и «западный» прилагаются к философским идеям Декарта и Юма, к позитивизму, материализму и эмпириокритицизму, к экономическим теориям классической школы и к идеям современных субъективистов. Атональная музыка, итальянский оперный стиль, оперетта и полотна импрессионистов также объявлены творениями евреев. Если собрать воедино все, что нацисты заклеймили как еврейское, возникнет впечатление, что вся наша цивилизация создана исключительно евреями.

С другой стороны, многие горячие сторонники немецкого расизма попытались продемонстрировать, что за пределами Германии все видные деятели были нордическими арийцами или в их жилах текла немецкая кровь. Бывший марксист Вольтманн, например, открыл черты немецкости в Петрарке, Данте, Ариосте, Рафаэле и Микеланджело, унаследовавших гениальность от тевтонских предков. Вольтманн абсолютно убежден, что сумел доказать, что «вся европейская цивилизация, даже в славянских и латинских странах, представляет собой достижение германской расы»[8].

Не стоить тратить время на подобные утверждения. Достаточно отметить, что разные представители немецкого нацизма противоречат друг другу в описаниях расовых характеристик высшей расы и в определении расовой принадлежности одних и тех же личностей. Нередко они противоречат даже тому, что сами же говорили прежде. Миф о расе господ разработан крайне небрежно[9].

Все нацистские авторы не устают повторять, что марксизм и большевизм представляют собой квинтэссенцию еврейского ума, и что в выкорчевывании этой заразы состоит великая историческая миссия нацизма. Правда, такое отношение не помешало немецким националистам сотрудничать с немецкими коммунистами с целью подрыва устоев Веймарской республики, осуществлять подготовку своих штурмовиков на русских артиллерийских и авиационных полигонах в 1923—1933 гг. и поддерживать тесное военно-политическое сотрудничество с Советской Россией в период с августа 1939 г. по июнь 1941 г. По сути дела, в последние предвоенные годы в мире было две главных политических партии: антифашисты, т.е. друзья России (коммунисты, попутчики, самозванные либералы и прогрессисты), и антикоммунисты, т.е. друзья Германии (партии, не вполне обоснованно именуемые их противниками «фашист­скими», рубашек различного цвета). Подлинных либералов и демократов в эти годы было очень немного. Большинство из тех, кто так себя называл, были готовы поддерживать тоталитарную политику и многие из них с энтузиазмом приветствовали русские методы диктатуры.

Тот факт, что две эти группы постоянно воюют друг с другом, сам по себе вовсе не доказывает различия их мировоззрений и философии. Войны между народами, исповедующими ту же веру и философию, были всегда. Левые и правые партии враждуют друг с другом, потому что и те и другие стремятся к высшей власти. Карл V говаривал: «Между мной и моим кузеном королем Франции нет никаких разногласий; мы воюем, потому что нас привлекает одна и та же цель: Милан». Гитлер и Сталин стремятся к одной цели: они оба хотят господствовать над странами Прибалтики, над Польшей и Украиной.

Марксисты не желают признавать, что нацисты также являются социалистами. В их глазах нацизм — это худшее из порождений капитализма. Со своей стороны, нацисты изображают русскую систему как наиподлейшую систему капиталистической эксплуатации, как инструмент дьявольских происков мирового еврейства ради господства над неевреями. Но ведь понятно, что с экономической точки зрения обе системы, немецкая и русская, являются социалистическими. А при решении вопроса о том, является ли партия или система социалистической, важна только экономическая точка зрения. Социализм всегда рассматривался как система экономической организации общества. Это система, при которой правительство имеет полный контроль над производством и распределением. Если социализм, существующий лишь в отдельных странах, вообще может считаться настоящим, то Россия и Германия совершенно оправданно называют свои системы социалистическими.

Другой вопрос, насколько уместны претензии нацистов и большевиков считаться рабочими партиями. «Манифест Ком­мунистической партии» гласит: «Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства», и старые марксисты именно таким образом определяли рабочие партии. Пролетарии, поясняли они, составляют подавляющее большинство народа; они сами, а не великодушное правительство или благонамеренное меньшинство захватывают власть и устанавливают социализм. Но большевики отказались от этой схемы. Незначительное меньшинство объявило себя авангардом пролетариата, установило диктатуру, силой разогнало всенародно избранный парламент и правит, опираясь на собственные законы. Правящее меньшинство, естественно, утверждает, что его политика наилучшим образом служит интересам многих, да и вообще всего общества, но ведь такие претензии характерны для всех олигархических правителей.

Большевики создали прецедент. Успех ленинистов вдохновил сторонников Муссолини и Гитлера. Итальянские фашисты и немецкие нацисты взяли на вооружение политические методы Советской России[10]. Единственная разница между нацизмом и большевизмом в том, что на выборах перед государственным переворотом нацисты получили намного больший процент голосов, чем большевики на выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г.

Нацисты использовали не только большевистскую тактику захвата власти. Их заимствования намного обширнее. Из России они также импортировали: однопартийную систему и привилегированную роль партии и ее членов в общественной жизни; доминирующее положение тайной полиции; систему братских зарубежных партий, которые на средства государства и при поддержке его дипломатической и консульской службы ведут борьбу против своих правительств, занимаются шпионажем и саботажем; практику административного преследования и заключения в тюрьмы своих политических противников; концентрационные лагеря; наказание семей сосланных политических противников; методы пропаганды. Они позаимствовали у марксистов даже такие абсурдные мелочи, как обращение «товарищ по пар­тии» (Partei­genosse), производное от марксистского «товарищ» (Genosse), а также использование военной терминологии для описания всех вопросов гражданской и экономической жизни[11]. Вопрос не в том, чем обе системы похожи, а в том, чем они различаются.

Различия между русской и немецкой моделями социализма мы уже показывали[12]. С мировоззренческими особенностями они не имеют ничего общего, представляя собой необходимое следствие разницы экономического положения двух стран. Русская модель неприменима в Германии, которая не в состоянии жить в состоянии экономической самодостаточности. Немецкая модель кажется крайне неэффективной при сравнении с намного более эффективной капиталистической системой, но при этом она гораздо эффективнее русской модели. Уровень жизни в России, несмотря на неисчерпаемое богатство ее природных ресурсов, очень низок.

В обеих странах существует неравенство уровней жизни и доходов. Бессмысленно пытаться определить, больше или меньше разница в уровне жизни товарища Геринга и среднего товарища по партии, чем разрыв между уровнем жизни товарища Сталина и его товарищей. Отличительной чертой социализма является не равенство доходов, а всесторонний контроль экономики со стороны государства, т.е. исключительное право государства распоряжаться всеми средствами производства.

Нацисты отвергают марксизм не потому, что он нацелен на построение социализма, а потому, что, по их словам, он ориен­тирован на интернационализм[13]. Интернационализм Маркса был всего лишь отражением идей XVIII столетия о глубинных причинах войн: монархи воюют друг с другом из желания завоевать чужую территорию, тогда как свободные народы не домогаются земли соседей. Но Марксу никогда не приходило в голову, что миролюбие зависит от существования нестесненного рыночного общества. Ни Маркс, ни его школа не смогли постичь смысла международных конфликтов в мире этатизма и социализма. Они довольствовались утверждением, что в обе­то­ванной земле социализма никаких конфликтов не будет.

Мы уже видели, какие проблемы возникали во Втором Интернационале по вопросу о поддержании мира. Для Советской России Третий Интернационал был всего лишь инструментом непрекращающейся войны против всех иностранных правительств. Советы жаждут завоеваний, как все завоеватели прошлого. Они не вернули ни дюйма земли, захваченной царями, кроме тех случаев, когда их принудили к этому силой. Они пользуются любой возможностью для расширения своей империи. Разумеется, они перестали ссылаться на те предлоги для нападений, которые были в ходу у царей; для этого они создали новую терминологию. Но это не облегчает положение покоренных народов.

На самом деле, обвиняя еврейский ум в интернационализме, нацисты имели в виду либеральную теорию свободы торговли и взаимных выгод международного разделения труда. Евреи, говорят они, хотят растлить присущий арийцам от природы дух героизма с помощью ложного учения о преимуществах мира. Трудно настолько завысить и при этом исказить вклад евреев в современную цивилизацию. Идею мирного сотрудничества на­родов все же нельзя счесть результатом еврейских махинаций. Либерализм и демократию, капитализм и международную торговлю изобрели не евреи.

Наконец, нацисты именуют еврейским деловой склад ума. Тацит сообщает, что в его время германские племена полагали постыдным и глупым добывать потом то, что можно захватить кровью. Сегодня это главный нравственный принцип нацистов. Они презирают людей и народы, стремящиеся к выгоде за счет оказания услуг другим людям; в их глазах самый доблестный способ добывания средств к существованию — это грабеж. Вернер Зомбарт противопоставлял два типа людей: лавочников (Händler) и героев (Helden). Британцы — лавочники, немцы — герои. Но намного чаще нацией лавочников называют евреев.

Нацисты, ничтоже сумняшеся, называют все, противоречащее их доктринам и принципам, еврейским и коммунистическим. Убивая заложников на захваченных ими территориях, они всегда объявляют, что наказывают евреев и коммунистов. Они называют евреем и коммунистом президента США. Всякий, кто не желает склониться перед ними, тот, вне всякого сомнения, еврей. В словаре нацистов термины «еврей» и «ком­мунист» являются синонимами не-нацистов.

3. Интервенционизм и правовая дискриминация евреев

В период до возвышения либерализма люди, исповедующие определенную религию, образовывали своего рода орден или касту. Вероисповедание определяло принадлежность к группе, которая наделяла каждого из своих членов определенными привилегиями и запретами (privilegia odiosa[93]). Лишь в нескольких странах либерализм покончил с таким положением дел. Во многих европейских странах, в которых во всех остальных отношениях уважаются свобода совести и отправления религиозных обрядов, а также равенство перед законом, брачное право и регистрация брачных союзов, рождений и смертей производится отдельно для каждой религиозной группы. При­надлежность к церкви или религиозной общине сохраняет особый правовой характер. Каждый гражданин обязан принадлежать к одной из религиозных групп, и эту принадлежность он передает своим детям. Религиозная принадлежность и процедуры смены религии регулируются законом. Для тех, кто не желает принадлежать ни к какой религиозной общине, установлены особые правила. Такое положение вещей позволяет установить религиозную принадлежность человека и его предков с юридической точностью, точно так же, как устанавливается родство, когда идет речь о наследстве.

Чтобы понять значение этого факта, нужно сравнить его с принадлежностью к языковой группе. Принадлежность к языковой группе никогда не имела кастового характера. Это было и до сих пор остается вопросом реального положения вещей, не затрагивающим правового статуса[14]. Как правило, невозможно определить, к какой языковой группе относились умершие предки конкретного человека. Единственными исключениями являются те из предков, которые были известными людьми, писателями или политическими представителями своих языковых групп. По большей части, невозможно установить и то, переходил ли человек в течение своей жизни из одной языковой группы в другую. Тому, кто говорит по-немецки и объявляет себя немцем, редко приходится опасаться того, что найдутся документы, свидетельствующие, что он сам или его предки некогда не являлись немцами. Даже иностранный акцент не может служить надежным свидетельством. В странах со смешанным в языковом отношении населением люди усваивают интонационный строй и произношение своих иноязычных соседей. Среди вождей немецких националистов в восточных частях Германии, в Австрии, Чехословакии и других странах Восточной Европы нередко попадались люди, говорившие по-немецки с резким славянским, венгерским или итальянским акцентом, при этом имена их звучали на иностранный манер, либо они лишь недавно сменили имя, данное при рождении, на звучащее по-не­мецки. Даже среди нацистских штурмовиков попадались люди, еще живые родители которых не понимали немецкого языка. Нередко случается, что братья и сестры принадлежат к разным языковым группам. Поскольку подобных неофитов невозможно выявить юридически бесспорным образом, бессмысленно устанавливать против них правовые дискриминационные меры.

В свободном рыночном обществе никто не является объектом правовой дискриминации. У каждого есть право на место в общественной системе, дающее возможность работать и зарабатывать на жизнь. Потребитель волен осуществлять дискриминацию, если готов за это платить. Чех или поляк могут принять решение, что лучше будут переплачивать, но делать покупки у лавочника-славянина, чем приобретать более дешевые и качественные товары у немца. Антисемиты могут отказаться от лечения постыдной болезни с помощью «еврейского» снадобья сальварсана[94], а пользоваться каким-либо менее эффективным средством. В этом праве на произвол и заключается то, что экономисты называют суверенитетом потребителей.

Интервенционизм означает насильственную дискриминацию, которая осуществляется в интересах меньшинства за счет большинства. Тем не менее дискриминация возможна и в демократическом обществе. Различные меньшинства могут объединиться и составить большинство ради получения привилегий для каждого. Например, производители пшеницы, скотоводы и виноделы могут создать партию фермеров и добиться законов о дискриминации против иностранных конкурентов и, соответственно, привилегий для представителей каждой из трех групп. За привилегию, полученную виноделами, придется платить всем остальным, включая скотоводов и производителей зерна, ну и так далее с каждой из групп.

Если рассматривать подобные ситуации под таким углом, а логика не позволяет их интерпретировать никак иначе, то очевидно, что все аргументы, выдвигаемые в пользу так называемой политики поддержки производителей, несостоятельны. В одиночку никакое меньшинство не может получить никаких привилегий, потому что большинство этого не допустит. Но если привилегию получат все меньшинства или большинство из них, ущерб будет нанесен всем группам, не имеющим более ценных привилегий, чем остальные. Именно непониманием этой истины объясняется политическое возвышение интервен­ционизма. Люди выступают за дискриминационные меры и привилегии, потому что не осознают, что они сами являются потребителями и в этом качестве они же будут расплачиваться. Например, в случае протекционизма, они верят, что ущерб несут только иностранцы, которых задевают дискриминационные импортные пошлины, но ведь не только иностранцы: от этого страдает каждый потребитель, которому приходится дороже платить за соответствующие товары.

Сегодня везде, где есть еврейское меньшинство — а евреи во всех странах составляют меньшинство, — легко установить дискриминационные законы против них как иностранцев, потому что нетрудно юридически достоверным образом доказать, что такой-то является евреем. Дискриминация против беспомощного меньшинства может выглядеть весьма разумным делом: возникает представление, что это служит интересам всех неевреев.

Люди не понимают, что это непременно ударит и по интересам неевреев. Если евреям не позволено работать в медицине, это выгодно врачам-неевреям, но интересы больных от этого страдают. Ограничивается их свобода выбирать врача, которому они доверяют. Тот, кто не хочет лечиться у врача-еврея, ничего не выигрывает, а вот тот, кто хотел бы, оказывается в проигрыше.

В большинстве европейских стран существует техническая возможность ввести в закон дискриминационные меры против евреев и их потомков. Более того, это осуществимо политически, поскольку евреи обычно составляют незначительное меньшинство, голоса которого мало влияют на исход выборов. И, на­ко­нец, в эпоху, когда полезной считается политика государственного вмешательства ради защиты менее эффективных производителей от конкуренции более эффективных, предлагающих более дешевую продукцию, это считается и экономически разумным. Лавочник-нееврей спрашивает: а почему и меня не защищают? Вы защищаете промышленников и фермеров от иностранных конкурентов, которые работают лучше и дешевле; вы защищаете рабочих от конкуренции со стороны иммигрантов; вы должны защитить и меня от конкуренции моего соседа, лавочника-еврея.

Совсем необязательно, чтобы дискриминация сопровождалась ненавистью или отвращением к тем, против кого она направлена. У итальянцев нет ненависти к американцам или шведам; тем не менее они осуществляют дискриминацию против американских и шведских товаров. Никто не любит конкурентов. Но для потребителя иностранный поставщик товаров не иностранец, а прежде всего поставщик. Врач-нееврей может ненавидеть своего еврейского конкурента. Но он требует изгнать евреев из медицины именно потому, что многие пациенты нееврейского происхождения не только не испытывают ненависти к врачам-евреям, но предпочитают их многим врачам-неевреям и лечатся именно у них. Тот факт, что нацистские расовые законы налагают суровые кары за сексуальную связь между евреями и «арийцами», никак не свидетельствуют о ненависти между этими двумя группами. При наличии ненависти не нужно было бы никаких запретов на сексуальные связи. Однако в исследовании политических проблем национализма и нацизма нам нет нужды погружаться в соответствующие проблемы сексопатологии. Пусть психиатрия занимается изучением комплексов неполноценности и сексуальных отклонений, которые были источником нюренбергских расовых законов и садистической жестокости, проявляющейся в убийствах и пыт­­ках евреев.

В мире, в котором люди поняли смысл рыночного общества, а потому требуют проведения политики, направленной на благо потребителей, нет дискриминационных законов против евреев. В таком мире всякий, кто не любит евреев, может не пользоваться услугами еврейских магазинов, врачей и юрис­тов. С другой стороны, в мире интервенционизма в долгосрочной перспективе только чудо может помешать установлению дискриминационных мер против евреев. Политика защиты менее эффективных отечественных производителей от конкуренции со стороны более эффективных иностранных производителей, ремесленников от конкуренции промышленников, а небольшие магазины от натиска универмагов и магазинных сетей будет неполна, если не защитит «арийцев» от конкуренции евреев.

Многие десятилетия интенсивной антисемитской пропаганды не сумели убедить немецких «арийцев» в необходимости воздерживаться от покупок в магазинах, принадлежащих евреям, от обращения к услугам врачей и адвокатов-евреев, от чтения книг еврейских писателей. И все это они делали вполне сознательно — «арийские» конкуренты заботились о том, чтобы вновь и вновь оповещать клиентов о том, что те пользуются услугами евреев. Тем, кто хотел избавиться от еврейской конкуренции, не помогла мнимая ненависть к евреям; им пришлось потребовать принятия дискриминационных законов против них.

Подобная дискриминация не является следствием национализма или расизма. По своей сути, это, как и национализм, является результатом интервенционизма и политики поддержки неэффективных производителей за счет потребителей.

Почти все, кто писал о проблеме антисемитизма, пытались доказать, что это сами евреи, так или иначе, возбуждают антисемитизм — своим поведением или отношением. Это мнение разделяют даже еврейские авторы и неевреи, выступающие против антисемитизма; они тоже ищут в евреях недостатки, возбуждающие в окружающих антисемитские эмоции. Но если бы действительно источником антисемитизма были какие-то особенности евреев, то это были бы поразительные заслуги и добродетели, в силу которых евреев следовало бы признать элитой человечества. Если сами евреи виноваты в том, что именно их считают главным препятствием для себя те, чьим идеалом являются война и кровопролитие, кто обожествляет насилие и обуреваем стремлением уничтожить свободы, то нужно признать евреев главными защитниками свободы, справедливости и мирного сотрудничества между народами. Если евреи собственным поведением возбудили ненависть нацистов, то это, несомненно, оттого, что все великое и доблестное, что было в немцах, все бессмертные достижения немецкого прошлого должны быть приписаны либо самим евреям, либо людям, родственным им по духу. Поскольку партии, нацеленные на разрушение современной цивилизации и возврат к варварству, сделали антисемитизм своим главным приоритетом, то, конечно же, цивилизация есть дело рук евреев. Нет большей похвалы для человека или группы людей, чем признать, что смертельные враги цивилизации имеют основательные причины их травить и преследовать.

На самом деле, хотя евреи и являются объектом антисемитизма, их качества и поведение не играют решающей роли в разжигании и распространении его новейшей версии. Поскольку они везде составляют меньшинство, принадлежность к которому легко установить с юридической точностью, в эпоху интервенционизма возникает сильное искушение для дискриминации. Евреи, конечно, внесли вклад в становление современной цивилизации, но эта цивилизация ни целиком, ни преимущественно не является их достижением. Мир и свобода, демократия и справедливость, разум и мысль не являются чем-то специфически еврейским. Много и хорошего и плохого на земле проис­ходит безо всякого участия евреев. Антисемиты сильно преувеличивают, когда видят в евреях главных представителей современной культуры и им одним приписывают все заслуги в том, что мир изменился со времен вторжения варваров[15].

В Средние века язычники, христиане и мусульмане преследовали евреев по религиозным причинам. Этот мотив в значительной степени утратил свое значение и сохраняет силу лишь для сравнительно немногих католиков и фундаменталис­тов, обвиняющих евреев в распространении свободы мышления. Но это также ошибочное представление. Ни Юм, ни Кант, ни Лаплас, ни Дарвин не были евреями. Критический анализ Библии был предпринят протестантскими теологами[16]. Еврейские раввины многие годы ожесточенно боролись с ними.

Ни либерализм, ни капитализм, ни рыночная экономика также не являются достижениями евреев. Одни пытаются оправдать антисемитизм, представляя евреев как капиталистов и защитников режима laissez faire. Другие, порой те же самые люди, возлагают на евреев ответственность за коммунизм. Эти противоречивые обвинения исключают друг друга. Но факт в том, что антикапиталистическая пропаганда немало поспособствовала распространению антисемитизма. Люди бесхитростные не понимают значения абстрактных терминов «капитал» и «эксплуатация», «капиталисты» и «эксплуататоры»; они заменяют их словами «еврейство» и «евреи». Но даже если бы некоторые не любили евреев еще сильнее, чем это происходит на самом деле, дискриминации против них не было бы, если бы они не являлись меньшинством, принадлежность к которому можно легко и надежно установить.

4. «Нож в спину»

Конец Первой мировой войны резко выявил стержневую идею немецкого национализма. Сам Людендорф, идол националистов, вынужден был признать, что война проиграна, что рейх потерпел сокрушительное поражение. Народ не ожидал такого исхода. Более четырех лет правительство заверяло доверчивых людей, что Германия побеждает. Какие могли быть сомнения? Немецкие армии оккупировали почти всю территорию Бельгии и несколько департаментов Франции, тогда как армии союзников сумели занять лишь несколько квадратных миль территории рейха. Немецкие армии захватили Брюссель, Варшаву, Белград и Бухарест. Россия и Румыния были вынуждены подписать мирные договоры на условиях, продиктованных Германией. Если хотите знать, кто победитель, взгляните на карту, говорили немецкие государственные деятели. Британский военный флот, похвалялись они, вытеснен из Северного моря и заперт в портах. Британский торговый флот — легкая добыча для немецких подводных лодок. Англичане голодают. Жители Лондона не могут спокойно спать из-за страха перед цеппелинами. Америке не удастся спасти союзников; у американцев нет сухопутных сил, а если бы и были, у них нет судов, чтобы перебросить армию в Европу. Немецкие генералы показали, на что они способны: Гинденбург, Людендорф и Макензен не уступают самым прославленным полководцам прошлого; в немецких вооруженных силах каждый проявил героизм, и прежде всего бесстрашные летчики и отважные команды подводных лодок.

И после всего этого — крах! Случилось нечто ужасное и загадочное, и единственное возможное объяснение этому — предательство. И на этот раз предатель, прячась в безопасном укрытии, подстерег и сразил победителя. Хаген вновь убил Зигфрида[95]. Победоносная армия получила удар ножом в спину. Пока немецкие мужчины сражались с врагом, внутренние враги взбаламутили тыл и устроили ноябрьский мятеж, самое бесчестное преступление всех времен. Сломлен был не фронт, а тыл. Виноваты не солдаты и не генералы, а слабоволие гражданских властей и рейхстага, не сумевших подавить бунт.

Аристократы, офицеры и видные националисты сильнее других переживали стыд и раскаяние за события ноября 1918 г., потому что позднее поняли, что их поведение в те дни было просто позорным. На фронте лишь отдельные офицеры попытались остановить бунтовщиков, но большинство из них примкнуло к революции. Двадцать два немецких трона были сметены с лица земли без малейшей попытки к сопротивлению. Придворные сановники, адъютанты, дежурные офицеры и телохранители смиренно приняли тот факт, что князья, которым они приносили присягу на личную преданность до самой смерти, лишились трона. Никто не последовал примеру швейцарской гвардии, погибшей за Людовика XVI и его сына[96]. Когда толпы штурмовали замки различных королей и герцогов, националисты и партия Отечества[97] никак себя не проявили.

Самоуважение этих сломленных людей было восстановлено, когда некоторые генералы и лидеры националистов нашли объяснение и извинение: все это работа евреев. Германия побеждала на земле, на воде и в воздухе, но евреи нанесли предательский удар в спину. Всякий, кто пытался опровергать эту легенду, немедленно объявлялся евреем или подкупленным еврейским наймитом. Никакие разумные аргументы не смогли поколебать эту выдумку. Ее разобрали по косточкам; каждый из пунктов обвинения был опровергнут с помощью документальных свидетельств; для ее опровержения собраны несметные груды материалов, но все тщетно.

Следует понимать, что немецкий национализм пережил поражение Германии в Первой мировой войне исключительно благодаря легенде о предательском ударе в спину. Без этого националистам пришлось бы отказаться от своей программы, которая целиком и полностью основывалась на тезисе о военном превосходстве Германии. Для сохранения этой программы необходимо было иметь возможность сказать нации: «Мы еще раз доказали свою непобедимость. Но все наши победы не привели к успеху из-за вредительства и саботажа евреев. Если мы избавимся от евреев, наши победы принесут должные плоды».

До этого момента в доктрине немецкого национализма антисемитизм играл второстепенную роль. Он был всего лишь побочным продуктом, а не политической проблемой. Источником тяготения к дискриминационным мерам против евреев, как и к национализму, был интервенционизм. Теперь антисемитизм превратился в центральный пункт, в главный вопрос националистической идеи. Такова была его роль во внутренней политике. И очень скоро он приобрел не меньшую важность и во внешней политике.

5. Антисемитизм как фактор международной политики

Превращение антисемитизма в важный фактор мировой политики было обеспечено очень странной коалицией политических сил.

Сразу после Первой мировой войны марксизм триумфально охватил англосаксонские страны. Общественное мнение Великобритании попало под влияние неомарксистской доктрины империализма, согласно которой войны ведутся только во имя эгоистических классовых интересов капитала. Интеллектуалы и левые партии стыдились участия Англии в мировой войне и были убеждены, что в моральном плане нечестно, а в политическом — неразумно принуждать Германию к выплате репараций и к ограничению вооруженных сил. Они были твердо намерены не допустить, чтобы Великобритания еще раз когда-нибудь была втянута в войну. Они сознательно закрывали глаза на все неприятные факты, которые могли ослабить их наивную веру во всесилие Лиги наций, переоценивая эффективность санкций и таких мер предотвращения войны, как пакт Бриана—Келлога. Интеллектуалы и левые партии выступали за политику одностороннего разоружения, оставившую Британскую империю почти безоружной в мире, который неутомимо готовился к новым войнам.

Одновременно те же самые люди требовали от британского правительства и от Лиги наций сдерживать притязания «динамичных» держав и всеми мерами, кроме силовых, ограж­дать независимость малых наций. Они обращались с угрозами к Италии и Японии, но их бескомпромиссный пацифизм и стремление к разоружению фактически поощряли империалистическую политику этих стран. Под их влиянием Британия отвергла план госсекретаря Стимсона[98] остановить японскую экспансию в Китае. Они провалили план Хора—Лаваля[99], который мог бы обеспечить независимость хотя бы части абиссинской территории, но пальцем о палец не ударили, когда Италия захватила всю страну. Они не изменили политики, когда Гитлер захватил власть и немедленно начал подготовку к войнам, которые должны были принести Германии господство сначала на европейском континенте, а потом и во всем мире. Они придерживались страусиной политики перед лицом самой серьезной опасности, когда-либо угрожавшей Британии[17].

В принципе, правые партии ничем не отличались от левых. Первые были только более умеренными в высказываниях и пытались найти рациональное оправдание для вялой и пассивной политики, проводившейся левыми с полнейшим легкомыслием и без малейшей мысли о будущем. Они тешили себя надеждой, что Германия не станет нападать на Францию и ограничится войной с Советской Россией. Все это были благие пожелания, не желавшие брать в расчет планы Гитлера, изложенные в книге «Майн кампф». Левые были в ярости. Ставя свои классовые интересы выше интересов народа, кричали они, наши реакционеры помогают Гитлеру. Однако английская помощь Гитлеру заключалась не столько в антисоветских чувствах высших классах, сколько в состоянии вооруженных сил Великобритании, и здесь на левых лежит еще большая ответственность, чем на правых. Чтобы остановить Гитлера, нужно было тратить больше денег на перевооружение и восстановить всеобщую воинскую повинность. Не только аристократия, но весь народ Британии решительно выступал против таких мер. В таких условиях выглядело весьма разумным шагом, что небольшая группа лордов и состоятельных людей незнатного происхождения попыталась улучшить отношения между двумя странами[100]. У этого плана, разумеется, не было ни малейших шансов на успех. Миролюбивые речи англичан, занимавших видное общественное положение, не могли изменить планы нацистов. Общая антипатия англичан к вооруженным силам и всеобщей воинской повинности была важным фактором в нацистских планах, а вот симпатии дюжины лордов были им безразличны. Не для кого не составляло секрета, что когда начнется новая война, Великобритания не сможет отправить во Францию экспедиционный корпус в составе семи дивизий, как это было в 1914 г., что королевские военно-воздушные силы численно сильно уступают немецким, и даже британский военно-морской флот лишился превосходства, которое он имел в 1914—1918 гг. Нацисты прекрасно знали, что многие политики Южной Африки выступают против участия доминиона в новой войне, и что они поддерживают тесные контакты с антибританскими партиями в Ост-Индии, Египте и арабских странах.

Проблема, стоявшая перед Британией, формулировалась очень просто: заинтересована ли страна в том, чтобы дать Германии возможность завоевать весь европейский континент? Великий план Гитлера состоял в том, чтобы любой ценой сохранять нейтралитет Британии, пока не будут захвачены Франция, Польша, Чехословакия и Украина. Должна ли Великобритания оказать ему такую услугу? Тот, кто давал отрицательный ответ на этот вопрос, должен был переходить от слов к делу. Но британские политики просто прятали головы в песок.

Учитывая состояние британского общественного мнения, Франции следовало понять, что она оказалась в изоляции и что нацистскую угрозу ей придется встречать в одиночестве. Французы плохо понимали немецкие умонастроения и политическую ситуацию в Германии. Но когда Гитлер пришел к власти, каждый французский политик должен был понять, что в его планах главная цель — уничтожение Франции. Левые партии во Франции, естественно, разделяли все предрассудки, иллюзии и ошибки британских левых. Но во Франции была группа влиятельных националистов, которые никогда не доверяли Германии и являлись сторонниками энергичной антигерманской политики. Если бы в 1933 и в последующие годы французские националисты всерьез выступили за предотвращение перевооружения Германии, они получили бы поддержку всего народа за исключением непримиримых коммунистов. Перевооружение Германии началось уже в период Веймарской республики. Тем не менее в 1933 г. и еще несколько лет после этого она была не готова к войне. Ей пришлось бы либо подчиниться требованиям Франции, либо воевать без надежды на успех. В то время еще была возможность с помощью угроз остановить нацистов. И даже в случае войны в тот момент Франция была в силах победить.

Но тут случилось нечто совершенно неожиданное. Те самые националисты, которые более 60 лет занимали непримиримо антигерманские позиции, которые требовали энергичных мер против Веймарской республики, в одну ночь переменили позицию. Те самые люди, которые именовали еврейскими происками все попытки улучшить франко-германские отношения, отвергали планы Дауэса, Янга и Локарнские соглашения[101] как еврейские махинации и подозревали Лигу наций в том, что она действует в интересах только евреев, вдруг начали симпатизировать нацистам. Они отказались признать тот факт, что Гитлер намерен раз и навсегда разгромить Францию. Гитлер, намекали они, враг не столько Франции, сколько евреев; он старый солдат, и с симпатией относится к французским воякам. Они преуменьшали масштабы немецкой программы перевооружения. Кроме того, говорили они, Гитлер вооружается только для борьбы с еврейским большевизмом. Евреи хотели бы втянуть Францию в войну против нацистов. Но Франция достаточно мудра и не станет таскать каштаны из огня для евреев. Франция не намерена проливать кровь за евреев.

Это был не первый случай в истории Франции, когда националисты поставили антисемитизм выше своего французского патриотизма. В деле Дрейфуса[102] они сделали все возможное, чтобы избавить от наказания офицера, совершившего предательство, и вместо него отправить в тюрьму невинного еврея.

Некоторые утверждают, что нацисты подкупили французских националистов. Возможно, некоторые французские политики и в самом деле брали взятки. Но в политическом плане в этом не было смысла. Для рейха это было бы напрасной тратой денег. Антисемитские газеты и журналы и так издавались большими тиражами; они не нуждались в немецких субсидиях. Гитлер вышел из Лиги наций, в одностороннем порядке аннулировал статьи Версальского договора, ограничивавшие перевооружение Германии, оккупировал демилитаризованную зону на левом берегу Рейна, разжигал антифранцузские настроения в Северной Африке. Французские националисты критиковали эти действия только для того, чтобы обвинить во всем своих политических противников во Франции: во всем были виноваты они, заняв враждебную позицию по отношению к нацизму.

Затем Гитлер вторгся в Австрию. Семью годами ранее Франция решительно выступила против германо-австрийского таможенного союза. Но теперь правительство Франции поспешило признать насильственное присоединение Австрии. В Мюнхене, при поддержке Великобритании и Италии, Франция заставила Чехословакию уступить немецким требованиям. Все это встречало одобрение большинства французских националистов. Когда подстрекаемый Гитлером Муссолини заявил о притязаниях Италии на Савойю, Ниццу, Корсику и Тунис, националисты ответили весьма робким протестом. Не нашлось Демосфена, чтобы предостеречь народ о том, что Филипп опасен[103]. Но если бы новый Демосфен и выступил, националисты объявили бы его сыном раввина или племянником Ротшильда.

То, что французские левые также не выступили против нацистов (в этом отношении ничем не отличаясь от своих британских друзей), не может служить извинением для националистов, которые были достаточно влиятельны, чтобы побудить Францию к энергичной антинацистской политике. Но для них все планы сопротивления Гитлеру были проявлением еврейского коварства.

Любовь к миру и готовность избежать войны даже ценой самопожертвования делает честь французскому народу. Но вопрос стоял совсем иначе. Германия открыто готовила войну с целью окончательного уничтожения Франции. Намерения нацистов не вызывали ни малейших сомнений. В этих условиях единственно правильная политика заключалась в том, чтобы любой ценой сорвать планы Гитлера. Тот, кто при обсуждении франко-германских отношений отвлекался на проблемы евреев, тем самым предавал интересы собственного народа. Не имело значения, является Гитлер врагом или другом евреев. На кону стояла судьба самой Франции. Только то имело значение, а не желание французских врачей или лавочников избавиться от еврейских конкурентов.

Именно антисемитизм был причиной того, что Франция вовремя не сорвала планы Гитлера, что она долго не замечала его приготовлений к войне, и, когда война уже разразилась, оказалась совершенно не готовой сражаться. Антисемитизм французов сослужил хорошую службу Гитлеру. В противном случае войны удалось бы избежать либо вести ее при куда более благоприятных условиях.

Когда началась война, французские правые заклеймили ее как войну за интересы евреев, а французские коммунисты — как войну за интересы капиталистов. Непопулярность войны сковала действия руководства вооруженных сил. Это замедляло темп работ на военных заводах. С чисто военной точки зрения, ситуация в июне 1940 г. была не хуже, чем в первые дни сентября 1914 г., и лучше, чем в сентябре 1870 г. Гамбетта, Клемансо или Бриан не стали бы капитулировать. Не сделал бы этого и Жорж Мандель. Но Мандель был евреем, а потому не мог быть политическим лидером. Вот так случилось невероятное: Франция отреклась от своего прошлого, объявила еврейскими самые достойные страницы своей истории и провозгласила утрату политической независимости национальной революцией и возрождением истинного духа страны.

Не только во Франции, но и по всему миру антисемитская пропаганда работала в пользу нацизма. Пагубность интервенционизма и его склонности к дискриминации проявилась в том, что множество людей утратили способность оценивать проблемы внешней политики как-нибудь иначе, кроме как с позиций своего желания силой закона избавиться от успешных конкурентов. Мечта избавиться от конкурентов-евреев ослепляла их настолько, что они забыли обо всем остальном — о своей национальной независимости, свободе, религии, цивилизации. Во всем мире были и есть пронацистские партии. Свои квислинги есть в каждой европейской стране. Квислинги командовали армиями, долгом которых было защищать страну. Вместо этого они постыдно капитулировали. Они помогали захватчикам и имели наглость называть свое предательство истинным патриотизмом. Нацисты имели союзников в каждом городе и в каждой деревне, где находился человек, жаждущий избавиться от конкурента-еврея. Тайным оружием Гитлера являются антиеврейские настроения многих миллионов лавочников и мелких торговцев, врачей и юристов, профессоров и писателей.

Не будь антисемитизма этой войны бы не было. Лишь с его помощью нацисты сумели восстановить веру немцев в несокрушимость своих вооруженных сил и тем самым еще раз втянуть Германию в агрессию и борьбу за мировое господство. Только антисемитская ориентация французского общественного мнения помешала Франции остановить Гитлера, когда этого еще можно было добиться без войны. И только антисемитизм помогал немецким армиям в каждой европейской стране находить людей, готовых распахнуть перед ними ворота.

Человечество дорого заплатило за антисемитизм.

[1] Речь на партийном митинге в Нюрнберге, 3 сентября 1933 г. (Frankfurter Zeitung, September 4, 1933).

[2] Houzé, L’Aryen et l’Anthroposociologie (Brussels, 1906), pp. 3ff.; Hertz, Rasse und Kultur (3d ed. Leipzig, 1925), pp. 102 ff.

[3] Бисмарк О. Мысли и воспоминания. М.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1940. Т. 1. С. 4.

[4] Гёте И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера: Роман//Гёте И. В. Собр. Соч. в 10 т. Т. 7. М.: Художественная литература, 1978 с. . Book V, chap. iii.

[5] Первым из немецких князей — задолго до 1933 г. — пост в нацистской партии занял Последний суверенный герцог Саксен-Ко­бург-Готский, родившийся и воспитанный в Великобритании как внук королевы Виктории.

[6] Папе Пию XI приписывают слова: «В духовном плане мы все семиты» (G. Seldes, The Catholic Crisis (New York, 1939), p. 45).

[7] Епископ Алоис Гудал, выдающийся католический сторонник нацизма, иначе понимает термин «положительный». См.: Die Grundlagen des Nationalsozialismus (Leipzig, 1937, p. 59).

[8] См. его книги: Woltmann, Politische Anthropologie (Eisenach, 1903); Die Germanen und die Renaissance in Italien (Leipzig, 1905); Die Germanen in Frankreich (Jena, 1907).

[9] Hertz, op. cit., pp. 159 ff.

[10] Мало кто обратил внимание, что экономическая программа итальянских фашистов, stato corporativo [корпоративное государство (итал.)], ничем не отличается от программы британского гильдей­ского социализма, пропагандировавшегося виднейшими британскими и некоторыми европейскими социалистами во время Первой мировой войны и в последующие годы. Эта доктрина блистательно изложена в опубликованной в 1920 г. книге Сиднея и Беатрисы Веббов (лорд и леди Пассфилд) A Constitution for the Socialist Commonwealth of Great Britian. По сравнению с ней речи Муссолини и сочинения итальянских профессоров economia corporativa кажутся топорными. Разумеется, ни британские левые социалисты, ни итальянские фашис­ты не предпринимали серьезных попыток реализовать на практике эту широко разрекламированную программу. Ее осуществление вызвало бы полный хаос. Экономический режим фашистской Италии представлял собой неудачное воспроизведение немецкой Zwangswirt­shaft. См.: Mises. Nationalökonomie (Geneva, 1940), pp. 705—715.

[11] О сопоставлении двух систем см.: Max Eastman, Stalin’s Russia (New York, 1940), pp. 83—94.

[12] См. выше, pp. 57—58.

[13] Точно также многие христианские авторы отвергают большевизм только потому, что он проводит антихристианскую политику. См.: Berdyaew, The Origin of Russian Communism (London, 1937), pp. 217—225.

[14] Можно пренебречь тем фактом, что в свое время в Австрии пред­принимались попытки придать юридический статус принадлежности человека к определенной языковой группе.

[15] Здесь мы говорим о ситуации в Центральной и Западной Европе и в Америке. Во многих частях Восточной Европы дело обстоит иначе. Здесь современная цивилизация действительно была создана главным образом евреями.

[16] Епископ Гудал называет Давида Фридриха Штрауса, выдающегося представителя немецкой библиистики, «неарийцем» (op. cit., p. 23). Это неверно. У Штрауса нет антикатолического мнения, что Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов, был еврейского происхождения (Seldes, op. cit., p. 261). Это утверждение безосновательно.

[17] Поразительным проявлением этих настроений является опубликованная в 1936 г. книга Бертрана Рассела Which Way to Peace? Сокрушительную критику внешней политики лейбористов см. в редакционной статье “The Obscurantists,” in Nineteenth Century and After, No. 69 (March, 1941), pp. 209—229.