Секретарь Экономического отдела ГПУ вызвал Андрея Таганова в свой кабинет.
Кабинет располагался в здании главного управления ГПУ. Ни один посетитель никогда не приближался к этому зданию, и очень немногие служащие имели в него допуск. Те, кто все же имел, говорили тихим уважительным голосом и никогда не чувствовали себя здесь непринужденно.
Секретарь сидел за столом. На нем была военная форма, узкие бриджи, высокие сапоги и пистолет на бедре. У него были коротко остриженные волосы и чисто выбритое лицо, по которому невозможно было угадать его возраст. Когда он улыбался, то видны были короткие зубы и очень широкие, коричневые десны. В его улыбке не было веселья, она была лишена всякого значения; видя эту улыбку, люди понимали, что он улыбается лишь потому, что мускулы его рта сжимаются и обнажают десны.
Он сказал:
— Товарищ Таганов, я так понимаю, что вы проводите какое-то расследование по делу, которое находится в компетенции Экономического отдела?
Андрей сказал:
— Да, это так.
— Кто дал вам такое право?
Андрей сказал:
— Мой партийный билет
Секретарь улыбнулся, показав свои десны, и спросил:
— Что заставило вас начать это расследование?
— Одна серьезная улика.
— Против члена партии?
— Да.
— Почему же вы не передали ее нам?
— Я хотел, чтобы у меня было полное досье для доклада.
— Ну и что же, оно у вас есть?
— Да.
— Вы собираетесь доложить начальнику вашего отдела?
— Да.
Секретарь улыбнулся и сказал:
— Я предлагаю вам прекратить это дело.
Андрей сказал:
— Если это — приказ, то я напоминаю вам, что вы — не мой начальник. Если это — совет, то я в нем не нуждаюсь.
Секретарь молча посмотрел на него, а затем сказал:
— Строгая дисциплина и преданность — похвальные черты, товарищ Таганов. Однако, как сказал товарищ Ленин, коммунист должен приспосабливаться к реальной действительности. Вы обдумали все последствия ваших разоблачений?
— Обдумал.
— Вы считаете целесообразным устраивать публичный скандал, с вовлечением в него члена партии — в такое время?
— Об этом надо было подумать тому самому члену партии, который втянут в эту историю.
— Вы знаете… что я заинтересован в этом человеке?
— Знаю.
— Может ли этот факт как-то изменить ваши планы?
— Никоим образом.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, что я могу вам пригодиться?
— Нет. Не задумывался.
— Тогда, не думаете ли вы, что вам стоит задуматься над этим?
— Нет. Не думаю.
— Сколько времени вы занимаете свою настоящую должность, товарищ Таганов?
— Два года и три месяца.
— С одним и тем же окладом?
— Да
— Не находите ли вы желательным ваше продвижение по службе?
— Нет.
— Вы не верите в дух взаимопомощи и сотрудничества между членами партии?
— Если он не противоречит духу самой партии.
— Вы преданы партии?
— Да.
— Во всем?
— Да.
— Сколько раз вам приходилось проходить партчистку?
— Три раза.
— Вы знаете, что скоро будет новая чистка?
—Да.
— И вы собираетесь сделать доклад по делу, которое вы расследовали, — вашему начальнику?
— Да.
— Когда?
— Сегодня, в четыре часа дня. Секретарь посмотрел на свои наручные часы:
— Очень хорошо. Значит, через полтора часа.
— Это все?
— Вы свободны, товарищ Таганов.
* * *
Несколько дней спустя начальник Андрея вызвал его к себе. Это был высокий худощавый мужчина с остренькой белой бородкой; на его тонком носу сидело пенсне в золотой оправе. На нем был дорогой костюм цвета кофе с молоком — один из тех, которые носят иностранные туристы; руки его были длинными и костлявыми, как у скелета; внешностью он напоминал не очень преуспевающего университетского преподавателя.
— Садитесь, — сказал он и поднялся, чтобы закрыть дверь. Андрей сел.
— Примите мои поздравления, товарищ Таганов, — начал начальник.
Андрей склонил голову.
— Товарищ Таганов, вы проделали ценную работу и оказали большую услугу партии. Вы выбрали для этого как нельзя подходящее время. Вы передали в наши руки дело, которое нам сейчас как раз необходимо. Учитывая сегодняшнее тяжелое экономическое положение и опасные тенденции в общественных настроениях, руководству страны необходимо таким образом показать массам, кто повинен в их страданиях, чтобы это запомнилось навсегда. Вероломные спекулянты, занимающиеся контрреволюционной деятельностью, лишая наших тружеников их тяжелым трудом заработанных продовольственных пайков, должны быть преданы в руки пролетарского правосудия. Рабочим необходимо дать понять, что их классовые враги денно и нощно плетут сети заговоров и интриг с целью подрыва единственного в мире государства рабочих и крестьян. Необходимо сказать трудящимся массам, что они должны терпеливо переносить временные трудности и всецело оказывать поддержку правительству, которое, как покажет расследованное вами дело, борется за их интересы со значительно превосходящими силами. Это, по существу, явилось предметом моего сегодняшнего разговора с редактором газеты «Правда» относительно кампании, которую мы задумываем. Мы должны дать показательный пример. В осуществлении поставленной задачи будут задействованы все газеты, клубы, общественные трибуны. Судебный процесс над гражданином Коваленским будет передан по радио по всем городам Союза Советских Социалистических Республик.
— Судебный процесс над кем?
— Над гражданином Коваленским. Да, кстати, о той записке, написанной товарищем Серовым, которую вы прилагаете в своем докладе по данному делу, — это единственный существующий экземпляр?
— Да.
— Кто еще читал ее кроме вас?
— Никто.
Начальник, скрестив пальцы рук, размеренно произнес:
— Товарищ Таганов, вы забудете о том, что когда-либо читали эту записку.
Андрей молча посмотрел на него.
— Это приказ комиссии, которая рассмотрела предоставленное вами дело. Однако мне следует дать вам некоторые разъяснения, поскольку я ценю ваше участие в данном вопросе. Вы читаете газеты, товарищ Таганов?
— Да, разумеется.
— Вы имеете представление о том, что происходит сейчас в наших деревнях?
— Конечно.
— Известно ли вам о настроениях среди рабочих? Вы понимаете, что общественное мнение может в любой момент пошатнуться?
— Так точно.
— В таком случае нет необходимости объяснять вам, почему имя члена партии не должно упоминаться в какой-либо связи с делом о спекуляции. Это понятно?
— Вполне.
— Вам следует быть очень осторожным и помнить о том, что вы ничего не знаете о товарище Павле Серове. Вы меня понимаете?
— Как нельзя лучше.
— Товарищ Морозов откажется от своей должности в Пище-тресте — по причине плохого здоровья. Его имя не будет упоминаться в деле, поскольку это может представить наш Пищетрест в неприглядном свете и вызвать ненужные разговоры. Но основной виновник и главный заговорщик — гражданин Коваленский — будет арестован сегодня вечером. Как, вы одобряете это, товарищ Таганов?
— Мое положение не дает мне права высказывать свое одобрение. Я только исполняю приказы.
— Хорошо сказано, товарищ Таганов. Как показала наша проверка, гражданин Коваленский является единственным законным владельцем этого продовольственного магазина. По происхождению он дворянин, и отец его был осужден за контрреволюционную деятельность. Ранее гражданин Коваленский был арестован за незаконную попытку выехать из страны. Он — живой представитель класса, который, по мнению наших рабочих масс, является злейшим врагом Советов. Наши рабочие массы, которые справедливо возмущены затянувшимися лишения ми, долгими часами простаивания в очередях в кооперативных магазинах, нехваткой предметов первой необходимости, узнают имя того, кто повинен во всех их страданиях. Им также станет известно, кто наносит сокрушительные удары по сердцу нашей экономики. Последний потомок кровожадной эксплуататорской аристократии заплатит долги, причитающиеся со всех представителей этого класса.
— Я понимаю, что будет публичный процесс с полным освещением в газетах и радиорепортажами из зала суда?
— Именно так, товарищ Таганов.
— А что, если гражданин Коваленский скажет слишком много? Что, если он назовет имена?
— Вряд ли, товарищ Таганов. С этими господами легко договориться. Ему будет обещана жизнь, если он скажет только то, о чем его попросят. Он будет ожидать помилования, даже если ему вынесут смертный приговор. Вы знаете, можно давать обещания, но вовсе не обязательно всегда их выполнять.
— А когда его поставят лицом к стенке — микрофона перед ним уже не будет?
— Абсолютно точно.
— И конечно, вы не будете упоминать о том, что до того, как гражданин Коваленский нанялся к этим особам, он не мог устроиться на работу и умирал от голода.
— Что такое, товарищ Таганов?
— Так, одно предположение. Также важно будет объяснить, как это дворянину без гроша в кармане удалось взять нашу экономику за горло.
— Товарищ Таганов, вы обладаете удивительным даром ораторского искусства. Слишком удивительным даром, что не всегда является ценным качеством агента ГПУ. Вам следует быть очень осторожным, чтобы в один прекрасный день вас не оценили по достоинству и не назначили на какую-нибудь «чудесную» должность — где-нибудь в Туркестане, например, — где вам представится хорошая возможность проявить свои способности. Подобно товарищу Троцкому, например.
— Я служил в Красной Армии под командованием товарища Троцкого.
— На вашем месте, товарищ Таганов, я не стал бы вспоминать об этом слишком часто.
— Хорошо, я постараюсь забыть это.
— Сегодня в шесть часов вечера, товарищ Таганов, вы явитесь с обыском на квартиру гражданина Коваленского с целью обнаружения дополнительных фактов и документов, относящихся к делу. Вам также поручается арестовать гражданина Коваленского.
— Есть, товарищ начальник.
— У меня к вам все, товарищ Таганов.
— Разрешите идти?
* * *
Начальник Экономического отдела ГПУ осклабился, показывая свои десны, и холодно обратился к товарищу Павлу Серову:
— В будущем, товарищ Серов, посвящай свои литературные труды исключительно вопросам, касающимся твоей работы на железной дороге.
— Да, конечно, не беспокойся.
— Напоминаю тебе, что в данном случае следует беспокоиться не мне.
— Черт, а я чуть в штаны не наделал. А что поделаешь? Нервы-то не железные!
— Да, вот только жизнь у нас одна.
— Что… что ты имеешь в виду? Письмо ведь у тебя?
— Уже нет.
— Где оно?
— В печке.
— Спасибо, друг.
— У тебя есть все основания благодарить меня.
— Конечно, конечно. Я тебе очень признателен. За добро нужно платить добром. Услуга за услугу… или как там говорится? Ты — мне, я — тебе. Я держу язык за зубами о некоторых делах, а ты заставляешь заткнуться тех, кто интересуется моими грешками. Как старые, добрые друзья.
— Не все так просто, Серов. Твоего разлюбезного друга — гражданина Коваленского — необходимо будет отдать под суд.
— Ты думаешь, я буду рыдать по этому поводу? Я только буду рад стать свидетелем того, как этому надменному дворянчику свернут его холеную шею.
* * *
— Вашему здоровью, товарищ Морозов, необходимы длительный отдых и перемена климата на более теплый, — объяснил сов-служащий. — Вот поэтому, в связи с вашим уходом по состоянию здоровья, мы предоставляем вам путевку в дом отдыха. Ясно?
— Да, я понимаю, — пробормотал Морозов, вытирая пот со лба.
— Это оздоровительный санаторий в Крыму, приятный и тихий, вдали от городского шума. Он пойдет на пользу вашему здоровью. Я бы порекомендовал вам провести там, скажем, месяцев шесть. Я бы не советовал вам спешить с возвращением, товарищ Морозов.
— Нет, я спешить не буду.
— И еще один мой вам совет, товарищ Морозов. Из газет вы узнаете о судебном процессе над неким гражданином Коваленским, осужденным за спекуляцию. С вашей стороны было бы благородно, если бы в санатории не знали о вашей осведомленности в данном деле.
— Конечно, конечно. Я ничего не знаю и ничего никому не скажу.
Совслужащий наклонился к Морозову и конфиденциально шепнул ему:
— Будь я на вашем месте, я бы не пытался пускать в ход связи, чтобы помочь Коваленскому, даже если ему грозит вышка.
Морозов поднял на него взгляд.
— Чтобы я пустил в ход связи? Помочь ему? Зачем это мне? — произнес он, растягивая слова и срываясь на хныканье; при этом его широкие ноздри дрожали мелкой дрожью. — У меня нет с ним ничего общего. Владельцем магазина был он. Он один. Можете справиться в регистрационных документах. Он один. Ему не удастся доказать, что я что-либо знал. Он — единственный владелец. Лев Коваленский — можете проверить.
* * *
Дверь открыла жена Лаврова.
При виде Андрея Таганова в кожаной куртке, с кобурой на бедре и сверкающих стальных лезвий четырех штыков за его спиной, она, издав звук, походивший на икоту, застрявшую у нее где-то в горле, зажала рот рукой.
Андрей вошел, сопровождаемый четырьмя бойцами, последний из которых властно хлопнул дверью.
— Боже милостивый! — причитала женщина, вцепившись в свой полинялый передник.
— Всем оставаться на своих местах, —- приказал Андрей. — Где комната гражданина Коваленского?
Женщина сделала знак дрожащим пальцем, который нелепо застыл в воздухе. Бойцы проследовали за Андреем. И пока три стальных лезвия медленно проходили мимо женщины и шестеро сапог громыхали по полу, издавая звук, напоминающий приглушенный барабанный бой, она тупо взирала на одежную вешалку в коридоре и висящие на ней старые, веющие теплом пальто, которые, казалось, сохраняли очертания тел своих владельцев. Четвертый боец остался в дверях.
При виде нежданных гостей Лавров подскочил. Андрей быстрым шагом прошел через комнату, не обращая на него никакого внимания. Резким и властным, как удар хлыста, движением руки Андрей приказал одному из бойцов остаться в дверях. Остальные вошли за Андреем в комнату Лео.
Лео был один. Он сидел в глубоком кресле у горящего камина и читал книгу, которая, после того как дверь открылась, пришла в движение первой; она медленно опустилась на ручку кресла, после чего уверенная рука захлопнула ее. Лео не спеша встал, мерцание огня играло на его белой, облегающей широкие плечи рубашке.
Скривив губы, Лео презрительно усмехнулся:
— Вот это да, товарищ Таганов. Можно было предположить, что мы когда-нибудь вот так встретимся.
Лицо Андрея ничего не выражало. Оно было застывшим и неподвижным, подобно фотографии в паспорте; как будто застывшие линии и мышцы не несли в себе человеческого содержания, лицо имело только форму человеческого. Он протянул Лео бумагу со служебными печатями. Голосом, который можно было назвать человеческим только потому, что произносимые звуки были воспроизведением знаков алфавита, он отчеканил:
— Ордер на обыск, гражданин Коваленский.
— Прошу, — сказал Лео, строго и любезно кланяясь, как бы обращаясь к гостю на официальном приеме. — Милости просим.
Сделав два отточенных движения рукой, Андрей отослал одного бойца к комоду, другого — к кровати. Один за другим захлопали открывающиеся и закрывающиеся ящики; на полу, вокруг черных блестящих от тающего снега сапог, росла груда белого нижнего белья, вылетающего из-под огромных смуглых рук, действующих четко и отработанно. Одно молниеносное движение руки — и с кровати слетело атласное покрывало, за которым последовали стеганое одеяло и простыни; один выпад штыка — и матрас вспорот, два кулака исчезли в его чреве. Андрей открыл ящики стола. Механическими движениями он начал перекладывать их содержимое; с шелестом тасующихся карт он пробегал большим пальцем по страницам развернутых веером книг; отбросив книги в сторону, он собрал все записки и письма и затолкал их к себе в портфель.
Лео одиноко сидел посредине комнаты. Присутствующие не обращали на него никакого внимания, как будто их действия не касались его, как будто он был тем предметом обстановки, который полагалось распотрошить в последнюю очередь. Он сидел, ссутулив плечи и вытянув ноги, на краешке стола, опираясь на него руками. Потрескивали дрова в камине; на пол с грохотом падали вещи, в руках Андрея шелестели бумаги.
— Извини, не смогу сделать тебе одолжения, товарищ Таганов, добровольно предоставив тебе секретные планы взрыва Кремля и свержения Советов, — съязвил Лео.
— Гражданин Коваленский, — оборвал его Андрей таким тоном, как будто они ранее не встречались, — вы разговариваете с представителем ГПУ.
— А ты подумал, что я об этом забыл?
Один из солдат вонзил штык в лежащую на полу подушку, и белые хлопья вспорхнули, подобно снежинкам.
Андрей дернул дверцу серванта; зазвенели тарелки и бокалы, которые он начал аккуратно составлять на ковер.
Лео, открыв свой позолоченный портсигар, протянул его Андрею.
— Нет, спасибо, — отказался Андрей.
Лео закурил. На некоторое мгновение спичка задрожала, потом пальцы его снова стали уверенными. Он сидел на краешке стола, покачивая ногой; сигаретный дым медленно поднимался к потолку тонкой голубой струйкой.
— Выживают самые приспособленные, — начал Лео. — В этом заключается естественный отбор. Однако не все философы правы. Мне всегда хотелось задать им один вопрос: самые приспособленные — к чему?.. Тебе следовало бы знать ответ на этот вопрос, товарищ Таганов. Каковы твои философские убеждения? У нас с тобой никогда не было возможности поговорить об этом — сейчас самое время.
— Я попросил бы вас помолчать, — отозвался Андрей.
— Просьба представителя ГПУ приравнивается к приказу, не так ли? Я осознаю, что необходимо уважать величие власти при любых обстоятельствах, независимо от пагубности воздействия этого на власть имущих.
Один из бойцов поднял голову и сделал шаг по направлению к Лео. Взглядом Андрей остановил его. Боец, открыв гардероб, начал доставать оттуда один за другим костюмы Лео, проверяя карманы и подкладку.
Андрей открыл другой гардероб.
Раздался запах прекрасных французских духов. В ряд висели женские платья…
— Что такое, товарищ Таганов? — поинтересовался Лео. Андрей держал в руках красное платье.
Это было простенькое красное платье с поясом из лакированной кожи, четырьмя пуговицами, круглым воротником и огромным бантом.
Андрей смотрел на разложенное у него на руках платье. Красная ткань скользила между пальцев.
Тяжелым взглядом он неторопливо окинул платья, висящие в одну линию в гардеробе. Вдруг он заметил черное бархатное платье, которое ему было знакомо, пальто с меховым воротником, белую блузку.
— Чье это? — спросил Андрей.
— Моей любовницы, — произнес Лео с презрительной усмешкой, придававшей этому слову непристойное звучание; он пристально следил за реакцией Андрея.
Лицо Андрея ничего не выражало, в нем не было ничего человеческого. Андрей смотрел на платье; его ресницы напоминали два полумесяца на фоне впалых щек. Затем Андрей аккуратно расправил платье и повесил его в шкаф, действуя осторожно и несколько неловко, как будто платье было сделано из стекла.
Лео усмехнулся, прищурив свои черные глаза и скривив рот:
— Вот досада-то, правда, товарищ Таганов?
Андрей никак не отреагировал. Он продолжал вынимать одно за другим пахнущие французскими духами платья, прощупывая все карманы и складки.
За дверью послышался шум борьбы; кто-то пытался войти.
— Повторяю, гражданка, сюда нельзя! — раздался из-за двери рев охранника.
Послышался пронзительный женский крик, в котором не улавливалось ничего человеческого. Это был вой зверя в предсмертной агонии:
— Впустите меня! Впустите!
Андрей посмотрел на дверь, потом медленно подошел и открыл ее. Перед ним стояла Кира Аргунова.
— Гражданка Аргунова, вы здесь живете? — каждый звук отчетливо слетал с уст Андрея, подобно размеренно падающим каплям воды.
— Да, — ответила она таким же ровным голосом, гордо вскинув голову и глядя Андрею прямо в глаза.
Она шагнула в комнату, боец закрыл дверь.
Андрей Таганов неторопливо развернулся, опустив при этом правое плечо; каждое его сухожилие напряглось; движения были очень осторожны, как будто их сковывал торчащий между лопатками нож. Рука его неестественно согнулась в локте; пальцы словно цепко удерживали невидимый, наполненный до краев стакан с водой.
— Обыщите сервант и ящики в углу, — бросил он бойцам. Затем Андрей вернулся к открытому гардеробу; тишину нарушали лишь звуки его шагов и потрескивание дров в камине.
Кира прислонилась к стене. Выскользнувшая из ее рук шляпа осталась лежать незамеченной на полу.
— Извини, дорогая, — произнес Лео. — Я надеялся, что к твоему приходу все уже будет кончено.
Кира не взглянула в его сторону. Она следила за высокой фигурой мужчины в кожаной куртке с кобурой на бедре.
Андрей подошел к туалетному столику Киры. Открывая и закрывая ящики, он уверенными движениями рук рылся в ее нижнем белье, прощупывая белые батистовые сорочки и кружевные оборки.
— Проверьте диванные подушки, — приказал Андрей солдатам, — и поднимите коврик.
Колени Киры сжались; она изо всех сил старалась держаться на ногах.
— Пожалуй, все, — сказал Андрей, обращаясь к солдатам, бесшумно задвинув последний ящик.
Взяв со стола свой портфель, Андрей повернулся к Лео.
— Гражданин Коваленский, вы арестованы, — сообщил он, почти не открывая рот, и если нижняя губа еще слегка двигалась, то верхняя оставалась абсолютно неподвижной.
Лео пожал плечами и потянулся за пальто. Несмотря на то, что лицо его выражало презрение, пальцы его дрожали. Подняв голову, он бросил:
— Уверен, товарищ Таганов, что вы выполняете данную миссию с ни с чем не сравнимым удовольствием.
Бойцы, расшвыряв ногами вещи, в беспорядке разбросанные по полу, подняли винтовки.
Лео подошел к зеркалу и с щепетильностью человека, собиравшегося на важный официальный прием, поправил галстук, надел пальто, пригладил волосы. Его пальцы приобрели уверенность. Аккуратно сложив носовой платок, Лео положил его в нагрудный карман.
Андрей стоял в ожидании.
На пути к выходу Лео остановился перед Кирой:
— Не хочешь попрощаться, Кира?
Он обнял ее и крепко поцеловал. Андрей терпеливо ждал.
— Только об одном я тебя прошу, Кира, — прошептал Лео. — Забудь меня.
Кира промолчала.
Один из бойцов открыл дверь настежь. Лео вышел вслед за Андреем. Боец закрыл дверь.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии