Однажды Россия прожила период живой и сильной надежды на демо¬кратию; ожидания демократических перемен были особенно сильны в 1988 г. В это время Российская республика, конечно, еще оставалась первой из республик Советского Союза, а не была независимым госу¬дарством. Россиянин Михаил Горбачев, Генеральный секретарь КПСС и (с этого года также) председатель Президиума Верховного Совета, направлял страну к гласности (открытым политическим обсуждени¬ям) и перестройке (экономической и политической перестройке). На исторической XIX партконференции, которая открылась в конце июня 1988 г., Горбачев произнес воодушевляющую речь, которая заняла 3,5 часа.
Суммируя сказанное Горбачевым, трезвый в своих взглядах Annual Register заявляет, что Горбачев отверг сталинизм и призвал к построе¬нию нового общества с сохранением достижений социализма:
«...хотя такое общество нельзя представить себе в деталях, но социа¬лизм этого рода будет системой истинных (общечеловеческих) ценно¬стей. Целью развития общества в целом (от экономики до духовной жизни) будет удовлетворение нужд народа. Это будет динамичная и продвинутая экономика, основанная на разнообразных формах собст¬венности и при участии рабочих, широко сочетающая методы центра¬лизованного планирования с большой самостоятельностью частных предприятий. Будут удовлетворяться основные нужды всех людей, включая здравоохранение, образование и обеспеченность жильем, но по¬лучат моральное и материальное вознаграждение также и таланты отдельных личностей. Это будет общество высокой культуры и высо-кой морали, построенное как система глубокой и последовательной де-мократии» (AR USSR 1988:106).
Горбачев заявил, что Советский Союз, включая Россию, пойдет по пути демократизации. Репортер из Annual Register замечает, однако, что экономика СССР переживает спад и что среди всех нерусских наци¬ональностей Союза поднимаются требования автономии и даже неза¬висимости. Несмотря на провозглашение Горбачевым гласности и пере¬стройки, никакого перехода к демократии в национальном масштабе не началось.
Девять лет спустя, когда Советский Союз уже давно распался, Рос¬сия вступила в жестокую борьбу за политический контроль. Партийный лидер Борис Ельцин противопоставлял русский национализм усилиям Горбачева спасти то, что осталось от Союза в 1991 г. Захватив власть, в 1993 г. Ельцин еще больше ее укрепил, подавив правый парламентский переворот. Затем Ельцин побеждает на президентских выборах в 1996 г., но уже в 1997 г. у него возникли большие проблемы со здоровь¬ем, что вызвало ожесточенную борьбу за влияние в президентском ок¬ружении. В это время репортер из Register пишет, что во внутриполити¬ческой ситуации мало хороших новостей:
«Еще и в 1997 г. продолжалась борьба между главными финансово-про-мышленными группами, включая крупнейшие банки, ключевые сектора экономики, газеты и телевидение, где эти магнаты захватили конт¬рольные пакеты. В целом же политическая ситуация была относитель¬но стабильна, если не считать глубокой перетасовки правительства весной; при этом жизнь страны шла на фоне продолжающегося экономи¬ческого упадка, все большего социального расслоения, которое сопровож¬далось ростом организованной преступности и коррупции» (AR Russia 1997:135-136).
К этому времени расправившая крылья демократии Россия вступи¬ла в тяжелые времена.
При пошатнувшемся здоровье Ельцин ушел с поста президента в конце 1999 г., передав свой пост премьер-министру Владимиру Пути¬ну. Офицер разведки, возглавлявший одно время ФСБ (ФСБ — это посткоммунистический преемник КГБ), Путин не спешил продвигать демократию. В ходе своей предвыборной кампании в 2000 г. он даже отказался от дебатов с другими кандидатами. А в своих публичных заявлениях он настаивал на необходимости укрепить государство и наладить правильно функционирующую рыночную экономику. Он также пообещал предпринять решительные меры против «исламских фундаменталистов», представляя Чечню и другие районы Кавказа уг¬розой государству. Вскоре после вступления в должность он понизил статус региональных губернаторов, начал ограничивать деятель¬ность массмедиа и предпринял широкое наступление на «олигар¬хов» — тех капиталистов в бизнесе и массмедиа, которые приобрели миллиардные капиталы и стали пользоваться исключительной неза¬висимостью в 1990-е гг. Путин укреплял потенциал государства за счет демократии (Fish 2005).
«Укрепление централизованного контроля продолжалось, - пишетAnnual Register в 2004 г.— Траектория развития России в этом году указывала в направлении более авторитарного государства, и не представлялось возможным — не¬смотря на надежды либералов, которых в российской политике к тому времени оттеснили на обочину, — чтобы Россия повторила опыт сосед¬ней Украины, и политический истеблишмент отступил под натиском народной революции. В политическом развитии России в 2004 г. доми¬нировали два фактора: ответ правительства на террористические действия чеченских сепаратистов, которые они совершали за предела¬ми Чечни, из которых самым ужасным было нападение на детей в шко¬ле Беслана в Северной Осетии; а также кампания правительства про¬тив "олигархов", направленная на то, чтобы вернуть контроль над энергетическими ресурсами, которая воплотилась в "Саге о ЮКОСе". Обе эти кампании получили общественное одобрение» (AR Russia 2004:105).
Показательным было то, как правительство Путина арестовало, судило и заключило в тюрьму Михаила Ходорковского, главу ЮКО¬Са, — крупнейшей энергетической компании страны, находящейся в частном владении. Эта кампания стала примером того, как беском¬промиссно Путин боролся за возвращение контроля над нефтью и га¬зом как средствами консолидации свой личной политической вла¬сти, а также как способом покончить с политической оппозицией «олигархов» дикого капитализма. Скоро контролируемая государст-вом энергетическая корпорация стала крупнейшим в мире произво¬дителем природного газа. Напомним, что в России находится почти четверть разведанных мировых запасов природного газа, и путин¬ская Россия при таких богатствах использует энергетические запасы для поддержания своего влияния на международной арене. Так, в 2006 г. Словакия импортировала 100% своего газа из России, Болга¬рия 94%, Литва 84%, Венгрия 80%, Австрия 74%, Германия 40%, Ита¬лия 30% и Франция 25% (Schmitt 2006:61). Ясно, что монополизация государством энергетических запасов обеспечивает ему исключи¬тельное, громадное влияние как внутри страны, так и в мире.
Российские граждане почувствовали ухудшение внутренней об¬становки. В 2004 г. правительство Путина к наблюдению над массме-диа добавило преследование ученых и бизнесменов, которые выказы¬вали оппозиционные настроения или по каким-то иным причинам были неудобны властным структурам. В апреле 2004 г., например, Мо¬сковский городской суд приговорил к заключению в тюрьму москов¬ского ученого Игоря Сутягина (в возрасте 41 года) за государствен¬ную измену и шпионаж на 15 лет. В конце 1990-х гг. Сутягин участво¬вал в научном проекте (который спонсировала Канада) по исследованию гражданских и военных отношений между двенадцатью постсо-ветскими и постваршавскими странами, включая Россию. Сутягин не имел доступа к каким бы то ни было военным или разведывательным материалам. Работая в московском Институте США и Канады (кото¬рый когда-то был одним из центров планирования политики пере¬стройки и гласности), Сутягин организовал интервью с лидерами этих двенадцати стран, используя в работе только открытые источни¬ки информации. Суд обвинил его — и по всем международным прави¬лам несправедливо — в разглашении государственных тайн британ¬ской и американской разведкам.
В 2005 г. правительство Путина принимает ряд законов по укреп¬лению государственности: отменяются прямые выборы губернаторов, упраздняются одномандатные округа по выборам в парламент, усили¬ваются требования регистрации политических партий и поднимается избирательный порог для партий, представленных в парламенте. Пра¬вительство также приступает к рассмотрению законов по ограниче¬нию самостоятельности неправительственных организаций. Органи¬зации по правам человека, работающие на Кавказе, оказались под сильным прессом, а Российско-чеченское общество дружбы стало объ¬ектом судебного преследования за разжигание национальной ненави¬сти и неуплату налогов (Human Rights Watch 2006:3). В том, что каса¬ется широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедур обсуждения, режим Путина очевидным образом дедемокра-тизировал Россию. На рис. 6-1 схематически представлена поразитель¬ная траектория развития России с 1985 по 2006 гг., правда, без резких поворотов и искривлений, от Горбачева к Ельцину и дальше к Путину.
Из сказанного следует, что после 1985 г. Россия начала двигать¬ся в направлении демократии, теряя при этом свой значительный государственный потенциал, затем началось обратное движение в обоих отношениях. Из главы 2 мы узнали, что в 1991-1992 гг. «Фри-дом Хаус» оценил Россию показателем 3 как по политическим пра¬вам, так и по гражданским свободам — то есть страна не была де¬мократической ни по стандартам «Фридом Хауса», ни по нашим собственным, однако в 2005 г. режим в России уже оценивается по¬казателем 6,5 по политическим правам и гражданским свободам. Назначенные на 2004 г. выборы президента, когда Путин получил 71,4% голосов, а его ближайший соперник 13,7%, еще дальше ото¬двинули Россию от того, чтобы считаться демократией. Когда же в России начали глушить голос оппозиции, в 2005 г. «Фридом Хаус» перевел этот режим из категории «частично свободный» в катего¬рию «не свободный».
Рейтинги «Фридом Хауса» отражают процесс дедемократизации в России, но ничего не говорят об изменении потенциала государ¬ства: потенциал государства был высоким до начала горбачевских реформ, затем упал при Ельцине и вновь поднялся удивительно вы¬соко при Путине. Отмеченные две тенденции оказываются крепко связанными; режим Путина энергично укреплял потенциал госу¬дарства, одновременно наступая на демократию. Однако удиви¬тельным образом Путин, возможно, способствовал долгосрочным изменениям, которые со временем будут способствовать демокра¬тизации России. Хотя на Кавказе он предоставил военным опасно широкую самостоятельность, но он одновременно ограничил влия¬ние капиталистов, которые сумели получить исключительный и не¬зависимый доступ к государственному контролю. Если в будущем в России вновь утвердятся защищенные и взаимообязывающие про¬цедуры обсуждения с широкими слоями относительно равноправ¬ных граждан, мы, может быть, будем расценивать Путина как авто¬кратического правителя, который, однако, сделал первый шаг на пути к этой цели.
Преобразование конфигурации власти
Чтобы оценить эту парадоксальную возможность, нам следует описать конфигурации власти внутри того режима, который мы исследуем, и за его пределами. На протяжении всей книги мы рассматриваем измене¬ния в публичной политике: взаимодействия государства и граждан, в которых видимым образом участвует государственная власть с ее воз¬можностями. После отделения публичной политики от категориально¬го неравенства и имеющего серьезные последствия включения в нее со¬циальных сетей доверия третьим важным изменением, приводящим к демократии, будет упразднение автономных независимых властных структур на территории действующего режима; в особенности тех стру¬ктур, которые имеют собственные, действенные средства насилия и принуждения. Эти структуры могут действовать вне государства (на-пример, боевики) или внутри него (например, военные чины). Спра¬вившись с ними, государство подчинится публичной политике, расши¬рив народное влияние.
В этой главе мы остановимся на довольно сложном наборе причин-но-следственных связей. Мы будем двигаться от 1) специфически кау¬зальных механизмов к 2) воспроизводимым каузальным процессам, да¬лее 3) к действию этих процессов на автономные властные структуры и 4) к тем результатам, которые изменения в автономных властных стру¬ктурах оказывают на государство и публичную политику, и 5) дальней¬шим результатам, которые эти изменения в государстве и публичной политике оказывают на демократизацию и дедемократизацию. В схеме 6-2 опущены пока детальные описания действующих механизмов, но представлены схематически связи пунктов 2 — 3 — 4 — 5. Логика этих изменений такова: постоянные изменения конфигураций власти (как внутри государства, так и вне его) изменяют отношения государства, граждан и публичной политики, что в свою очередь ведет к демократи¬зации. Обратное движение на любом отрезке этой каузальной цепочки вызывает дедемократизацию.
Мы являемся свидетелями того, что автономные властные струк¬туры, как боевики, патрон-клиентские сети, религиозные общины, армии и большие родовые кланы, постепенно распадаются и/или становятся субъектами публичной политики, принимая в ней все бо¬лее широкое участие. Такие преобразования, как подчеркивается в схеме 6-2, включают как прямое ограничение самостоятельности не¬зависимых властных структур, так и развитие способности населения организовываться (collective capacity), которая непрямым способом сдерживает или обходит автономные властные структуры. Что каса¬ется первого направления, Путин ограничивал автономную власть
капиталистов, частные службы охраны, гангстеров и этнических се¬паратистов, которые появились и укрепились в бурные 1990-е гг. Что же касается второго направления, то он в действительности дал об¬ратный ход процессу приобретения гражданами способности органи¬зовываться. Как он сам заявлял, он проводил напористую политику укрепления государственности.
Три связанных процесса ограничивают власть отдельных автоном¬ных структур:
1) расширение политического участия (которое в конце концов часто осуществляется насильственно в авторитарных режимах и, следова¬тельно, не относится к демократизации по определению);
2) выравнивание доступа к негосударственным политическим ресур¬сам и возможностям (что часто является следствием распростране¬ния массмедиа и роста территориальной мобильности, а не изменения в политических институтах как таковых, так что должно рас¬сматриваться как причина демократизации, а не ее составная часть);
3) запрет автономной и/или произвольной власти, опирающейся на принуждение и насилие как внутри государства, так и вне его (на¬пример, вследствие проигранной войны, бюрократического сдер¬живания прежде автономных вооруженных сил или по мирному договору между государством и какими-нибудь повстанцами). Если эти три важных процесса способствуют демократизации, то их важность противоречит широко распространенному мнению о де¬мократизации: а именно мнению, что она зависит в первую очередь от согласия, пусть и весьма неохотного, тех, кто в это время находится у власти. Модель переговоров о демократизации (например, Acemoglu and Robinson 2006, Alexander 2002) обычно основана на таком воззре¬нии. Хотя демократия по определению приводит к определенному сог¬ласию элиты, это согласие элиты не является необходимым условием демократизации. Фактически указанные три процесса обычно проис¬ходят при полном отсутствии каких бы то ни было притязаний на демо¬кратию. Они даже могут происходить по инициативе власть предержа¬щих, когда эти последние хотят укрепить свою власть.
Указанные три процесса, однако, предусматривают заключение но¬вых соглашений граждан с государством; на рис. 6-2 подытоживаются результаты новых соглашений: а) подчинение государства публичной политике и б) нарастание влияния населения на публичную политику. Антидемократическая расправа Путина с олигархами с целью вернуть государству контроль над источниками энергии покончила и с конку¬рентными центрами власти, основанными на принуждении, внутри по¬литического режима России. С 2006 г. режим Путина уже не заключает соглашений, которые бы все больше подчиняли государство публичной политике или усиливали народное влияние на публичную политику. Напротив: в период с 2000-го по 2006 г. государство действовало в на-правлении дедемократизации России. При других режимах, однако, три процесса — выравнивание, расширение и запрет — регулярно приводи¬ли к демократизации.
Почему же и каким образом эти процессы способствуют демократи¬зации? Почему и как противоположные им процессы порождают деде-мократизацию? Вспомним, что наша фундаментальная характеристика демократического режима — это та степень, в какой государство в сво¬их действиях согласуется с выраженными требованиями своих граждан, так что демократизация представляет собой нарастание согласия между действиями государства и выраженными требованиями граждан. В предыдущих главах мы обосновывали ту точку зрения, что интеграция (на определенных условиях) социальных сетей доверия в публичную поли¬тику и изоляция публичной политики от категориального неравенства увеличивают согласованность действий государства с выраженными требованиями граждан. Однако помимо всего этого результаты измене¬ний в сетях доверия и категориальном неравенстве, положительная на-правленность указанных трех процессов производят двойное действие: они способствуют контролю публичной политики над государством и усиливают влияние масс на публичную политику. Противонаправлен¬ные процессы — сокращение политического участия и т. д. — ограничи¬вают внешний контроль над государством и влияние масс на публич¬ную политику, то есть производят дедемократизацию.
Список 6-1. Механизмы, подводящие государство под влияние публичной политики и/или усиливающие влияние народа на публичную политику
1. Объединение сегментов правящих классов и формирований поли¬тических акторов, которых постоянно не допускают к власти (на¬пример, буржуазные диссиденты рекрутируют в свой лагерь под¬держивающих их лишенных гражданских прав рабочих, таким об¬разом втягивая их в политику).
2. Кооптация в центральные органы или уничтожение доселе дейст¬вовавших автономных политических посредников (например, не¬кие сильные деятели присоединяются к правящей коалиции и таким образом участвуют в государственных программах).
3. Распад и преобразование негосударственных патрон-клиентских сетей (например, крупные землевладельцы начинают заниматься коммерческим фермерством, изгоняя со своей земли арендаторов и наемных работников).
4. Создание коалиций, включающих неравные категории, или разные сети доверия, и/или до того независимые центры власти (например, региональные альянсы, заключенные для оказания сопротивления намерениям правительства захватить местные фонды, причем эти альянсы затем употреблялись в политической борьбе и дальше).
5. Расширение деятельности государства, необходимые ресурсы для которой можно получить только через переговоры с гражданами (например, государство, вступающее в войну, посредством набора в армию через воинскую повинность создает значительных разме¬ров национальную армию).
6. Циклы мобилизации—репрессии—заключение соглашений, во вре¬мя которых обычно стоящие в стороне акторы действуют коллективно таким образом, что угрожают самому существованию режи¬ма и/или его правящего класса; правительственные репрессии не имеют успеха, следует борьба, и, наконец, достигаются соглаше¬ния, представляющие некоторые политические достижения и/или права мобилизованным акторам (например, достигнутое путем пе¬реговоров соглашение о сопротивлении правительственному захва¬ту земель приводит к договору о правах собственности).
7. Введение единообразных правительственных структур и практик через юрисдикцию государства (например, унификация налогов в национальном масштабе способствует равенству, наглядности и единообразию).
8. Бюрократическое сдерживание прежде самостоятельных военных соединений (например, включение наемников в состав националь¬ной армии ограничивает их самостоятельность как политических акторов).
Негативные варианты указанных механизмов (например, умноже¬ние автономных, независимых политических посредников или создание специальных режимов для привилегированных сегментов общества) ме¬шают широким, равноправным, защищенным и взаимообязывающим процедурам обсуждения, следовательно, ведут к дедемократизации.
Можно выделить и более крупные процессы, включающие указан¬ные механизмы: а) расширение политического участия (главным обра¬зом механизмы 1 — 4), б) выравнивание доступа к негосударственным политическим ресурсам и возможностям (главным образом механизмы 3, 5, и 7) и в) запрет автономной и/или произвольной власти принуж¬дения как внутри государства, так и вне (главным образом механизмы 1,6, 7, и 8).
Выделяя в указанных трех процессах отдельные механизмы, в спи¬ске 6-1 устанавливаются конкретные и релевантные изменения, кото¬рые, периодически повторяясь, делают государство субъектом публич¬ной политики и содействуют усилению народного влияния на публич¬ную политику. Эти механизмы могут проявлять себя как очевидно, так и малозаметно. Очевидно, например, что создание коалиций между сегментами правящего класса и не участвующими в активной политике политическими акторами (механизм №1) и подчиняют государство публичной политике, и способствуют росту народного влияния на пуб¬личную политику. В главе 2 упоминалось, что в течение долгого и бур¬ного перехода Франции к демократии часто складывались такие коали¬ции: горожане поддерживали восставших аристократов, возглавивших Фронду (1648-1653 гг.), создавались тесные альянсы между отдельными частями аристократии и буржуазии эпохи революции, мятежными дворами суверенов, судебными чиновниками и снова горожанами (1787-1789 гг.). В течение XIX в. то и дело менялся состав новообразо¬ванных альянсов и союзов.
В ретроспективе нам легко представить себе эти коалиции как про-тодемократические образования (Westrich 1972). Но отметим две важ¬нейшие черты их политики: во-первых, вступавшие в альянс часто за¬щищали свои подвергавшиеся угрозе права и интересы, а не боролись за широкие, равноправные, защищенные и взаимообязывающие про¬цедуры обсуждения; во-вторых, когда действия таких союзов продвига¬ли режим к демократии (как это не произошло в 1648-1653 гг., но про¬изошло в 1787-1789 гг.), такое развитие было косвенным результатом их деятельности: государство подпадало под действие публичной поли¬тики и усиливалось влияние народа на публичную политику (Markoff 1996а, Nicolas 2002, Tilly 1986).
Более сложный и менее очевидно способствующий демократии механизм описан в п. 5: циклы мобилизации—репрессии—заключение соглашений, во время которых обычно стоящие в стороне акторы дей¬ствуют коллективно и с угрозой режиму и/или его правящим классам; правительственные репрессии не имеют успеха, следует борьба, и на¬конец достигаются соглашения, предоставляющие некоторые полити¬ческие завоевания и/или права мобилизованным акторам. Такие ци¬клы отмечаются, когда государство расширяется за счет завоевания, когда прежде зависимые регионы или правители добиваются автоно¬мии и когда государство требует от своих подданных увеличения ре¬сурсов через налогообложение, воинскую повинность или конфиска¬цию имущества. Как правило, подобные конфронтации не приводят ни к чему экстраординарному: как одной стороне не удается успешно уклониться от «руки государства», так и государство не одерживает полной победы. Вместо полной победы удается (путем переговоров) в чем-то уступить требованиям государства в обмен на некоторое ос¬лабление этих требований вкупе с определением некоторых будущих прав сторон.
Этот механизм важен потому, что влияет на жизнеспособность государства в долговременной перспективе. Государства не могут существовать без постоянных, поддерживающих его ресурсов: де¬нег, товаров, рабочей силы. Государства получают эти ресурсы тре¬мя основными способами: 1) непосредственно управляя теми пред¬приятиями, которые производят эти ресурсы, 2) путем обмена това¬ров или услуг, производство и/или распределение которых они кон¬тролируют, и 3) отбирая необходимые ресурсы у подвластного государству населения. В первых двух случаях удается обойтись без сколь-нибудь значительного согласия на действия государства со стороны граждан. Третий способ подразумевает хотя бы минималь¬ное согласие; он представляет собой результат действия механизма 5 в списке 6-1: расширение деятельности государства, необходимые ресурсы для которого доступны только через переговоры с гражда¬нами, например, государство, развязывающее войну, посредством воинской повинности создает национальную армию значительных размеров. В этих обстоятельствах правителям не остается ничего иного, как забирать ресурсы у сопротивляющихся этому граждан, то есть договариваться с гражданами (Levi 1997). Таким образом, отъем ресурсов открывает путь новым переговорам государства с гражданами, в результате чего государство подчиняется публичной политике и увеличивается влияние населения на публичную поли¬тику. В конечном счете все это способствует демократизации (хотя и в ограниченном размере).
Каким образом? В главе 5 было показано, что до некоторой степе¬ни этот процесс зависит от основных ресурсов, на которых строится экономика режима. Режим, полагающийся в первую очередь на зем¬лю, труд, животных и средства принуждения, обычно собирает ресур¬сы для поддержания своего существования через региональных пра¬вителей, которые обладают достаточной автономностью в своих до¬менах, но уступают часть излишков государству или помогают госу-дарству собирать эту часть излишков. Экономика с высокой капита¬лизацией и коммерциализацией, напротив, облегчает государству получение ресурсов от капитала, состояний, заработков и коммерче¬ских сделок.
Монархии, например, обычно были основаны на земельно-прину¬дительных системах, где королевские поместья отдавали значительную часть денег, товаров и труда на обеспечение функционирования госу¬дарства. В этих условиях обычно применялась первая стратегия: пря¬мое управление теми предприятиями, которые производят ресурсы. В новейшие времена государства планомерно монополизировали про¬изводство ценных продуктов, как нефть, и обменивали их на остальное, необходимое государству. То есть они употребляли вторую стратегию: обмен товаров или услуг, производство и/или распределение которых государство контролирует. Но с самого начала государства по большей части также реквизировали или иным образом брали товары и услуги прямо у своих подданных. Такие государства применяли третью страте¬гию: отъем необходимых ресурсов у граждан. Россия отошла от первой стратегии, когда распалась в основном самодостаточная система Советского Союза и государств-сателлитов. В результате произошел переход к третьей стратегии — прямому отъему: более трудной, но среднеуспеш-ной. При Путине большее значение стали придавать второй стратегии, в особенности обмену энергетических ресурсов на другие, необходи¬мые государству ресурсы.
Налогообложение, согласие путем переговоров, и аннулирование согласия
Налогообложение относится к третьей стратегии. Государственное налогообложение ставит перед политологом интересные вопросы, потому что в целом налогоплательщики получают очень маленькое (или вовсе никакого) индивидуальное возмещение за то, что они пла¬тят. Они могут не получать ничего или небольшую часть обществен¬ных благ. Так почему же они вообще платят налоги (Herzog 1989, Levi 1988)? А ведь государства, как правило, созидаются через принуди¬тельное или иное налогообложение (Ardant 1971-1972, Brewer 1989, Daunton 2001, Kazub 2003, Tilly 1992, Webber and Wildavsky 1986). При этом, собрав налоги, государства часто запускают циклы моби-лизация—репрессии—заключение соглашений: от небольшого со¬противления до массовых восстаний.
Эти циклы налагают на государства скрытые политические из¬держки: хотя обычно они увеличивают приток ресурсов государству, но в то же время государство попадает в зависимость от этих потоков и вынуждено устанавливать условия следующего этапа изъятия. В обоих случаях государство подчиняется публичной политике и уве¬личивается влияние населения на публичную политику. И хотя в этих случаях демократические консультации не устанавливаются доволь¬но быстро, но в конечном счете создаются условия для демократиза¬ции. Как мы видели раньше, когда обращались к истории Франции, переход государства к зависимости от согласия граждан на дальней¬шее увеличение отчуждаемых средств развивал восприимчивость ре¬жима к переменам от демократизации к дедемократизации и обрат¬но. Циклы мобилизация—репрессии—заключение соглашений под¬талкивают режим к тому, чтобы перейти порог восприимчивости к демократизации.
Такие циклы развертываются сейчас в Китае. Томас Бернштейн и Ксьяобо Лю проанализировали сопротивление сельскохозяйственно¬му налогу и разрешение этой ситуации в 1990-е гг. Несмотря на то что правительство хранило в тайне эти события, Бернштейн и Лю со¬брали значительный материал о росте сопротивления произвольно налагаемым налогам и другим взносам. Это противодействие крестьян приносило иногда победу в виде уступок от местных властей, при¬влекало внимание высших государственных чиновников к злоупот-реблениям на местах и даже позволяло изменять условия сбора нало¬гов и других изъятий на будущее.
Знаменитые выступления в уезде Жэньшоу, Сычуань в 1992 и 1993 гг. включали в себя и такого рода цикл мобилизация—репрес¬сии—заключение соглашений. Здесь местные руководящие кадры облагали крестьянские хозяйства большими налогами и понужда¬ли к принудительному труду на строительстве дорог, несмотря на государственную кампанию «облегчения груза». Когда не было воз¬можности заполучить работника или деньги, то захватывали до¬машний скарб, включая телевизоры, зерно и свиней. Однако мест¬ное население вступило в борьбу под руководством крестьянина Жанг Деаня. Местный прокурор попытался арестовать Деаня за ук¬лонение от налогов, но:
«Жанг демонстративно разорвал ордер на арест, когда примерно 700-800 крестьян с мотыгами и жердями собрались в местечке Си¬ань. Они выгнали пришедших арестовывать и сожгли полицейскую машину. В январе и феврале в местечке Сиань бушевали сражения: за¬крылись магазины, и правительство было парализовано. Говорят, сотни крестьян были вовлечены в партизанскую войну, где они ис¬пользовали булыжники. Крестьяне отправились в местный центр и толпой ворвались в правительственное здание, громко требуя спра¬ведливости.
Эта народная мобилизация заставила партию Сычуаня и руководи¬телей правительства послать в феврале в Жэньшоу рабочую бригаду. В условиях, когда народ возмутился чрезмерными тяготами, офици¬альные власти Жэньшоу (Renshou) и провинции (Сычуань) "заявили, что у Жанг Деаня были все основания придать гласности политику ослабления груза, возлагаемого на крестьян, и призывать население отказываться платить чрезмерные налоги"» (Bernstein and Lu 2003:132-133).
Местные руководящие кадры опять оказали сопротивление, и волнения в уезде Жэньшоу продолжились. Тем не менее к 1994 г. ме¬стные и центральные власти определенно пошли на уступки. Они вы¬пустили из заключения крестьян, которые нападали на местные ру¬ководящие кадры и полицию, заменили множество официальных лиц на их должностях и дали денег провинции для строительства мест¬ных дорог (Bernstein and Lii 2003:136).
Поясню свою точку зрения: события в уезде Жэньшоу вовсе не озна¬чали, что Китай в 1990-е гг. быстро демократизировался, тем более они не означали ослабления китайского государства. Но благодаря этим со¬бытиям население познакомилось с моделью переговоров государства с гражданами; эти события активизировали механизм подчинения госу¬дарства публичной политике и в некоторой степени усилили влияние населения на публичную политику. В рассмотренном случае решаю¬щим оказался механизм мобилизация—репрессии—заключение согла¬шений. Чем больше происходит таких конфронтации, требующих сво¬его разрешения, тем шире открывается путь к неизвестной до того де¬мократизации. И по мере того, как в Китае появляются все новые и но¬вые циклы Жэньшоу, тем ближе подходит режим к широким, равно¬правным, защищенным и взаимообязывающим процедурам обсужде¬ния — к демократии.
С падением государственного социализма везде, кроме Китая и Се¬верной Кореи, практически исчезли государства, которые сами произ¬водили ресурсы, необходимые для их поддержания. Но вторая страте¬гия содержания государства — обмен товаров или услуг, производство и/или распределение которых контролирует государство, — не только остается действенной, но даже процветает. Раньше мы уже упоминали, что Владимир Путин обратился к этой стратегии, вернув государству контроль над добычей нефти и газа, контроль, который по большей ча¬сти перешел в частные руки в 1990-е гг. В этот же период другие госу¬дарства, имеющие большие запасы нефти, успешно избегали перегово¬ров с гражданами для получения их согласия, монополизировав конт-роль над нефтедобывающей промышленностью (часто при поддержке заинтересованных иностранных капиталистов-коллаборационистов), продавая этот ресурс на международном рынке, покупая на других ме¬ждународных рынках средства принуждения и делясь прибылью со сво¬ими местными сторонниками.
В XXI веке Ливия, Чад, Судан, Венесуэла, Боливия, Узбекистан, Ка¬захстан и полдюжины ближневосточных государств прибегают к дру¬гой стратегии, направленной на то, чтобы обходиться без согласия гра¬ждан. В начале этой книги мы описали положение в недемократиче¬ском Казахстане, где в декабре 2005 г. президент Нурсултан Назарбаев победил с нереальным результатом голосования (91%). Здесь контроль государства над добычей и распределением колоссальных запасов ис¬точников энергии позволял Назарбаеву избегать переговоров с гражда¬нами с целью получения их согласия на его правление.
Казахстан представляет собой исключительно удачный пример бо¬лее общей стратегии богатых энергетическими ресурсами государств.
Обратимся к Алжиру, где в 2004 г. президент Абдельазиз Бутефлика по¬бедил на перевыборах и стал президентом с подозрительным результа¬том 84,99% голосов. В 1999 г. поддерживаемый армией Бутефлика по¬шел на выборы, не имея соперников после того, как все кандидаты сня¬ли свои кандидатуры, назвав эти выборы фарсом. По существу, если не по форме, в Алжире с 1962 г. (с момента получения независимости от Франции) правит армия, стоящая за чередой покладистых президентов. Алжирцы называют структуру власти военных la boite noire — черным ящиком. На протяжении 1990-х гг. контроль военных усилился, и воен¬ное командование отменило выборы 1992 года, на которых мог побе¬дить исламистский фронт, завоевав большинство в парламенте; затем была проведена кровавая, но в конечном счете успешная кампания про¬тив ушедших в подполье исламистов. И военное руководство, и поддер¬живаемая правительством милиция отвечали на атаки исламистов с чрезвычайной жестокостью, прибегая к нападениям, убийствам и по¬хищениям.
Тем не менее значительный рост доходов от нефти в 1999 г. обес¬печил Бутефлике возможность маневра. Государственная нефтегазо¬вая компания Sonatrach стала двенадцатой крупнейшей компанией в мире по добыче нефти и крупнейшим поставщиком природного газа в Европу. К 2006 г. благодаря росту мировых цен на нефть у Алжира на¬копилось 55 млрд долларов государственных резервов, этого было до¬статочно, чтобы покрыть двухлетние расходы на импорт в Алжир (Sereni 2006:8). Используя эти средства и взяв себе в союзники неко-торых магнатов, Бутефлика переходит к политике ослабления влия¬ния генерального штаба. Однако при этом он усилил другую ветвь власти военных: Departement de renseignement et de securite — алжир¬ский КГБ (Addi 2006:7).
В отчете Annual Register за 2004 г. эти события квалифицируются как попытка Бутефлики захватить власть:
«Летом, воодушевленный своей полной победой на выборах, он перехо¬дит к укреплению позиций и производит замены среди высших чинов вооруженных сил, выдвигая на ключевые посты своих протеже и назна¬чая новых губернаторов в большинство провинций Алжира. Перемены среди военного руководства начались с уходом в июле "в связи с ухудше¬нием здоровья" генерала Ламари, бывшего более десяти лет начальни¬ком генерального штаба и главным лицом в военной верхушке. Его заме¬нил генерал Салах Ахмед Гаид, командующий сухопутными войсками, о котором говорят, что он менее политизирован, чем Ламари, и придер¬живается более мягких решений. Было заменено четверо из шести региональных командующих. Позднее в печати появились намеки на то, что Бутефлика намеривался передать контроль над разведкой и силами без-опасности президентской власти, назначив одного из своих кабинет-министров министром обороны (AR Algeria 2004:222).
Подобно Путину в России, Бутефлика воспользовался громадными доходами от добычи нефти и газа, чтобы осуществлять политику сдер¬живания автономной власти военных, при этом ни в малейшей степе¬ни не подчиняя государство публичной политике и не увеличивая вли¬яния населения на публичную политику. И если управляемый теперь гражданским президентом Алжир тем не менее демократизируется, то нам следует считать Бутефлику таким правителем, который, пре¬следуя совершенно недемократические цели, сделал решительный шаг к демократии.
Испанская демократизация
После всех этих исторических примеров дедемократизации и останов¬ленной демократизации нам следует перейти к тем случаям, где описан¬ные механизмы и процессы действительно привели к сущностной, глубо¬кой демократизации. Мы снова вступаем на уже знакомую территорию. Обращаясь к современным режимам, мы отмечаем не только описанные ранее механизмы — создание коалиций с включением-исключением оп¬ределенных членов, не только циклы мобилизации—репрессий—заклю¬чения сделок и расширение деятельности государства, необходимые ре¬сурсы для которой доступны только через переговоры с гражданами, — но также и другие механизмы, перечисленные в списке 6-1, такие как:
• распад и преобразование негосударственных патрон-клиентских
сетей;
• насаждение единообразных правительственных структур и прак¬тик через юрисдикцию государства;
• бюрократическое ограничение до того автономных военных сил.
История Испании после Первой мировой войны дает нам пре¬красную возможность посмотреть, как работают эти механизмы. Пе¬режившая тяжелый период страна прошла несколько кризисов и воз¬вратов назад, но в конце XX в. стала демократической (Ortega Ortiz 2000). И в самом деле, быстрый переход Испании к демократическим институтам после смерти диктатора Франко в 1975 г. позволят видеть в этом испанском режиме не только прецедент, но и образчик для теории демократизации.
Анализируя ход испанской демократизации, обычно применя¬ют четыре подхода, с которыми мы уже сталкивались раньше. Во-первых, в поисках причин демократизации исследователи особен¬но внимательно всматриваются в изменения режима непосредст¬венно перед критическим периодом перехода и во время него — для Испании это время после смерти Франко и до начала 1980-х гг. Во-вторых, они стараются установить не способствующие демокра¬тии процессы, а необходимые условия демократии. В-третьих, про¬водится различие между глубинными факторами и непосредствен¬ными причинами демократизации. В-четвертых, они сосредоточе¬ны на том, что обычно называют консолидацией процесса: то есть не на первоначальных фактах восприятия демократических форм, но на создании условий, при которых сколь-нибудь значительная дедемократизация становится затруднительной или маловеро¬ятной.
Следуя этим путем, Никифорос Диамандурос перечисляет следую¬щие условия, способствовавшие испанской демократизации.
Глубинные:
• другие европейские государства все больше осуждают недемократи¬ческие режимы;
• общественно-экономическое развитие;
• предшествующий опыт демократии;
• вызванный экономическим развитием в 1950-е гг. и в последующий период плюрализм общества;
• усилия самого Франко по демилитаризации его режима.
Непосредственные:
• готовность властей уступить часть своей власти ради сохранения не¬которых важных преимуществ;
• ограничение круга участников крупных переговоров национальной элитой = исключение из рассмотрения популярных народных поли¬тических деятелей, кроме тех случаев, когда такое исключение угро¬жает успеху некоторой сделки;
• отделение политических требований от экономических, например, со стороны профсоюзов;
• деятельность премьер-министра Адольфа Суареша, короля Хуана Кар-лоса и премьер-министра Фелипе Гонсалеса;
• установление разумного баланса между прерогативами центральной
власти и правами регионов (Diamandouros 1997:5-19; Maravall and
Santamaria 1986, Linz and Stepan 1996, ).
Однако эти разнородные факты не составляют систематической теории демократизации. Но среди них мы обнаруживаем вот какое про¬стое объяснение: при благоприятных условиях внутри страны и на ме¬ждународной арене мудрые национальные лидеры, готовые к компромиссам, видят, что путем переговоров можно перейти к сравнительно стабильной политической системе без опустошительных социальных ; потрясений и не теряя своей власти; предпочитая такой выход хаосу, j они вступают в переговоры.
Описательно перечисленное в нашем списке имеет немалый смысл, j Несомненно, что послевоенные европейские и атлантические страны по- I ощряли демократизацию режимов и не одобряли задержки (в этом напра¬влении), что ослабляло авторитарный режим Франко. Конечно, экономи¬ческое развитие коренным образом изменило отношения государства и граждан. Экономический рост Испании в 1950-1960-е гг. урбанизировал население, поднял жизненный уровень и образование, усилил влияние массмедиа и, таким образом, расширил политическое участие народа.
Кроме того, в отличие от Алжира и Казахстана, Испания уже имела исторический опыт демократии, пусть недолгий и трудный. Однако для целей нашей книги изложенное представляется слишком общим описанием, к сожалению, недостаточным в том, что касается механиз¬мов и процессов. Помимо общего напоминания об исторических событиях, здесь недостает также анализа, как именно предшествующий ис¬торический опыт влиял на отношение публичной политики к государству и на гражданский контроль над публичной политикой, — то есть двух взаимодействующих областей изменений, продвигающих самое демократизацию. Впрочем, мы ставим себе целью не столько отверг¬нуть анализ Диамандуроса, сколько детализировать и привести его к 5 системному виду.
Сначала отступим несколько назад, прежде чем сосредоточиться на крупных прорывах демократизации в Испании. Вот как Стэнли Пейн схематически представляет историю Испании со времени наполеоновской оккупации и до 1976 г.:
ранний нестойкий либерализм: 1810-1874 гг.;
стойкий элитарный либерализм: 1875-1909 гг.;
демократизация: 1909-1936 гг.;
авторитарный режим: 1923-1930 гг. и 1936-1976 гг. (Payne 2000:6)
Так, он считает точкой перехода к демократизации «трагическую неделю» в Барселоне, в период с 26 по 31 июля 1909 года (когда проте¬сты против мобилизации для участия в военных действиях в Марокко превратились в революционные и антиклерикальные выступления и, наконец, во всеобщую забастовку в Каталонии). Но будем ли мы счи¬тать поворотным пунктом 1909 г. или (как я сделаю чуть ниже) 1917 г., главный вывод не изменится: в начале XX в. Испания начинает переходить от долгого олигархического правления (с частым вмешательст¬вом военных) к новой фазе, когда демократизация сменялась дедемократизацией.
Какие исторические перемены нам следует разъяснить? Примерно со времени Первой мировой войны до конца XX в. Испания проделала путь резких переходов от демократизации к дедемократизации. Значи¬тельную дедемократизацию Испания пережила во время военного пе¬реворота Примо де Ривера в 1923 г. и катастрофическую дедемократи¬зацию, связанную с военной победой Франсиско Франко в гражданской войне 1936-1939 гг. Демократизации же были не столь глубокими: во время ослабления контроля со стороны режима Примо де Риверы в се¬редине 1920-х гг. она была довольно слабой. Эффектная демократиза¬ция происходит во время революции 1930-1931 гг., и еще более впечат¬ляющая после смерти Франко в 1975 г. До сих пор, однако, демократи-зация 1975-1981 гг. не повернула вспять. В какой степени три наших ос¬новных процесса — расширение политического участия населения, вы¬равнивание доступа к негосударственным политическим ресурсам и возможностям, подавление центров автономной и/или произвольной насильственной власти внутри и вне государства — и их последствия описывают долгий исторический опыт демократизации/дедемократи-зации в Испании?
Список 6-2. Демократизация и дедемократизация в Испании, 1914-1981 гг.
1914-1918 гг.— Испания остается нейтральной во время Первой ми¬ровой войны с последующим ростом промышленного производства, особенно в Каталонии;
1917 г. — при конституционной монархии военный режим приоста¬навливает действие конституционных гарантий, каталонцы выступа¬ют за самоуправление, рабочие организуют всеобщую забастовку; 1923 г. — мятеж барселонского гарнизона, военный переворот При¬мо де Риверы, ослабление монархии;
1925 г. — частичный переход власти от диктатуры Примо де Риверы к гражданскому правительству, но военное правление при слабости монархии продолжается, Примо де Ривера — премьер-министр;
1930 г. — уход в отставку и смерть Примо де Риверы, переходное правительство Дамасо Беренгера;
1931 г. — муниципальные выборы приводят к резкому изменению в распределении голосов в пользу республиканцев, король бежит из Испании без отречения, временное правительство провозглашает республику, устанавливает всеобщее избирательное право для мужчин, достигших 23 лет, вводит запрещение армейским офицерам и духовенству на занятие поста президента;
1932 г. — подавлен мятеж военных, объявление автономии Катало¬нии;
1933 г. — восстания левых в Барселоне и повсеместно; в результате выборов формируется центристско-правое правительство; вводится избирательное право для женщин; формируется фашистская Фалан¬га;
1934 г. — объявление Каталонией независимости, радикальные вос¬стания, восстание шахтеров в Астурии — все подавлено;
1936 г. — победа Народного фронта на национальных выборах, вол¬на забастовок и захватов в сельскохозяйственных и промышленных секторах, испанское правительство предоставляет баскам автономию (гомруль), военное восстание в Марокко перекидывается в Испанию, начинается гражданская война; повстанцы провозглашают Франко главой государства, повстанцам помогают Германия и Италия, а СССР присылает своих воинов с левыми взглядами; 1939 г. — Франко выигрывает гражданскую войну, устанавливает ав¬торитарное государство; немецкие и итальянские войска выходят из Испании;
1939-1945 гг. — Испания остается нейтральной во Второй мировой войне; успешной борьбой и административными реформами Франко подчиняет военных контролю гражданской власти; 1948 г. — несмотря на установившийся в Испании режим, десятилет¬ний принц Хуан Карлос, наследник престола, прибывает в Испанию для получения образования;
1950 г. — после долгой дипломатической изоляции США и ООН во¬зобновляют дипломатические отношения с Испанией; 1953 г. — США развертывают свои военные базы в обмен на эконо¬мическую и военную помощь; после длительного напряжения, вы¬званного государственным контролем Испании над церковью, Фран¬ко подписывает с Ватиканом конкордат, предоставляющий церкви самостоятельность;
1960-1974гг. — беспрецедентная по масштабам индустриализация и экономический рост;
1968 г. — Франко объявляет Хуана Карлоса своим преемником в ка¬честве главы государства;
1973 г. — убийство председателя совета министров Испании Карреро Бланко баскскими националистами;
1975 г. — Франко умирает, Хуан Карлос становится королем; начина¬ется широкая мобилизация рабочих;
1976-1978 гг. — при премьер-министре Адольфо Суаресе начинаются широкие демократические реформы, избирается новый парламент, принимается демократическая конституция, и возраст имеющих пра¬во голоса снижается сначала до 21 года, а затем до 18 лет;
1979 г. — утверждение автономии басков и каталонцев;
1981 г. — проваливается попытка военного переворота, возникают новые региональные автономии, начинается продолжительное и не¬прерывное (хотя не без трудностей) демократическое правление.
Список 6-2 несколько иначе формулирует то, что мы должны разъ¬яснить, согласуясь с хронологией 1914-1981 гг. Хронология указывает на повторение процессов демократизации и дедемократизации. И только в 1970-е гг. наступает продолжительный период, когда не бы¬ло существенной перемены направления движения. Хронология также указывает на то, что и задолго до 1914 г. военные часто вмешивались в национальную политику Испании, и почти всегда в ущерб демократии. Причем в Испании больше, чем где бы то ни было еще в Европе, требо¬вания местной автономии и независимости осложняли национальные демократические программы на протяжении всего XX в.
Сама по себе хронология упускает еще один фактор, существенно повлиявший на текстуру и направление испанской демократизации и дедемократизации. С конца XIX в. в Испании и сельскохозяйственные, и промышленные рабочие не только организуются, но и вообще сущест¬венно политизируются. Интеграция организованных рабочих (про¬мышленных и сельскохозяйственных) в национальную публичную по¬литику Испании, в целом свидетельствует о вступлении страны в пери¬од демократизации, так же как и их отстранение от публичной полити¬ки означает переход к дедемократизации.
Как мы уже видели раньше, испанская демократизация в целом про¬ходила путем значительного расширения политического участия населе¬ния, дедемократизация — путем отказа элит от трудных демократиче¬ских консультаций. «График» испанских демократизаций и дедемокра¬тизации указывает на то, что дальше должен истолковать аналитик: как испанские военные утратили свою печально известную самостоятель¬ность и подпали под контроль гражданской власти; как отстраненные (от политики) рабочие в конце концов стали постоянно интегрирован¬ными субъектами национального режима; а также и то, как именно эли¬ты отступили от демократии при режиме Примо де Риверы и во время гражданской войны.
Для целей нашего исследования сгруппируем эти проблемы в четы¬ре вопроса о фазах испанской демократизации.
1. Действительно ли три выделенных нами главных процесса — расши¬рение политического участия населения, выравнивание доступа к не¬государственным политическим ресурсам и возможностям, подавле¬ние центров автономной и/или произвольной насильственной вла¬сти внутри и вне государства — стали причиной подчинения государ¬ства публичной политике и увеличения влияния населения на пуб¬личную политику?
2. Содействовали ли механизмы, перечисленные в списке 6-1 — коали¬ция, кооптация и т.д., — этим трем важнейшим процессам?
3. Являются ли подчинение государства публичной политике и увеличе¬ние влияния населения на публичную политику неотъемлемыми со¬ставными частями демократизации?
4. Является ли обращение вспять указанных трех процессов дедемокра-тизацией?
Не вдаваясь здесь в подробности, укажем лишь, что последующее изложение исторических событий даст нам положительный ответ на каждый их этих четырех вопросов.
Несмотря на то, что при Франко военные снова вернулись к власти, Испания прошла важные фазы трех решающих процессов в период ме¬жду Первой мировой войной и революцией 1931 г. — период, который испанские историки обычно называют кризис и падение Реставрации. После неудачной Первой республики 1873-1874 гг. Испанией управля¬ла конституционная монархия (период Реставрации), которую поддер¬живали военные, но прямо не вмешивались в дела правления до 1874 — 1917 гг. Новый режим ввел в 1890 г. всеобщее избирательное право для мужчин, но «существующие традиционные патронажно-клиентные си¬стемы отношений, известные как касикизм, по большей части задержи¬вали или не допускали народное голосование примерно еще 30 лет» (Рауле 2000:5). Поражение в испано-американской войне (1898 г.) ос¬лабило роль военных в политике, но все же военные оставались нацио¬нальными политическими акторами.
Тем не менее перед Первой мировой войной рабочие и национали¬сты начали организовываться в самые разнообразные идеологические союзы: от анархизма до каталонского сепаратизма. Параллельно собы¬тиям в Европе в 1917 г. начались вооруженные столкновения правых и левых, причем временами власть захватывали военные и принуждали к отказу от конституционных гарантий. И у нас есть все основания зая¬вить, что в этот момент Испания вошла в ту фазу, которую мы уже зна¬ем из истории Франции и других режимов: в фазу, когда стоящие у вла¬сти могли удержаться только с согласия своих граждан. С этого време¬ни, как никогда раньше, становится возможным переход от демократического режима. В новой национальной республиканской ассамблее заседа¬ли только 4 человека из законодательного органа Примо де Риверы, со-ставляя 1,2% общего числа мест (Genieys 1997:123). В терминах госу¬дарственной власти, произошла революция (Gonzalez Calleja 1999: 627). Новая власть приняла на свои руки государство со слабой инфра¬структурой, но с могучими средствами вмешательства сверху-вниз:
«Республиканцыунаследовали государство, обладавшее грозной деспотиче¬ской властью, власть которого неизмеримо превосходила власть любой другой организации на этой территории, но не имела достаточно эффек¬тивной инфраструктуры для проведения своей политики в том, что каса¬лось производства и распределения товаров иуслуг« (Cruz 2006:333).
База революции оставалась, однако, довольно ограниченной, и у нового режима не было средств ни для того, чтобы инкорпорировать оппозицию, ни для того, чтобы удержать союзников. Нападки простых людей на церковь, отделение католической церкви от государства и ши¬рокая земельная реформа вскоре сделали землевладельцев и католиче¬скую иерархию непримиримыми врагами нового режима (Malefakis 1970, ). Вместе с присоединившимися к ним военными они ско¬ро стали противниками нового режима.
Правда, Жерард Александер утверждает, что правые в Испании ни¬когда по-настоящему не были преданы идее республики. Правыми Але¬ксандер считает главным образом либералов из разных политических партий и католических политиков, в особенности тех, кто был связан с правокатолическои партией Испанской конфедерации автономных правых (СЭДА) (Alexander 2002: 106). Правые не были преданы демо¬кратии, и поэтому республика не смогла достаточно укрепиться, заяв¬ляет Александер,
«Потому что правые видели в демократии большой для себя риск. Этот риск был результатом сознательной преданности миллионов беззе¬мельных сельскохозяйственных рабочих, рабочих промышленности и горняков революционным политическим лозунгам, угрожавшим безо¬пасности, имуществу, доходам правых, контролю над производствен¬ными предприятиями и церкви. Многие правые считали, что эти риски были заложены в самой социальной структуре испанского общества» (Alexander 2002:103).
Короче говоря, не только военные, но и прежние гражданские пра¬вящие классы поняли, что революция серьезно угрожает их власти.
Новые правители действовали исходя именно из этого предполо¬жения. Несмотря на быстрое сокращение действующего корпуса офи¬церов в армии, новый режим продолжал пользоваться инструмента¬рием старого режима: увольнением и контролем (Payne 1967:268-276). Временное правительство, учрежденное 14 апреля 1931 г. пошло необычным путем: были запрещены общественные со¬брания монархистам, анархистам и коммунистам (Ballbe 1985:318). Вскоре пришедшая к власти буржуазная республика регулярно при-меняла военную силу для подавления левых и бунтующих рабочих, так что и эти слои общества были отвергнуты новым режимом (Ballbe 1985, глава 11). И если правители кричали «анархия!», то лишенные возможности действовать политические акторы кричали «преследо¬вания!» (Cruz 2006:334-335). Небольшая Испанская коммунистиче¬ская партия забилась в свою раковину: она высказывала ту точку зре¬ния, что революция 1931 года может (в лучшем случае) считаться лишь первым шагом на пути к действительной пролетарской револю¬ции, а сотрудничество с буржуазной властью задержит наступление этой революции (Cruz 1987:127-128).
Однако в целом рабочие — в особенности те, кого представляла Социалистическая партия, — были на стороне республики. Примеча¬тельно, что первыми рабочими, отказавшимися от республиканских связей и присоединившимися к военным в 1935 и 1936 гг., были чле¬ны небольшого но активного Союза католических рабочих (Soto Carmona 1988:313). Крестьяне и сельскохозяйственные рабочие (на зарплате) извлекли немалую пользу из широкой земельной реформы 1931 г., так что в целом они продолжали поддерживать режим. Впро¬чем, вскоре они вышли за рамки дозволенного, начав захватывать необрабатываемые поля и бастуя против низкой зарплаты у некото-рых землевладельцев.
К 1936 г. забастовки в деревне и захваты земель уже угрожали не¬прочному республиканскому режиму, причем одновременно режиму противостояла и военная оппозиция Франциско Франко и тех, кто с ним сотрудничал (Malefakis 1970, глава 14). Военная поддержка со стороны Германии и Италии значительно помогли Франко, когда он предпринял вторжение в Испанию со стороны Марокко. В то же вре¬мя уже и без того хрупкая поддержка элитой республиканского режи¬ма начинает дробиться. В Арагоне, например, мобилизация беззе¬мельных работников настроила землевладельцев решительно против новой власти (Casanova, Cenarro, Cifuentes, Maluenda and Salomon 1992:86-87). Эти землевладельцы сумели отомстить за себя: в одной этой провинции контрреволюционеры убили 8 628 человек, которых они подозревали в поддержке дела республики (Casanova, Cenarro, Cifuentes, Maluenda and Salomon 1992:213). Когда Франко пришел к власти, он жестокими репрессиями полностью уничтожил до того яв¬лявшуюся мощной демократическую мобилизацию в Арагоне. Но по всей стране гибель в бою, казни и убийства поражали сторонников Франко чаще, чем республиканцев: погибло около 132 000 национа¬листов и 96 000 республиканцев (Payne 2000:219). Гражданская вой-на повсюду оставляла шрамы.
Франко и после него
Придя к власти, Франко построил свой режим на союзе с военными, духовенством, авторитарной Фалангой и движением синдикалистов, которое контролировала Фаланга. В отношении долгосрочной демо¬кратизации самым важным действием Франко было то, что он на¬столько крепко взял под контроль военных, что они утратили свою ле¬гендарную и опасную автономию. Союз Испании с Соединенными Штатами (которые до того не поддерживали отношений с режимом Франко) во время холодной войны обуздал влияние военных еще больше: теперь Испания посылала тысячи офицеров на обучение в США, и перед теми, кто с охотой подчинялся режиму, открывалась за¬видная военная карьера.
В 50-е годы Франко сумел укрепить связи с церковью через кон¬кордат с папой, а также отвести в сторону политические амбиции Фаланги, все больше осуществляя свою власть через бюрократов и технократов, а не через фанатиков. Затем эпоха согласия и развер¬нувшаяся церковная реформа смягчили тот яростный антиклерика¬лизм, который был одной из самых поразительных черт республи¬канцев в период республики и гражданской войны (Cruz 1997). Все эти развернувшиеся процессы облегчались тем, что Испания всту¬пила в период быстрого экономического развития (как никогда за всю ее историю) и как никогда широко привлекала иностранный капитал. Задачи руководства новой индустриальной экономикой оставляли мало места военным офицерам и политическим традици¬оналистам.
Но изменения в социальной жизни Испании в то же время подрыва¬ли основы правления Франко. Стэнли Пейн подводит такой итог:
«Хотя на власть Франко серьезно не покушались, пока он был жив, действовавшие к моменту его смерти правительственные функци¬онеры обнаружат, что общество и культура, на которых когда-то был основан режим Франко, перестали существовать и его режим
уже не мог себя воспроизводить. В конечном счете происшедшие экономические и культурные сдвиги, были ли они задуманы в том виде, как они затем совершились или нет, лишили франкистский режим смысла» (Payne 2000:493).
Оппозиция внутри страны росла в 60-е годы, и обессилевший Фран¬ко не прибегал больше к таким репрессивным мерам, которые делали его в 30-е годы устрашающей фигурой. Промышленные рабочие, сту¬денты, местные националисты и, что особенно удивительно, низшее ду¬ховенство начали высказываться против режима. Формальное назначе¬ние принца Хуана Карлоса преемником Франко в июле 1969 г. означа¬ло, что смена режима уже началась. Свержение авторитарного режима в Португалии в 1974 г. еще больше ослабило позиции консерваторов и вдохновило прогрессистов.
Так что смерть Франко 20 ноября 1975 г. разрядила напряжение во многих отношениях. Тем не менее лишь после вступления Хуана Кар¬лоса на престол режим начал вводить формальные институты парла¬ментской демократии, как их обычно понимают на Западе: свобода печати и организаций, широкая избирательная кампания, независи¬мый суд и другие. Поэтому те, кто изучает испанские преобразования, не без оснований считают годы 1975—1981 гг. чудом политического инжиниринга.
Рис. 6-3 показывает, что получилось в результате этого инжиниринга. После небольшой демократизации и усиления потенциала государства в период после Первой мировой войны и до 1930 г. резкая демократизация времен Второй испанской республики сопровождалась существенным сни¬жением потенциала государства; режим Франко в высочайшей степени ук¬репил потенциал государства, и все это — за счет демократии. Но начиная с 1960-х гг. при небольшом снижении возможностей центральной власти происходит быстрая демократизация со всенарастающим темпом.
Таким образом, Испания прошла два больших цикла демократиза¬ции: прерванный и в конечном счете повернутый вспять цикл после Первой мировой войны и до середины 1930-х гг.; и более продолжи¬тельный цикл, начавшийся в послевоенные годы при Франко и продол¬жавшийся до 1970-х гг. Каждый цикл грубо сопоставим с каузальными изменениями, представленными на рис. 6-3:
• расширение политического участия народа, выравнивание доступа к негосударственным политическим ресурсам и возможностям, запрет автономной и/или произвольной власти, опирающейся на принужде¬ние и насилие как внутри, так и вне государства;
• сокращение влияния автономных властных структур, включая правя¬щие, на публичную политику;
• подчинение государства публичной политике + упрощение влияния народа на публичную политику;
• расширение взаимообязательных отношений государства и граждан, усиление их равноправности и защищенности = демократизация
Первый цикл закончился важным политическим завоеванием в виде политических организаций народа (как публичных, так и неле¬гальных), а также накопил опыт становления демократических ин¬ститутов. Затем победа Франко в гражданской войне на время вос¬становила автономные независимые властные структуры: и армию, и собственную правящую клику Франко. Впоследствии же авторитар¬ное правление Франко решительно подчиняет армию контролю гра-жданской власти.
Более опосредованно, но не менее решительно государственная политика экономического развития и рост международного влия¬ния после 1960 г. подчиняли государство Франко публичной поли¬тике и способствовали росту влияния народа на публичную полити¬ку. Не отрицая мудрости политического руководства Адольфо Суареса и короля Хуана Карлоса, мы, однако, видим, что в Испании еще задолго до 1981 г. происходили такие изменения конфигурации вла¬сти, которые были благоприятны для демократии. Хотя новая кон¬ституция, вступившая в силу в 1979 г., документально закрепила подчинение военных Основному закону и королю, но на деле кон¬ституция лишь подтвердила потерю военными их политической не¬зависимости, чего Франко добился в последние десятилетия своего правления. Неудавшийся военный переворот 1981 г. продемонстри¬ровал это всему миру: армия, которая в течение двух столетий зада¬вала ритм политической жизни Испании, утратила независимость и не могла обратить вспять поступательное движение установившего¬ся режима.
Власть, доверие и неравенство
Несмотря на то что в предыдущих главах я делал акцент на сетях до¬верия и категориальном неравенстве, эту главу я писал так, как будто изменения конфигурации власти и последствия такового происходят независимо от изменений в доверии и неравенстве. Ме¬жду тем эти факторы, без сомнения, взаимодействуют. На самом деле в более ранних анализах сетей доверия я рассмотрел тот же пе¬риод испанской истории и предложил построить следующую после¬довательность:
1931-1933 гг. — значительная интеграция сетей доверия рабочих и крестьян в национальную публичную политику через союзы и поли¬тические организации, при частичном исключении (из политики) во¬енных;
1933-1935 гг. — противостояние частично объединившихся рабочих, кре¬стьян и регионалистов, с одной стороны, и федеральной власти, с другой;
1936 г. — новые мобилизации рабочих, крестьян и регион&шстов, контрмобилизация военных;
1936-1939 гг. — нарастающее (и насильственное) исключение рабочих, крестьянских и регионалистских сетей доверия из национальной поли¬тики;
1939-1960 гг. — возвращение к преобладающему значению патронирую¬щих, связанных с узкочастными интересами связей и уклончивый тра¬диционализм 1920-х гг. теперь вместе с авторитарной интеграцией во¬енных и католической церкви в систему правления Франко;
1960-1975 гг. — ослабление старых местных сетей доверия в связи с эко-номическим ростом, ослаблением репрессий и расширением системы се¬тей доверия внутри организаций рабочих;
1976-1978 гг. — демократизация, основанная на облегчении интеграции сетей доверия в публичную политику и частичном вытеснении церков¬ных и военных сетей доверия (Tilly 2005:149).
Эта последовательность событий, все еще представляющаяся воз¬можной, состоит из дополняющих друг друга процессов, рассмотрен¬ных в отношении связи публичной политики и обычных форм органи¬зации, в особенности сетей доверия, в рамках которых протекала повсе¬дневная жизнь испанцев. В связи с изменениями отношений главных конфигураций власти и публичной политики особенно интересен пери¬од с 1939 г. до 1960 г. В течение этого периода сети доверия рабочих и крестьян-республиканцев не просто распались. Члены этих сетей как-то приспособились к чуждой им системе правления, в основном посредст¬вом уклонения и конформизма в сочетании с тайным коллаборацио-низмом, невидным обществу.
Что же касается категориального неравенства, то его изоляция от публичной политики происходит, кажется, до Второй республики. Точно, что испанские женщины не имели избирательных прав до 1931 г. — то есть до Второй республики. Но в целом, несмотря на чрезвы¬чайное социальное неравенство в стране, испанские режимы (со вре¬мени введения в 1890 г. избирательного права для мужчин) избегали прямо основывать публичную политику на классовых, религиозных, этнических, языковых различиях или на принадлежности к аристо-кратии. Такая вынужденная изоляция публичной политики от катего¬риального неравенства в Испании проложила путь демократизации и неизменно сохранялась на протяжении всего периода, когда и сети до¬верии, и конфигурация власти так турбулентно изменялись.
Как мы уже видели из драматического примера Южной Афри¬ки, Испания не пошла единственным возможным путем в том, что касалось сетей доверия, категориального неравенства и конфигу¬раций власти. Напротив, в Южной Африке решающие изменения этих трех параметров произошли более или менее одновременно, усиливая, таким образом, напряжение борьбы в 1980-е и 1990-е гг. Даже когда власть перешла в руки африканцев, южноафриканско¬му режиму все еще предстояло разрешить серьезную проблему: как справиться с автономными вооруженными силами (с обеих сто¬рон) и как их интегрировать.
В иной последовательности развивались события в Соединен¬ных Штатах. Здесь гражданская война в основном завершила про¬цесс подчинения автономных центров власти, использовавших на¬силие, и, как мы видели, массовая интеграция сетей доверия в публичную политику произошла до начала XX в. Но тендерное катего¬риальное неравенство и в особенности расовое еще долго продол¬жали обезображивать американскую публичную политику.
Так что перед нами еще стоит задача проанализировать после¬довательность и взаимодействия этих трех главных видов измене¬ний в ходе демократизации и дедемократизации. Траектории этих двух противоположно направленных движений варьируются соот¬ветственно последовательности и взаимодействию изменений в сетях доверия, категориальном неравенстве и автономных цент¬рах власти. Кроме того, до сих пор мы регистрировали периодиче¬ские воздействия на эти траектории двух других факторов. Во-пер¬вых, уровень потенциала государства с началом процесса демокра¬тизации (или дедемократизации) влияет на протекание этого про¬цесса; вспомним, как отличалась демократизация в Швейцарии (государстве с низким потенциалом) от демократизации во Фран¬ции (государстве с высоким потенциалом). Во-вторых, потрясения в результате внутренней конфронтации, военного завоевания, ко¬лонизации и революции ускоряют те самые процессы, которые происходят при определенной демократизации и дедемократиза¬ции, но это ускорение вызывает среди прочего более интенсивное взаимодействие. И здесь революция в Южной Африке может про¬демонстрировать, сколь сильным может быть такое взаимодейст¬вие и сколь значительным оказывается его влияние на качество публичной политики.
Эти проблемы будут рассмотрены в следующей главе. Давайте повнимательнее присмотримся к тому, какими разными путями ре¬жимы проходят демократизацию и дедемократизацию.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии