Читателя может удивить, что антимонопольное законодательство представляет собой один из важнейших инструментов подавления конкуренции и предоставления квазимонопольных привилегий. Даже среди экономистов очень немногие подвергали сомнению саму идею антимонопольного законодательства, особенно в наши дни, когда оно стало элементом правовой традиции. Как и во многих других случаях, оценка антимонопольных законов покоилась не на анализе их природы или неизбежных последствий, а представляла собой чувственную реакцию на заявленные намерения законодателей. Эти законы критиковали главным образом за то, что они «недостаточно радикальны». Некоторые из самых яростных сторонников «свободного рынка» с особенной настойчивостью ратовали за принятие антимонопольных законов и «раздробление монополий». Даже экономисты «правого» толка с заметной робостью осмеливались критиковать отдельные положения этих законов, не отваживаясь подвергнуть критике сам принцип этого законодательства.
Существует единственно разумное определение монополии — дарование правительственной привилегии[72]. Отсюда ясно, что при помощи уголовного законодательства правительство не в состоянии одолеть монополию. Если бы правительство действительно желало достичь этой цели, ему следовало бы просто ликвидировать им же предоставленные монопольные привилегии. Таким образом, антимонопольные законы ни в малейшей степени не «уменьшают монополию». Достигают они совсем иного — бессистемного притеснения самых эффективных предприятий. Законодательство Соединенных Штатов пестрит смутными, не имеющими точного значения терминами, что дает исполнительной власти и судам возможность не объявлять заранее, что именно они считают преступным «монополизмом», а что таковым не является. Если англосаксонское право в целом покоится на ясных определениях преступления, известных заранее и поддающихся обнаружению в ходе судебного разбирательства, то антимонопольные законы опираются на намеренную туманность определений и на решения ex post facto[73]. Ни один бизнесмен не в состоянии заранее знать, когда он совершает преступление, а когда — нет, до тех пор пока правительство, возможно после изменения своих собственных критериев преступного деяния, не нападет на него и не накажет. Произвольные правила и обнаружение преступлений ex post facto ведут к многообразным последствиям: деловая инициатива стеснена; бизнесмены запуганы и зависимы от произвольных толкований закона правительственными чиновниками; бизнес лишен возможности эффективно обслуживать потребителей. Поскольку бизнес всегда тяготеет к тем формам и методам производства, которые максимизируют прибыль и приносят наибольшую выгоду потребителям, любое стеснение со стороны правительства оборачивается лишь препонами для эффективных форм организации и поощрением неэффективных[74].
Впрочем, было бы пустой тратой сил пытаться закрепить в законе более ясное определение монополистической практики. Закон туманен, потому что однозначное определение монополии на рынке дать невозможно. Отсюда хаотические метания правительства от одного безосновательного критерия монополии к другому: размер фирмы, «близость» субститутов, установление цены на «слишком высоком», «слишком низком» или таком же, как у конкурентов, уровне; слияние, существенно «ограничивающее конкуренцию», и т.п. Все эти критерии бессмысленны. Примером является критерий существенного ограничения конкуренции. Он неявно предполагает, что «конкуренция» — это в своем роде количественная характеристика. Но это не так; конкуренция — это процесс, в ходе которого частные лица и фирмы поставляют товары на рынок без применения силы[75]. «Конкуренцию» не сохранить произвольными требованиями иметь в некоей отрасли или в регионе такое-то число фирм определенного размера; нужно просто обеспечить возможность людям, не ограниченным применением силы, конкурировать или не конкурировать между собой.
Первоначальный закон Шермана делал акцент на «сговоре» для «ограничения свободы торговли». Еще раз повторим, в картелях самих по себе нет ничего несовместимого с конкуренцией, потому что в концептуальном плане нет разницы между картелем, слиянием компаний и созданием корпорации: все эти операции имеют целью слияние активов, чтобы получить возможность более эффективно обслуживать потребителей. Если «сговор» необходимо прекращать, если государство должно разрушать картели, т.е. если для сохранения конкуренции необходимо разрушить систему сотрудничества, тогда «антимонополисты» должны требовать полного запрещения всех корпораций и товариществ. Тогда допустимыми станут только фирмы, находящиеся в индивидуальной собственности. Неэффективность и более низкая производительность, порождаемые запретом на слияние капиталов, отбросят экономику назад к полуварварскому состоянию, не говоря уже о том, что принудительная конкуренция и запрещение сотрудничества едва ли совместимы с принципами «свободного рынка», в верности которому клянутся многие деятели антимонопольного движения.
Про человека, который пребывает в праздности вместо того, чтобы работать, можно сказать, что он «ограничивает» торговлю, хотя он просто в ней не участвует. Если борцы с монополиями хотят устранить праздность (идея, которая является логическим развитием выдвинутой У. Хаттом концепции суверенитета потребителей), тогда следует принять закон об обязательном труде и недопустимости досуга, т.е. ввергнуть мир в состояние, близкое к рабству[76]. Но если мы определим «ограничение» как ограничение свободы других заниматься торговлей, то становится понятным, что на свободном рынке ничего подобного быть не может и что только государство (или другая структура, практикующая принуждение) может ограничить торговлю. И одной из наиболее заметных форм такого ограничения является само антимонопольное законодательство!
В последние годы Изабелл Патерсон была одним из немногих строгих критиков принципов антимонопольной политики. Она пишет: «Корпорация Standard Oil не ограничивает торговлю; ради развития торговли она дошла до самого края земли. Можно ли сказать, что корпорация “ограничивает торговлю” если того, чем она зарабатывает, просто не существовало, пока она сама не произвела товары и не поставила их на рынок? Каким образом автомобилестроители ограничивали торговлю в то время, когда они произвели и продали 50 млн автомобилей, а до них этого производства не было вообще?.. Взгляните на американские корпорации, которые создали такое производственное разнообразие, развив его до таких масштабов, на фоне которых промышленность и торговля предшествующих эпох выглядят как придорожная лавочка. Бесспорно, нельзя выдумать ничего более абсурдного, чем называть эти свершения “граничением торговли”и клеймить их как преступление!»[77].
И Патерсон делает вывод: «Государство не в состоянии “восстанавливать конкуренцию” или “обеспечивать” ее. Государство — это монополия, и в его силах только создать монополию, наложив ограничения, доходящие до требования, чтобы каждый желающий участвовать в производстве должен был получать соответствующее разрешение. В этом суть статусного общества. Незамеченным прошло то, что антимонопольное законодательство есть возврат к статусному обществу… Политики… получили закон, в рамках которого гражданин не может знать заранее, что составляет существо преступления, и, таким образом, любое производство стало возможным поводом для судебного расследования, если не для осуждения»[78].
На заре возникновения «проблемы трестов» Поль де Рюсьер писал: «Откровенно говоря, образование трестов не является результатом естественного действия экономических сил; в той мере, в которой они зависят от искусственной защиты (такой, как таможенные пошлины), самый эффективный метод борьбы с ними заключается в том, чтобы в наиболее возможной степени сократить число и силу всех форм протекционизма. В нашей власти попытаться преодолеть влияние этих искусственных обстоятельств, но мы совершенно бессильны в борьбе с естественными условиями… До настоящего времени Америка следовала прямо противоположным курсом, кляня экономические силы, содействующие концентрации промышленности, и пытаясь решить вопрос методом антимонопольного законодательства, т.е. с помощью ряда совершенно искусственных мер, упирая на то, что между конкурирующими компаниями не должно быть никакого взаимопонимания. Результаты оказались плачевными — силовое подавление плодотворных инициатив… [Законодательство] не затрагивает корень зла, не ограничивает, а расширяет роль искусственных условий и, наконец, средствами регулирования усложняет то, что в высшей степени нуждается в упрощении и устранении ограничений»[79].
- Войдите, чтобы оставлять комментарии