Экономическая наука все больше напоминает огромное здание с большим количеством этажей, флигелей и пристроек. Все жители этого огромного здания (экономисты) признают, что фундаментом этой величественной постройки является экономическая теория. Но кто задумается о фундаменте и его основании (предмете), пока здание устойчиво и ему ничего не угрожает? Однако, становясь все более громоздким, здание экономической науки теряет свою устойчивость, и экономисты начинают говорить о кризисе экономической науки и, в частности, экономической теории [2, 6, 11, 13]. Также возникает необходимость нового осмысления её предметных миров.
Кризис для экономической науки является нормальным состоянием и в работах большинства выдающихся экономистов мы всегда можем найти упоминания о кризисе в экономической науке или хотя бы о необходимости сделать её более реалистичной, непротиворечивой, формализованной (неформализованной) и т.д. Экономисты все еще не могут изжить комплекс по поводу отличия их науки от идеала научности – естественных наук, например, физики и химии. Многие современные неортодоксальные экономические исследовательские программы в дискуссиях сравнивают с алхимией, в отличие от «настоящей науки», под которой понимается неоклассическая ортодоксия или конвергентные с ней парадигмы. Однако ненаучная алхимия во многом способствовала возникновению научной химии.
В своих исследованиях современные экономисты-теоретики редко задумываются над вопросом, что же является предметом их науки. Может, вопрос о предмете потерял свою актуальность? Нет, скорее, наоборот, вопрос о предмете стал настолько сложным, что немногие могут и хотят заниматься данной проблемой.
Предметные миры экономической науки разнообразны. Однако сама экономическая наука довольно аморфна. Она включает три крупных блока дисциплин, которые обычно являются отдельными специальностями на современных экономических факультетах университетов: собственно экономический (представленный в основном экономической теорией), управленческий и финансовый. Более того, каждый из этих блоков образует свой мир со своими специфическими проблемами и объектами исследований.
Студенты старших курсов экономических факультетов в большинстве случаев не могут дать вразумительного определения предмета экономической теории. В лучшем случае они говорят об экономических отношениях, редко о проблеме выбора, не уточняя какого, в каких условиях и при каких ограничениях. Почему так происходит? Ответ лежит не на поверхности: им нет необходимости задумываться о предмете. Экономическая теория теряет свою популярность среди студентов и даже среди самих исследователей . Возникает чудовищное количество новых «экономик»: неоэкономика, наноэкономика, нейроэкономика, новая, старая (традиционная) институциональные экономики, новая политическая экономия, и т.д. Также экономисты вторгаются в сопредельные области общественных наук, предлагая свои методы для анализа; самым ярким примером здесь является экономика и право. Такая методологическая экспансия получила название экономического империализма. Экономисты также активно импортируют свои методы в политологию, и даже идеи и модели неоинституционализма в современную социологию. Осуществляя «империалистический» захват всё новых и новых территорий, современные экономисты часто плохо осведомлены о своих периферийных неортодоксальных теоретических окраинах. В данной работе предпринимается попытка напомнить о «затерянном мире» австрийской экономической теории.
На протяжении второй половины XX века австрийский праксиологический подход к экономической науке все больше и больше оттеснялся на периферию, однако совсем не исчез и, возможно, станет актуальным в XXI веке. Представители австрийской школы еще в середине XX века предприняли попытку создать социальную метанауку праксиологию; они всегда подчеркивали междисциплинарный характер изучения человеческой деятельности, который обусловливает необходимость интегрировать социальные науки в метанауку или возможность заимствования методов и исследовательских подходов. Л. фон Мизес указывал на необходимость создания общей науки, изучающей человеческое действие, он предложил для этого термин «праксиология» [8, с. 28]. Дословно «праксиология» означает «логика действия». Предметом изучения праксиологии в целом является любой вид человеческой деятельности, а экономическая теория лишь входит в праксиологию как одна из её составных частей, поскольку предметом экономической науки является поведение (действия) индивидов.
Праксиология возникла из классической школы политической экономии. Л. фон Мизес впервые определил научный метод австрийской школы экономической теории как праксиологический, а затем применил его к экономической науке. Сущность праксиологического подхода к анализу человеческой деятельности проявляется в его особенностях.
Во-первых, человеческая деятельность рассматривается праксиологической наукой в самом общем, формальном смысле. Праксиологический подход основывается на том, что люди совершают действия для достижения конкретных, субъективно определяемых ими целей, применяя для этого определенные средства. Но формализм праксиологического подхода заключается в том, что в центре внимания оказывается любая человеческая деятельность, представляющая собой сознательное, целеустремленное поведение, резко контрастирующее с бессознательными рефлексами, животной реакцией и инстинктами. Необходимым элементом человеческой деятельности является выбор, когда из нескольких альтернатив индивид выбирает одну и отказывается от остальных. Следовательно, «действие подразумевает и принятие, и отказ» [9, с. 15]. Причём, если человек предпочитает ничего не делать, в праксиологическом смысле он тоже действует, так как и здесь имеет место выбор между активным и пассивным времяпрепровождением.
Во-вторых, действия индивидов рассматриваются в праксиологии как изначально рациональные: какую бы цель перед собой ни ставил человек – достижение материального благополучия, удовлетворение физиологических потребностей или познание высших духовных ценностей, – так или иначе, конечной целью любой деятельности всегда является удовлетворение определенных желаний индивида. Очевидно, что общей предпосылкой человеческой деятельности является желание достичь более удовлетворительного состояния. У каждого человека своя шкала ценностей и предпочтений, своё представление об окружающей действительности. Поэтому невозможно дать объективную оценку поступкам отдельного индивида. В любом случае, выбор цели всегда крайне субъективен, и никто не вправе регламентировать действия человека или решать за него, как следует поступать в каждой конкретной ситуации.
Из этого положения следует, что цели, поставленные человеком, принимаются в праксиологической науке как нечто данное, заранее определенное. Во всех научных трудах, посвященных разработке этой темы, особо подчеркивается, что праксиология – наука выбора средств, а не целей, что её предмет – средства, а не цели [9, с. 24]. Однако в свете последних достижений традиционной институциональной экономики необходимо учитывать, что институциональное окружение и обучение могут оказывать влияние на особенности формирования предпочтений экономических агентов и, следовательно, на средства достижения их целей [20, 21].
Праксиологическая наука не выносит никаких ценностных суждений относительно поступков индивидов. Нравственное содержание поступков отдельного человека определяется множеством факторов – окружающей средой, наследственностью, воспитанием. Этические и моральные аспекты человеческой деятельности не учитываются праксиологией. В центре внимания праксиологического анализа, как уже упоминалось, не цели, которые выбирает индивид, а средства, способы, которыми он пользуется, чтобы достичь поставленных целей. Поэтому «теории праксиологии… действительны для любой человеческой деятельности безотносительно к лежащим в её основе мотивам, причинам и целям» [9, с. 24]. Анализ избираемых средств сводится к оценке целесообразности, адекватности их применения в соответствии с поставленными целями.
В-третьих, в соответствии с праксиологическим подходом действующий человек мыслит категориями «средства» и «цели», которые соотносятся как категории «причина» и «результат». Вследствие этого действовать может лишь человек, умеющий упорядочивать явления окружающего мира и обнаруживать между ними причинные связи, которые обусловливают изменения окружающей действительности. И хотя наше знание не универсально, «полное или частичное незнание в некоторых областях не уничтожает категорию причинности» [9, с. 25]. Человек способен осмыслить происходящие изменения только как результат либо действия причинных связей, либо целеустремленного поведения. Таким образом, праксиологический анализ опирается на два принципа познания – причинность и телеологию.
Методологический аппарат праксиологической науки включает принципы априоризма, индивидуализма в форме субъективизма . Методологический априоризм подразумевает универсальность и неопровержимость категорий фундаментальных логических отношений и принципов причинности и телеологии. Безусловно, общение между людьми возможно только благодаря наличию общих для всех нас категорий мышления и деятельности, обусловленных логической структурой человеческого разума: «Мысль, что А может быть одновременно не-А или что предпочтение А перед В одновременно есть предпочтение В перед А, просто невообразима и абсурдна для человеческого разума» [9, с. 37]. Априорное знание предполагает наличие определенных исходных аксиом, из которых впоследствии дедуктивно выводятся все положения науки. В случае праксиологии это как раз аксиома деятельности, утверждающая, что люди действуют для того, чтобы достичь целей, которые они выстраивают в соответствии с субъективной шкалой ценности; применяют определенные средства для достижения этих целей с наименьшими затратами (субъективно оцениваемые издержки); а также то, что индивиды выбирают средства и цели. Цель трактуется как результат, к которому стремится человек в своей деятельности, а «средство» – как всё то, что служит достижению этой цели: «Желаемое состояние, которого индивид стремится достичь, является целью; меры, посредством которых индивид пытается достичь своей цели, служат средствами» [25, p. 943].
Важной отличительной особенностью австрийской школы является субъективная теория ценности, которая имеет мало общего с теорией потребительского поведения в неоклассике. Согласно Л. Мизесу, «определение ценности, имеющее своим результатом действие, означает предпочтение и отклонение; оно никогда не означает равенства и безразличия» [9, с. 333]. Объяснение обменов и их пределов в рамках австрийской парадигмы во многом предвосхитило теории трансакционных издержек неоинституционалистов. Отличительной чертой австрийской школы также является последовательно отстаиваемый либерализм и методологический субъективизм.
Согласно подходу австрийской школы, человеческое действие рассматривается в контексте методологического субъективизма и неопределенности, что во многом противоречит скрытому объективизму экономики мэйнстрима. И хотя проблеме неопределенности в неоклассике уделяется все больше внимания с использованием вероятностных и игровых моделей, сам подход к данному феномену радикально отличается от австрийского [9, ч. 1., гл. 6].
Методологический индивидуализм и доминантная роль предпринимательства в экономике, которым австрийцы уделяют центральное место в своих теориях, конечно, присутствуют в неоклассике. Например, в стандартном вводном курсе экономической теории в первой или второй лекции обязательно указывается на методологический индивидуализм и предпринимательство как факторы производства, но в дальнейшем принцип методологического индивидуализма сводится к тому, что ценность экономических благ зависит от индивидуальных вкусов или «заданных» функций полезности, а о предпринимательстве далее не упоминается вообще.
Наряду с методологическим субъективизмом, важной отличительной чертой австрийцев является использование каузально-генетического метода. Этот метод предполагает абстракцию и гипотетическую реконструкцию. Это значит, что необходимо шаг за шагом проследить, каким образом индивидуальные взаимодействия приводят к возникновению того или иного феномена. Каузальный генетический метод является альтернативным «функциональному» методу, использованному Л. Вальрасом при объяснении рыночного равновесия. К. Менгер и другие теоретики-австрийцы трактовали установление равновесия как процесс, благодаря которому распыленная информация постепенно интегрируется посредством координирующего воздействия цен, в то время как Л. Вальрас пытался математически представить существование равновесия. Оба подхода используют одни и те же «точные законы микроэкономики, но в различных целях» [1, с. 85].
Метод праксиологии коренным образом отличается от метода эмпирических естественных наук – физики, химии и т.д., – которые получают свое знание опытным, экспериментальным путём, поскольку социальные отношения нельзя изучать в лабораторных условиях. Здесь необходимо уточнить, что у экономистов как представителей социальных наук действительно нет возможности проводить «лабораторные» эксперименты в условиях реального (настоящего) времени. Но можно согласиться с Д. Нортом в том, что у представителей экономической теории есть история как идеальное поле для эксперимента [10].
Кроме того, праксиология не использует математических методов для выражения количественных взаимосвязей в человеческих действиях по той причине, что измерить каким-либо образом эти взаимосвязи невозможно. Но «невозможность измерения состоит не в недостатке технических методик определения меры. Причина – в отсутствии постоянных соотношений». Следовательно, праксиологическая наука «не является количественной и не производит измерений, так как отсутствуют константы» [9, с. 56].
Принципиальное отличие подхода австрийской школы состоит в осознании того, что «на самом деле не существует законов, предписывающих, что людям выбирать и какие цели преследовать» [24, p. 6]. С этой точки зрения, человек прежде всего – существо деятельное: он имеет намерения, преследует определенные цели, использует средства для их достижения, строит планы своего поведения. Однако эти цели и средства не задаются ему извне: он создает их сам, как и издержки, связанные с принятием тех или иных решений. И мнения, и оценки возможностей использования средств, а следовательно, достижимости или недостижимости поставленных целей являются теми факторами, которые определяют его выбор. Такой подход к описанию человека «австрийцы» называют субъективистским, то есть они характеризуют индивидов как действующих лиц, наделенных умом, интеллектом, способных классифицировать, упорядочивать и разделять физические объекты мира по категориям средств и целей [27]. Такой подход, несомненно, более реалистичен, чем неоклассический.
В этой связи необходимо указать на такую особенность человеческого поведения, как элемент риска. В реальности осуществление выбора почти всегда происходит в условиях неопределенности и недостаточного знания. Таким образом, будущее, с точки зрения конкретного лица, не является предопределённым; хотя каждое рыночное действие осуществляется с целью получить прибыль, но всегда существует вероятность потерь. Поэтому австрийская теория заключает, что все действия рыночных субъектов содержат элемент предпринимательства, которым фактически пренебрегает неоклассика. Обмен возникает лишь тогда, когда индивиды осознают возможность получения прибыли; однако потенциальная возможность торговли создается самими действующими лицами, она не является следствием воздействия внешних сил. В конечном счёте, торговля, обмен – это деятельность индивидов, и цены на рынке возникают, таким образом, при их взаимодействии, когда они создают возможности для улучшения своего положения: каждый индивид вначале должен оценить прибыльность, выяснив, что ему дороже и на каких условиях он мог бы отдать то, что у него есть, за то, что он желает иметь.
То, что часто принимается за «данное» в неоклассической теории, – упорядоченные предпочтения экономических агентов, наличие и характеристика средств, цены, по которым агенты могут торговать друг с другом, – «австрийцы» пытаются объяснить, т.е. показать их происхождение как результат целесообразной деятельности самих людей.
Ключевым моментом австрийской экономической теории является понимание рыночного процесса как динамического, в отличие от статичной неоклассической теории равновесия. Особенно продуктивное применение этого динамического подхода иллюстрирует фундаментальная австрийская концепция конкурентного процесса. Конкуренция, по сути, предполагает отсутствие равновесия на рынке и, таким образом, характеризуется как соперничество между агентами по поводу ценообразования, а не как конечное состояние.
Фундаментальное открытие Ф. Хайека состоит в том, что он сформулировал сущность конкуренции как процедуры открытия нового знания, которое отражается эксплицитно, например, в ценах, а также имплицитно в виде неявного знания [15]. Конкуренция значима именно потому, что её результаты невозможно предсказать. Если же результаты конкуренции предсказуемы, то тогда она представляет простую трату ресурсов и может быть заменена управленческой координацией. Но только рыночная конкуренция и координация могут лежать в основе стабильного и эффективного экономического порядка. Именно непонимание сущности конкуренции привело к множеству попыток как в теории, так и на практике заменить процесс конкуренции как формы экономической координации в национальной экономике централизованным планированием.
Особая роль в австрийской теории конкурентного процесса отводится знаниям, которые в данном контексте трактуются как нечто большее, чем умения или профессиональные навыки: «Дополнительное знание, о котором нам надлежит иметь какое-то представление, … – это то знание альтернативных возможностей действия, которое человек непосредственно не пускает в дело» [19, с. 67]. Согласно концепции неявного знания, разработанной Ф. Хайеком, рынок предстает как информационная система, в которой индивиды всегда действуют в условиях неполной информации. Знание каждого человека обязательно носит фрагментарный характер, и задача теории конкурентного процесса заключается именно в том, чтобы выявить механизм формирования рыночных решений путём взаимодействия людей, каждый из которых владеет лишь частичным знанием.
Характеризуя это неполное личностное знание миллионов незнакомых друг другу людей, Ф. Хайек проводит частичную аналогию между разделением труда и разделением знания в обществе: в действительности мы можем наблюдать, что фрагменты знания, рассеянного среди множества индивидов, соединяясь, приводят к таким результатам, как будто люди действовали по единому плану. Рыночная неопределенность агентов выступает, таким образом, важнейшей предпосылкой функционирования конкурентного механизма, поскольку фрагментарное личностное знание в то же время экономически наиболее значимо, так как владение им обеспечивает сравнительные преимущества в выполнении тех или иных видов деятельности. С этих позиций рынок предстает своеобразным информационным устройством, осуществляющим координацию знаний множества обособленных индивидов. Рыночная система координации действий, устанавливая соответствие между субъективными ожиданиями, гарантирует эффективность совместимых знаний её членов, однако «всегда ценой того, что развенчивает и упраздняет другие, несовместимые с ней ожидания» [ 18, с. 56]. Наиболее успешно, с точки зрения теории конкурентного процесса, с этой задачей справляется рынок. Никакое другое альтернативное общественное устройство не может скоординировать спонтанные действия индивидов лучшим образом. Именно рынок создает необходимые условия для эффективного использования личностного знания, поскольку конкурентная среда наделяет агентов правом свободно распоряжаться располагаемой информацией.
Согласно подходу австрийской школы, в масштабе всего общества решающую роль играет именно проблема координации имеющейся у индивидов неявной информации о конкретных обстоятельствах времени, места и образа действий. Вопрос об установлении рыночного равновесия в данном случае сводится к проблеме комбинирования крупиц знания, которым обладают индивиды. При этом вовсе не предполагается, как в традиционном равновесном анализе, что обязательное условие равновесия – это максимизация ВВП или какого-либо другого количественного индикатора; предпосылка совершенного знания также не принимается в расчёт австрийской теорией. Более того, в реальности «достижение равновесия возможно лишь по отношению к тому знанию, которое человеку уготовано приобрести в ходе попыток осуществления своего первоначального плана» [19, с. 68]. Таким образом, австрийский подход определяет оптимальное состояние как наиболее полное использование имеющегося в распоряжении индивида фрагментарного знания, рассеянного в обществе. Это релевантное знание, которым обладает человек, отражает весь тот объём информации, который относится к конкретной рыночной ситуации.
Непосредственным результатом, к которому приводит эффективная координация знаний, является эффективное распределение ресурсов. Разумеется, отдельные участники незапланированного процесса действуют рационально в соответствии с собственной точкой зрения [28, p. 154]. Согласно этому, мы можем иметь равновесное состояние просто из-за того, что некоторые индивиды не располагают возможностью получить знания о фактах, которые могли бы побудить их пересмотреть свои планы. Данный подход предполагает, что на рынке всегда присутствует асимметрия информации, и даже если люди обладают одинаковой информацией, то оценивают её по-разному. Следовательно, выражаясь языком современной теории, «личностное знание асимметрично, так как по большей части недоступно никому, кроме своего носителя» [4, с. 17].
Снижение информационной асимметрии возможно постольку, поскольку рыночный процесс способствует распространению информации и обучению индивидов. Дело в том, что создание условий для координации разрозненных знаний невозможно без предоставления участникам рынка обобщенной информации о состоянии всей системы. Это значит, что конкретное индивидуальное знание, выступающее как умение пользоваться уникальными возможностями времени и места [3, с. 9], агенты должны сочетать с абстрактной рыночной информацией, которая представлена системой цен. Именно через сигналы рыночных цен экономические субъекты узнают о вкусах и предпочтениях потребителей, технических возможностях производителей, а также о будущих планах участников. Информация, получаемая таким образом, порождается самим ходом конкурентного процесса и качественно отличается от личностного знания. Будучи ориентированной на систему, взятую как единое целое, она носит обобщенный характер, помогая каждому из участников рынка вписать свои конкретные специфические знания в общую систему знаний [16, с. 68]. Как механизм передачи информации система цен предоставляет рыночным агентам знание более высокого порядка по сравнению с личностным знанием – информацию об информации.
Процесс обучения отражает то, как «принимающие решения субъекты пересматривают свои представления о системе координат, связывающей цели и задачи, соответствующие их ситуациям» [5, с. 47–48]. Анализ рыночного взаимодействия не ограничивается пониманием того, что индивиды просто реагируют на данную информацию. Скорее, здесь большее значение имеет проявление предпринимательской чувствительности по отношению к возможным изменениям исходной информации. Относительно координации успех предпринимательского рыночного процесса предполагает связь между совершенством знания и равновесным состоянием. Ситуация нарушенного равновесия характеризуется широким распространением незнания экономических субъектов о реально существующих возможностях выгодного обмена: потенциальные продавцы не осведомлены о наличии покупателей, готовых приобрести их продукцию; потенциальные покупатели не информированы о существовании продавцов, которые могли бы предложить привлекательные условия сделки. Кроме того, из-за неосведомлённости участников рынка не по назначению используются ресурсы, привлекаемые для выпуска товаров, не столь необходимых потребителю, а также нерационально производятся продукты, которые могли бы быть произведены с меньшими затратами и с использованием менее ценных ресурсов. Таким образом, в результате неравновесного состояния оказываются упущенными возможности взаимовыгодного обмена между потенциальными покупателями и продавцами, как по каждому продукту, так и по каждому ресурсу [5, с. 76–77].
В свою очередь, состояние равновесия предполагает полную координацию индивидуальных планов, в результате чего каждый экономический субъект согласовывает свои решения с решениями, которые, исходя из его ожиданий, примут другие участники рынка. Соответственно, процесс распространения информации, т.е. предпринимательско-конкурентный процесс, представляет собой движение от неравновесия к равновесию как движение от несовершенного знания к совершенному знанию и от нескоординированности к скоординированности [5, с. 214]. Именно в ходе обучения рыночных агентов индивидуальные планы постепенно становятся всё более согласованными: координация действий экономических субъектов обеспечивается координацией информации. Тенденция к общему равновесию направляется конкурентно-предпринимательской деятельностью путём выявления несогласованных ситуаций и одновременного распространения существенной для данных условий информации.
Достижение равновесия на рынке возможно лишь относительно релевантной информации, которой располагают участники процесса. Рыночный механизм осуществляет синтез конкретного индивидуального знания с абстрактной информацией, неявно выраженной в системе цен. Личностное знание всегда носит неполный характер; снижение асимметрии возможно в ходе обучения агентов.
С позиций австрийской школы, рынок – это взаимодействие между людьми, которые существенно отличаются друг от друга целями, степенью информированности, принадлежностью к разным средам и общностям [27]. К этой категории относятся предприниматели, производители и собственники ресурсов, взаимодействие множества которых составляет основу рыночного процесса, приводимого в движение в результате первоначальной рыночной неосведомлённости его участников. Соответственно, каждый из действующих экономических субъектов располагает определёнными средствами для достижения своих целей, а также строит индивидуальные планы будущих действий. Рыночное взаимодействие предполагает, по крайней мере, частичное соответствие в планах нескольких экономических агентов; там, где намерения участников не совпадают, в ходе взаимного приспособления индивидов происходит корректировка планов; именно совокупность изменений во взаимосвязанных решениях рыночных агентов в течение определенного периода времени формирует рыночный процесс [12, с. 6]. В этом проявляется роль рынка как механизма координации деятельности индивидов, следовательно, «австрийцы» исследуют то, как координируются «разрозненные действия и децентрализованные решения миллионов и миллиардов индивидов и фирм» [28, p. 154].
Собственно, деятельность участников рынка является результатом решений производить, покупать и продавать товары и ресурсы. Но в центре внимания австрийской теории рыночного процесса находится не стремление к определению равновесных соотношений цен и количеств; теоретический интерес для «австрийцев» представляет скорее понимание того, каким образом в результате взаимодействия решений индивидуальных участников рынка пробуждаются рыночные силы, заставляющие изменяться цены, объём производства, а также методы производства и распределения ресурсов [5, с. 15]. С этих позиций для оценки эффективности функционирования рыночного механизма выдвигается такой критерий, как способность системы координировать экономическую деятельность её членов: «Успех системы будет измеряться по её способности координировать бесчисленные отдельные решения, планы и действия, принимаемые и совершаемые независимо в обществе в течение данного периода времени» [5, с. 213]. Согласно австрийской теории, именно рыночная организация общества лучше всего справляется с данной задачей. Это свойство рынка согласовывать децентрализованные решения и поступки индивидов Ф. Хайек назвал «спонтанным», или «конкурентным порядком». Эта категория является фундаментальной для австрийской трактовки рыночного процесса. По сути, она является формализацией «невидимой руки» А. Смита. Ф. Хайек пишет о том, что взаимозависимость всех людей превращает их в единое целое, без рыночного порядка такое единство не просуществовало бы долго [18, с. 61].
Сущность конкурентного порядка нагляднее всего выражает термин «каталлактика» (от греч. – менять, обменивать) – наука об обмене; теория рыночной экономики, определяемая как особый спонтанный порядок, введенный рынком и людьми, действующими по нормам частной (индивидуализированной) собственности, договорной ответственности по взаимным обязательствам [18, с. 58]. Сферой изучения каталлактики как экономической науки в узком смысле является анализ рыночных явлений. Каталлактическая конкуренция выступает одной из отличительных черт рыночной организации общества и представляет собой общественное явление: её главная социальная функция заключается в том, чтобы обеспечить наивысшее удовлетворение потребителей, которое только может быть достигнуто при данном состоянии экономической информации [9, с. 261]. Каталлактическая конкуренция предполагает изначальное неравенство способностей и возможностей рыночных агентов: стартовые условия у всех индивидов различны.
Главная роль в теории рыночного процесса отводится предпринимательской составляющей в механизме принятия решений. В данном контексте предприниматель характеризуется скорее не как человек, а как определенная функция. Эта функция связана со способностью иначе, чем другие люди на рынке, оценивать факторы производства и будущие цены на товары, которые могут быть произведены из них. Каталлактика использует понятие «предприниматель» в том смысле, что действующий экономический агент рассматривается исключительно с точки зрения неопределённости, которая свойственна любой деятельности [9, с. 239]. Предприниматель в австрийской теории рыночного процесса предстает как фактор, реагирующий на происходящие изменения и чувствительный к возникающим новым прибыльным возможностям. Действия предпринимателя ориентируются на изменение рыночной информации.
Предпринимательство выступает движущей силой распределения ресурсов в соответствии с предпочтениями потребителей. При этом рынок служит механизмом отбора, поскольку постоянно стремится отстранить от предпринимательской роли всех участников, кроме тех, кто способен осуществлять прогнозирование будущего потребительского спроса лучше других. Процесс рыночного отбора, приводимый в действие совместными усилиями всех экономических агентов, осуществляется непрерывно. Его результатом является формирование структуры цен, а также структуры общества: рыночный механизм осуществляет распределение обязанностей между его участниками. В масштабе всего общества функция отбора определяет место экономических субъектов в системе разделения труда: «Рынок делает людей богатыми или бедными, определяет, кто должен управлять крупными заводами, а кто – мыть полы, устанавливает, сколько людей должны работать на медных рудниках, а сколько – в симфонических оркестрах» [9, с. 293].
Селективная функция рынка проявляется в полной мере в свободной конкурентной экономике, не подверженной государственному регулированию, поскольку в условиях интервенционизма законы, устанавливающие различные торговые барьеры, искусственно защищают менее эффективных агентов от их более эффективных соперников, и, кроме того, люди могут приобрести богатство с помощью подкупа и взяточничества [9, с. 295]. В то же время в децентрализованной системе именно естественный механизм отсеивает неэффективных участников процесса и, соответственно, задаёт вектор развития рыночных отношений.
Важной особенностью австрийской школы является её анализ эволюции институтов рыночной экономики, которые создают условия для функционирования спонтанного рыночного порядка. В связи с этим в научной периодике неоднократно отмечается связь многих идей австрийцев с современным неоинституционализмом [23, 26]. Менгер и другие представители австрийской школы придерживались той точки зрения, что сами институциональные правила изменяются как результат бесчисленного множества действий индивидов [22, p. 3]. Менгер иллюстрирует эту теорию при помощи гипотетического объяснения происхождения и эволюции института денег [7, с. 217–242].
Например, с точки зрения Ф. Хайека, любая эволюция – культурная или биологическая – всё же представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным обстоятельствам, к непредвиденным событиям, которые невозможно было предсказать. В этом состоит еще одна причина, вследствие которой эволюционная теория в принципе не обеспечивает рациональности прогнозов и контроля будущих изменений. Её разрешительные возможности состоят в том, чтобы показать, каким образом у сложно организованных структур вырабатываются способы корректировки развития, «ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе неизбежно остаются непредсказуемыми» [17, c. 48].
Конкуренция идей в рамках экономической теории также приводит к созданию нового знания и является залогом прогресса. Отсутствие диалога между представителями различных исследовательских программ в экономической науке напоминает политику искусственной самоизоляции и «опоры на собственные силы», которая неоднократно наблюдались в экономической истории и приводила к упадку. Именно открытость экономики, конкуренция и обмен являются залогом развития. Поэтому открытие «затерянного мира» австрийской экономической теории представляется полезным и продуктивным при строительстве здания современной экономической науки.
В.В. Вольчик ,
доктор экономических наук, профессор,
Южный федеральный университет
Литература
1. Берри Н.П. Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией // Панорама экономической мысли конца XX столетия. СПб, 2002.
2. Вольчик В.В. Провалы экономической теории и зависимость от предшествующего пути развития // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1. № 3.
3. Капелюшников Р. Свободный ум в несвободную эпоху // Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001.
4. Капелюшников Р. Философия рынка Ф. Хайека // МЭиМО. 1989. № 12.
5. Кирцнер И.М. Конкуренция и предпринимательство. М., 2001.
6. Мамедов О.Ю. Незванный эмпиризм – хуже схоластики! // Экономический вестник
Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1., №3.
7. Менгер К. Основания политической экономии // Австрийская школа в политической экономии: К. Менгер, Е. Бём-Баверк, Ф. Визер. М., 1992.
8. Мизес Л. Социализм: Экономический и социологический анализ. М. 1995.
9. Мизес Л. Человеческая деятельность. М., 2000.
10. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.
11. Розмаинский И.В. Посткейнсианство + традиционный институционализм = целостная реалистичная экономическая теория XXI века // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1., №3.
12. Романов А.М. Предисловие // Кирцнер И.М. Конкуренция и предпринимательство. М., 2001. С. 6.
13. Тамбовцев В.Л. О кризисе в экономической науке// Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1., №3.
14. Тумилович М. Формализм, экономическое образование и экономическая наука // ЭКОВЕСТ. 2003. Т. 3, №1.
15. Хайек Ф. Конкуренция как процедура открытия// Мировая экономика и международные отношения. 1989. №12.
16. Хайек Ф.А. Использование знания в обществе // Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001.
17. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992.
18. Хайек Ф.А. Познание, конкуренция и свобода. СПб., 1999.
19. Хайек Ф.А. Экономическая теория и знание // Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001.
20. Ходжсон Дж. Скрытые механизмы убеждения: институты и индивиды в экономической теории // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1. № 4.
21. Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М., 2003.
22. Arrow Kenneth J. Methodological Individualism and Social Knowledge // American Economic Review, Vol. 84, No. 2, Papers and Proceedings of the Hundred and Sixth Annual Meeting of the American Economic Association. (May, 1994).
23. Dequech D. The new institutional economics and the theory of behaviour under uncertainty // Journal of Economic Behavior & Organization (2006), Vol. 59.
24. Hulsmann J.G. Economic Science and Neoclassicism // Quarterly Journal of Austrian Economics. 1999. V. 2. № 4.
25. Rothbard Murray N. Praxeology: Reply to Mr. Schuller // American Economic Review. 1951. V. 41. Is. 5.
26. Rutherford M. Institutional Economics: Then and Now // Journal of Economic Perspectives. 2001. Vol 15. No. 3.
27. Shostak F. A country with a gold standard wouldn’t have to pay any attention to Alan Greenspen // Austrian Economics. 1999. V. 19. № 3.
28. Yeager L.B. Austrian Economics, Neoclassicism, and the Market Test // Journal of Economic Perspectives. 1997. V. 11. № 4.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии