Словесная политика

Рузвельт инстинктивно выбрал термин «либеральный» и идентифицировал с ним свои программы. Мы никогда точно не узнаем, почему он выбрал именно этот конкретный ярлык, но мы можем сделать несколько обоснованных предположений. Тагвелл вспоминает, что однажды разговаривал с Рузвельтом о происхождении его выбора термина «либеральный», но Рузвельт не ответил ему, «рассмеявшись и задав ему встречный вопрос о том, какое это имеет значение» [219]. Вполне возможно, что Рузвельт не дал ответа потому что он не выбирал этот символ сознательно, так же как не выбирал он и ярлык «Новый Курс». Скорее, как считает Реймонд Моли, «использование термина в то время не было продиктовано какими-либо соображениями целесообразности или точности определения». Моли добавляет: «Я разговаривал об этом с некоторыми чиновниками потому что я собирал и руководил группой, которая влияла на развитие кампании 1932 года и я был очень близок к нему в 1933 году, когда программы формулировались и представлялись Конгрессу» [220].

Идентификация Рузвельта со словом «либеральный» не представляется удивительной еще и потому, что он читал «Новую Республику» и должен был понимать использование терминов «либеральный» и «консервативный» в этом журнале. Кроме того, он вероятно понимал, что этот термин уже используется некоторыми реформистски настроенными общественными группами.

Было несколько возможных терминов, с которыми для Рузвельта было невыгодно ассоциироваться. Он мог бы назвать программу «социалистической», но такой иностранный ярлык отпугнул бы от него многих сторонников. Возможным ярлыком мог стать слово «демократический», но упор на этот ярлык затруднил бы ему привлечение голосов республиканцев. «Социально-демократический» обладало недостатками обоих слов, так как звучало «не по-американски» и при этом не привлекало республиканцев [215].

Для того, чтобы эффективно проводить политику «смелых, постоянных экспериментов», Рузвельту необходимо было захватить выгодный символ, который бы позволил отмести ожидаемые попытки именования его программ «коммунистическими» или «социалистическими». Тагвелл указывает, что для получения поддержки в своей борьбе с изменениями, реакционеры стараются прилепить «к своим оппонентам ярлык мошенничества или нонконформизма, чтобы их собственное моральное превосходство можно было утвердить на основе возмущенных реплик.» Этот советник Рузвельта затем делает вывод: «Но, политические машины являются тем, чем являются – ярлык мошенников обычно легче прилепить к реформаторам. … Нонконформизм был великим ресурсом противной стороны. Тем, чем еретики были в Средние века, тем в двадцатом столетии являются "красные". Это было эффективной конкурентной целью. … Опасность того, что к нему прилепят ярлык "красного" со всем, что из этого следует, заставила м-ра Рузвельта с осторожностью провозглашать иные цели, кроме "сохранения капитализма" – утверждения, которое другие лидеры прогрессистов также считали необходимым поддержать» [207]. Политическое чутье Рузвельта оказалось достаточно тонким для того, чтобы осознать, что в США ярлык «красного» или «социалиста» - это признак позора.

Герберт Гувер был по-настоящему великим прогрессистом. Хотя он и являлся членом Республиканской партии, он сделал взнос в пользу избирательной кампании Теодора Рузвельта и публично поддержал его партию прогрессистов в 1912 году [193]. Во время Первой Мировой войны Гувер начал приобретать общественный авторитет, подобно Луису Брэндису и Вудро Вильсону – сначала из-за помощи оказанной американцам, попавшим в бедственное положение в Бельгии, а затем и управления помощью этой стране. К 1918 году Гувер настолько упрочил свою национальную репутацию в качестве главы военного продовольственного управления, что его имя стало широко известным. В 1920 году Брэндис и «Новая республика» начали президентскую кампанию Гувера [194]. В это время Франклин Д. Рузвельт писал о Гувере: «Он действительно необычайно эффективен и я хотел бы, чтобы нам удалось сделать его президентом США. Нет никого лучше, чем он.» [195] В 1920е году, когда страна переживала администрацию Уоррена Г. Гардинга и Келвина Кулиджа, когда прогрессизм исчез из Белого Дома и больше не имел большинства в Конгрессе, Гувер считался одним из лидеров прогрессистов в национальном правительстве [196].

Хотя либеральный символ не использовался в политических дебатах в прессе или большинством людей до 1932 года, некоторые левые политические организации приняли термин и начали использовать его с возрастающей частотой. Почему эти организации – очень маленькие, обычно локальные и маловлиятельные – стали идентифицировать себя с либерализмом это вопрос, который проще задать, чем на него ответить. Возможно, они идентифицировали себя с континентальными или британскими либералами или на них повлияло использование термина в «Новой Республике». Также возможно, что эти группы, желавшие увеличить свою собственную свободу, называли себя либералами потому что ассоциировали либерализм со свободой и отменой ограничений.

Следующим важным моментом в истории либерализма в США стал 1916 год. Для лучшего понимания его важности нам следует изучить соответствующую политическую ситуацию.

Уолтер Вейл, Герберт Кроули и Уолтер Липпманн были интеллектуальными отцами движения Прогрессистов. Они были очень близки к Теодору Рузвельту [137]. Когда Рузвельт в 1912 году был выдвинут от партии Прогрессистов, Вейл, Кроули и Липпманн были его яростными сторонниками. После его поражения, Рузвельт принял неудачу третьей партии, сказав: «Битва закончена. Мы проиграли. Осталось одно – вернуться в ряды Республиканской партии» [138]. Но Вейл, Кроули и Липпманн после того, как собрались вместе для основания журнала «Новой Республики», чувствовали, что новая партия может быть жизнеспособной [139]. Кроули, к примеру, писал Рузвельту: «Теперь, когда первая битва завершена и начинается длинная кампания, я чувствую, что пришло время обсудить вопрос организации партии на постоянной, демократической и самостоятельной основе.»[140]

Редакторы нового журнала сначала превозносили добродетели Рузвельта, однако скоро стало ясно, что тот не склоняется к идеям «Новой республики». Однако, редакторы недолюбливали и предыдущего президента – Вудро Вильсона. «Их прогрессивная философия требовала сильного лидера для продвижения демократии и национализма. Но "Новая Республика" не имела такого лидера.» [141]

Первым и единственным значимым национальным политическим движением до Нового Курса, которое определенно и последовательно использовало символ «либеральный» была Либеральная Республиканская партия.

История не внесла Улисса С. Гранта в список наших выдающихся президентов, так как во время работы своей администрации он наживал все больше и больше врагов, как среди независимых политиков, так и среди Республиканцев. К 1870 году разочарование Грантом и его политикой достигло такого уровня, что была организована Либеральная Республиканская партия. Относительно этой партии мы должны ответить на два вопроса. Почему она называла себя Либеральной Республиканской? И почему ее символ так быстро был забыт? Если мы определим, какие условия привели символ «либеральный» к такому быстрому забвению, то нам будет проще разобраться, при каких условиях он становится важным и жизнеспособным на длительное время.

Как мы выяснили в первой части, слово «либеральный» не являлось в Америке значимым или важным политическим символом до начала Нового Курса. Тем не менее, хотя либеральный ярлык был импортирован сюда без исторических коннотаций [113], как курьер без багажа, термин все же иногда использовался и до 1932 года. В данной главе анализируются разрозненные случаи использования этого термина с целью определить, почему именно он выбирался в конкретные временные точки прошлого; почему ярлык не стал важным в этих своих воплощениях и каково было - если оно было – конкретное значение, приписываемое слову «либеральный» в этих прошлых случаях.

Как было отмечено выше, слово «либеральный» не использовалось в политическом смысле до 1830 года. Когда, около 1800 года Гамильтон защищал «либеральное строение Конституции» [114], он выступал за свободную или непрочную конструкцию; таким образом он использовал слово в сугубо грамматическом смысле, как простое прилагательное, не подразумевая, что оно представляет какой-либо - даже размытый - набор политических взглядов.

Наш краткий анализ истории политического термина «либеральный» в Англии позволяет нам сделать некоторые важные выводы для изучения Американского символа «либеральный». Во-первых, слово «либеральный» - даже до того, как приобрело политическое значение – показало, что имеет в английском языке крайне выгодные коннотации. Даже когда в 1830е годы этот символ пытались использовать в унизительном смысле, положительные естественные коннотации этого слова легко превзошли иностранные оскорбительные смыслы. Поскольку и англичане и американцы говорят на одном языке, мы можем предположить, что слово «либеральный» само по себе – при вводе в качестве политического символа до того, как за годы использования обросло историческими коннотациями – также очень выгодно для захвата политиком.

Это слово в Англии показало себя как достаточно долгоживущий политической символ. Его постоянство может быть объяснено через тот факт, что ввод в обиход слов «либеральный» и «консервативный» сопровождалось политическими изменениями и началом классовой политики. Поскольку новые символы реально представляли собой нечто новое, они стали действительно долговременными и не могли легко перейти в разряд анахронизмов.

Как мы уже видели, либеральный ярлык в Англии имел вполне определенное значение, поскольку он ассоциировался с политической партией. Однако это определенное значение имело возможности развития из-за того, что доктрина либерализма заключала в себе зародыши изменения. Но то, что семена посеяны, еще не означает, что они станут расти – должен присутствовать еще и благоприятный климат. Англия 1870х обеспечила его.

Одним из наиболее важных климатических изменений было неоднозначное отношение рабочего класса. Большинство либералов считало, что бедность неизлечима. Однако на фоне того, что индустриализированная Англия была относительно процветающей, становилось все более сложно убеждать бедных, в том, что их бедность естественна. Многие доказывали, что «если естественные законы экономики обрекают их на нищету в атмосфере процветания, то пришло время внедрить систему, которая работает по другим законам» [90]. Рабочий класс принял три основных элемента классического либерализма, описанные выше и довел их до логического завершения.