Словесная политика

Этот «либерализм» принадлежал одной из главных английских партий и, таким образом, имел конкретное политическое значение, не подразумевавшее, однако, что определение слова не может измениться. Классический либерализм подразумевал три основных элемента: радикальный элемент, экономический элемент и религиозный элемент [77].

Главным представителем радикальной мысли был Иеремия Бентам. Он был крайне деятельным, крайне индивидуалистичным, крайне рациональным и крайне холодным. О нем было сказано, что он «согрешил против воображения». Ругеро утверждает: «Любой закон для него был злом, потому что ограничивал свободу индивида; и, в целом, вся деятельность правительства была для него злом.» [78]

Бентам верил, что гармония в обществе наступает когда все люди действуют в соответствии со своими интересами. Тем не менее, иногда люди не следуют своим эгоистическим интересам. Следовательно, правительство оправдано, если принимает законы, которые предотвращают следование ложному эгоистическому интересу и нарушения тем самым свободы других людей. Но такой вещи как естественный закон не существует, весь закон производится правительством и весь закон правильно «берет свои основания в интересах большинства, против узких эгоистических интересов ошибочно так называемых.» [79]

Джованни Сартори верно замечает, что «хотя такая вещь, как либерализм – согласно Гарольду Ласки, несомненно – является выдающейся доктриной западного мира уже четыре столетия, слово имеет гораздо более позднее происхождение.»[55] Либерализм был представлен публике в 1811 году, когда группа испанцев предложил принять новую конституцию основанную на французской конституции 1781 года, которая, в свою очередь, базировалась на радикальном учении философов Просвещения. Сторонники такой радикальной конституции называли себя либералами (Liberales), а поскольку истоки учения либералов исходили из философии Просвещения, то они с самого начала включили в свою систему антиклерикализм в качестве важной позиции [56].

Либералы проявили еще больший антиклерикализм в дебатах относительно новой конституции с монархистами, клерикалами и сторонниками католической церкви; эти оппоненты либералов обличали конституцию как нерабочий документ, построенный на ложных теологических и философских посылках [57]. Поскольку правое крыло испанцев едва ли было достойно восхищения, вряд ли кто-либо мог посчитать новых испанских либералов образцом для подражания. Томас П. Нейл назвал их философию «доктринерской в той степени в какой испанцы могут быть доктринерами; произвольной, и, как ни парадоксально, довольно нелиберальной» [58].

1) Thurmond W. Arnold, The Symbols of Government (New Haven: Yale University Press, 1935).
2) Sheldon S. Wolin, Politics and Vision (Boston: Little, Brown & Co., 1960), p. 76.
3) See, for example, Kenneth Clark, The Nude: A Study in Ideal Form (Garden City, N.Y.: Doubleday & Co., 1956), pp. 227-28.
4) Murray Edelman, The Symbolic Uses of Politics (Urbana, Ill.: University of Illinois Press, 1964), p. 19. See, generally, Schauer, An Essay on Constitutional Language, 29 U.C.L.A. L. REV. 797 (1982).
5) West Virginia State Board of Education v. Barnette, 319 U.S. 624, 662 (1943) (Frankfurter, ]., dissenting). Justice Jackson, in West Virginia State Board of Education v. Barnette, 319 U.S. 624, 632 (1943), in the majority opinion, agreed with Frankfurter's analysis of the importance of symbols. See also Justice Cardozo in Louis K. Liggett Co. v. Lee, 288 U.S. 517, 586 (1933) and, generally, Moore, The Semantics of Judging, 54 So. CALIF. L. REV. 167 (1981).
6) "Kennedy Clashes with CORE Chief," New York Times, December 9, 1966, p. 1.
7) T. H. Williams, Richard N. Current, and Frank Freidel, A History of the United States Since 1865 (New York: Alfred A. Knopf, 1961), p. 197.
8) Ibid., p. 332.
9) Thurmond Arnold, The Folklore of Capitalism (New Haven: Yale University Press, 1937), pp. 207-208.

То, что большинство людей сейчас согласны с тем, что Герберт Гувер не был либералом, не объясняет того, почему он честно называл себя либералом до самой своей смерти. И даже если мы предположим, что Франклин Д. Рузвельт во времена «Нового Курса» был признанным либералом, то что можно сказать о других значимых фигурах «Нового Курса»? Были ли они либералами? Были ли либералами Уолтер Липпман, губернатор ЛаФолетт или судья Блэк? Макс Лернер утверждает, что мы задаем эти вопросы ради забавы, так как все эти люди разделяли либеральное наследие и при этом их взгляды значительно различались между собой.[35] Алан П. Граймс, рассматривая крайне различных людей, называвших себя либералами, задает вопрос: «Должны ли мы после этого отчаяться найти определение? Не является ли либералом тот, кто себя так называет? Или кого называют либералом?».[36] Граймс отрицательно отвечает на этот вопрос и затем пытается классифицировать концепции, которые составляют его определение либерализма. Однако любое такое определение по своей природе является не описательным, а нормативным; такое определение исключает из либералов многих, кто себя так называет, и обозначает других как либералов.

«Символы власти»[1] имеют фундаментальное значение для исследования политики и законодательства. Быть может потому, что мы не слишком внимательно читали книгу «1984», мы часто игнорируем значение «новояза» Джорджа Оруэлла. Но правительствам виднее. К примеру, в крупных государствах древности – империи Александра Македонского, царстве Селевкидов, Римской империи – вся политическая, законодательная и религиозная символика была направлена на привитие лояльности. Шелдон Волин заметил, что «использование символизма было особенно важно, так как оно показало, как велика может быть ценность символов в долгосрочном аспекте. Они служат для индукции чувства присутствия власти, несмотря на то, что физическая власть находится очень далеко.»[2] В Средние Века правители также обращались к символам, иногда к античным, для подтверждения своей власти.[3]

Наши предки понимали важность символов. Книга «Бытие» говорит нам, что после того, как Бог «образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных», он сразу же привел их к Адаму «чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым.» Именование вещей оказалось архиважным делом.

Эта книга повествует об именовании вещей – о символах и ярлыках, о важности слов, их возможностям манипулирования и о том, почему люди сражаются за них. А именно – это исследование конкретного слова «либеральный».

Ярлык либерализма был крайне важным символом в новой политической и законодательной истории Америки. И большую часть этого периода, когда мы говорили о либеральных судьях, об американской либеральной традиции, либеральных политиках, прилагательное несло только положительные коннотации. Фактически, сенатор Роберт Тафт, в 1950х годах доказывал, что он реальный либерал, отрицая ярлык «консерватор» в пользу слова, имевшего более выгодные коннотации.

После блестящего переизбрания президента Рейгана, я оказался вовлечен в оживленную переписку со своим телезрителем из-за того, что один из участников моей программы беспрепятственно отозвался о президенте как о «хромой утке». Автор письма требовал от меня извиниться за клеветнические заявления в адрес популярного президента. Мое объяснение, что "хромая утка" не является оскорблением и всего лишь означает деятеля, который не может быть переизбран, вызвало другое гневное письмо, в котором цитировался словарь Вебстера, определяющий «хромую утку» как государственного деятеля, дорабатывающего остаток срока после поражения на выборах. Меня спас «Политический словарь» Вильяма Сафира, справочник по «новому языку политики», дающий более современное определение «хромой утки» как «деятеля, утратившего прежнее влияние, так как срок его полномочий заканчивается вследствие поражения на выборах или законодательных ограничений» (курсив автора).

Вот вам пример того, как меняется использование слов и как много страстей может быть результатом их использования в политике. В самом деле, слова в политике подобны знаменам в войнах и революциях – с их помощью управляют, по ним стреляют и их иногда захватывают. Словесные сражения не несут жертв, но являются наиважнейшими в политической борьбе – а особенно в наш век, будучи многократно усилены огромным рупором телевидения.