12. Либертарианское Будущее

Политическое общество не сумело привести нас в новую эру мира и изобилия, которую оно обещало. Чем больше была степень принуждения и грандиознее обещания, тем к более катастрофическим последствиям приводила деятельность принуждающего государства. Фашистские и коммунистические государства, стремившиеся ликвидировать гражданское общество и полностью подчинить людей общему делу, сейчас признаны жалкими неудачами; они сулили единение и процветание, но породили лишь бедность, застой, возмущение и разобщенность.

Либертарианская критика социализма, которую долго высмеивали левые интеллектуалы, оказалась верной. Сейчас либертарианству брошен более серьезный вызов. После того как фашизм и социализм в целом сошли с политической сцены, главным конфликтом ХХI века станет борьба между либертарианством и разбавленной версией социализма — социал-демократией, сторонники которой признают необходимость гражданского общества и рыночного процесса, но постоянно находят какие-то причины ограничивать, регулировать, упорядочивать решения людей. (В Соединенных Штатах социал-демократические взгляды часто называют либерализмом, однако я предпочитаю не марать слово, которое когда-то означало свободу личности.) Что касается современного американского консерватизма, то можно ожидать разделение его приверженцев на сторонников гражданского общества и сторонников политического вмешательства с цепью установления определенного социального порядка. В конечном счете, консерваторы-этатисты окажутся союзниками социал-демократов в деле защиты политического общества от гражданского; эта тенденция уже дает о себе знать — в виде протекционистского движения Бьюкенена и распространяющейся среди консерваторов склонности не ограничивать правительство, а использовать его для навязывания консервативных ценностей.

Поскольку социал-демократия в Соединенных Штатах и Западной Европе никогда полностью не заменяла гражданское общество и рынки, ее неудачи менее очевидны. В этом американцам и европейцам повезло, однако есть определенная сложность для либертарианцев, которые хотели бы указать на проблемы государственного вмешательства и привести доводы в пользу большей личной свободы и строго ограниченного правительства. Тем не менее доказательств неудачи политического общества накопилось бесчисленное множество и с каждым днем становится все больше и больше.

По всему миру трансфертные программы государства всеобщего благосостояния стремительно катятся к банкротству, а приближающийся выход на пенсию поколения американских беби-бумеров сделает невозможным выполнение обязательств системы социального обеспечения даже в случае значительного повышения налогов. Информационная технология в корне меняется, за исключением сфер, монополизированных государством — школ и почты, — с каждым годом становящихся все менее эффективными и более дорогими. Примеры от Уотергейта до Уайтвотер, от Уэйко до войны с наркотиками говорят о разложении власти. Налоги и регулирование привели к резкому замедлению экономического роста в то время, когда непрерывно совершенствуемая технология, революция в средствах связи и более эффективные рынки капитала должны были вызвать повышение темпов роста. Более медленный рост и усиливающееся понимание того, что вознаграждения распределяются государством на основе политической принадлежности и политических связей, а не зарабатываются на конкурентном рынке, вызывают возмущение больших групп граждан и провоцируют социальные конфликты.

ВАШИНГТOН, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ РУЗВЕЛЬТ

Повсеместное разочарование в большом правительстве и растущая привлекательность либертарианской критики заставили защитников политического общества пойти в контратаку. Самая интересная особенность наиболее распространенных доводов в защиту правительства, выдвигающихся в последнее время, — их умеренность. Остались в прошлом огульные призывы к социальным переменам 30-х и идеалистические крестовые походы 60-х. Хотя приверженцев этих старомодных взглядов все еще можно встретить среди университетской профессуры, политики и авторы, желающие обратиться к широкой аудитории, ограничиваются сейчас скромными заявлениями в отношении возможностей государства.

Возьмем, к примеру, опубликованную в 1992 году книгу Дэвида Осборна и Теда Геблера «Изобретая правительство заново: Как предпринимательский дух трансформирует государственный сектор», с энтузиазмом встреченную такими «новыми демократами», как Билл Клинтон и Эл Гор. Осборн и Геблер признают, что «появившиеся в индустриальную эру типы государств с их медлительной централизованной бюрократией, превыше всего ставящие правила и инструкции и устроенные на основе иерархической субординации, больше не работают». Они пишут, каким государство должно стать:
каталитическим, подконтрольным обществу, конкурентным, движимым миссией, нацеленным на результат, чутким к потребителям, инициативным, действующим на опережение, децентрализованным и рыночно ориентированным. Этот список поражает тем, что он очень напоминает описание не государства, а рыночного процесса. Ведущие современные теоретики государственного активизма обещают, что мы можем заставить государство действовать подобно рынку.

Или рассмотрим книгу Джейкоба Вайсберга «В защиту государства», увидевшую свет в 1996 году, в которой излагаются пять принципов «возрождения государства»: (1) признать, что жизнь рискованна, и не пытаться устранить риск путем принятия законов; (2) прекратить обещать больше, чем может сделать государство; (З) быть готовыми отменять неудачные, устаревшие или неприоритетные программы; (4) перестать делегировать законодательные полномочия Конгресса бюрократии; (5) пообещать, что размеры государства, измеряемые как доля государства в ВНП, не будут превышать нынешнего уровня. Хотя Вайсберг сохраняет трогательную веру в «мудрое, эффективное и великодушное федеральное правительство», по сравнению с программами более ранних поколений энтузиастов государственного активизма рамки его программы весьма ограниченны.

Однако, несмотря на сдержанность этих сторонников государственного вмешательства и заявление президента Клинтона, что «эпоха большого правительства закончилась», в действительности правительство остается самым большим за всю историю. Федеральное правительство принудительно забирает 1,6 трлн долларов в год у тех, кто их зарабатывает, а правительства штатов и местные правительства забирают еще 1 трлн. Каждый год Конгресс увеличивает объем статутного права на 6000 страниц, а регулирующие органы добавляют 60 000 страниц новых правил в Fеdеrаl Rеgistеr. Юристы соглашаются, что, вероятнее всего, ни одно предприятие не сможет полностью выполнять все нормы федерального регулирования.

Большинство наших политических лидеров все еще живут в Вашингтоне, который построил Рузвельт, — городе, в котором, если вам в голову приходит хорошая идея, вы создаете государственную программу.

Рассмотрим несколько примеров.

• Сенатор Боб Доул зачитывает Десятую поправку («Полномочия, не делегированные Соединенным Штатам настоящей Конституцией и не запрещенные для отдельных штатов, сохраняются соответственно за штатами либо за народом») в своих выступлениях во время предвыборной кампании и тем не менее вносит законопроекты о федерализации уголовного права, политики социального обеспечения и определении брака.

• Вице-президент Гор оглашает план отмены государственных проектов жилищного строительства, говоря: «Эти кишащие преступниками памятники неудачной политике убивают окружающие их районы». Он напоминает своим слушателям: «В прошлом Вашингтон указывал людям по всей стране, что делать, диктуя мудрость свыше. И давайте будем честны: часть этой мудрости оказалась недостаточно мудрой». Затем он провозглашает план по... созданию новых проектов государственного жилищного строительства.

• Сенатор Дэн Коутс (респубниканец из Индианы) говорит, что республиканцы «должны предложить видение восстановления разрушенных сообществ — не силами государства, а силами питающих жизнь частных институтов и идеалов», и утверждает, что, «даже если правительство и подорвало гражданское общество, оно не может восстановить его непосредственно». Затем он предлагает 19 федеральных законов по созданию эталонной школы для молодежи из групп риска, введению периода ожидания для разводящихся супругов, финансированию церковных приютов для матерей, открытию сберегательных счетов для бедных и т.д.

• Министр жилищного и городского развития Генри Циснерос обещает «масштабную децентрализацию», поскольку церкви, объединения по месту жительства и малые предприятия «знают по крайней мере не меньше и по сравнению с организационно неповоротливым правительством в Вашингтоне больше приспособлены» для улучшения жизни в своих собственных районах. Однако затем он предлагает создать учебные аудитории в микрорайонах государственного жилого фонда и заставить всех жителей ежедневно посещать занятия по предродовому обучению, пункты присмотра за детьми с образовательным уклоном, занятия по программе средней школе или семинары для пожилых людей.

• Исполнительный директор Христианской коалиции Ральф Рид пишет, что Америка объединена «видением того, что общество основьювается на двух фундаментальных убеждениях. Первое: все люди, будучи созданными равными перед Богом и обладая определенными неотчуждаемыми правами, свободны следовать велению своих сердец. Второе: единственная задача государства — защищать эти права». Однако его политическая программа включает запрет абортов и гомосексуальных браков и цензуру Интернета.

И так далее и тому подобное, в любой ежедневной газете:
у президента есть план по снижению цен на бензин и повышению цен на говядину; администрация хочет, чтобы Япония и Китай установили целевые показатели в отношении американского импорта; группа экспертов настаивает на сокращении числа врачей; плановые органы округа требуют, чтобы застройщики строили «доступное» жилье, а спустя несколько лет разрабатывают план по стимулированию строительства «высококачественного» жилья. Эра большого правительства кончилась, но правительство, видимо, об этом еще не знает.

Тем временем активисты организуют марши и митинги с самыми широковещательными требованиями: рабочих мест, заботы о детях, жилья, дешевого здравоохранения и защиты окружающей среды. Трудно организовать митинг в поддержку гражданского общества и рыночного процесса — источников идей и богатства, дающих нам и рабочие места, и качественное здравоохранение, и дома, и детские дошкольные учреждения и обеспечивающих эффективное использование редких ресурсов.

ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ, АВТОНОМИЯ И ПОРЯДОК

В мировой политике 1990-х годов можно видеть две конкурирующие тенденции — централизацию и автономию. Несмотря на разговоры в Вашингтоне об автономии и десятой поправке, и республиканцы и демократы в Конгрессе продолжают предлагать федеральные решения для проблем, которые их волнуют, уничтожая тем самым местное управление, экспериментирование и конкурирующие решения Государственные суды все больше требуют, чтобы все школы в штате финансировались одинаково и подлежали регулированию со стороны штата. Бюрократы из Европейского Союза в Брюсселе пытаются централизовать регулирование в масштабах всего континента, частично с целью не допустить, чтобы какое- либо европейское государство сделало себя более привлекательным для инвесторов, предложив более низкие налоги и уровень регулирования.

Парадоксально, но национальные государства сегодня одновременно слишком велики и слишком малы. Они слишком велики для управления и плохо реагируют на управляющие сигналы. В Индии на каждого из более чем 500 членов законодательного органа приходится более 1 миллиона избирателей; разве они могут представить интересы всех своих избирателей или писать законы, которые подходят каждому человеку из почти 1 миллиарда жителей страны? В любой стране по размерам крупнее города местные условия сильно различаются и ни один общенациональный план не может подходить для всех. В то же время даже национальные государства часто слишком малы, чтобы быть эффективными экономическими единицами. Нужно ли Бельгии или даже Франции иметь национальную железную дорогу или национальную телевещательную сеть, когда рельсы и вещательные сигналы так легко пересекают национальные границы? Огромная польза Европейского Союза состоит не в массе созданных еврократами регулирующих документов, а в возможности для предприятий производить и продавать на рынке, более обширном, чем рынок США. Общий рынок не требует централизованного регулирования; национальным правительствам нужно лишь не мешать своим гражданам торговать с гражданами других стран.

Однако наряду со стремлением центральных правительств в Вашингтоне, Оттаве, Брюсселе, дели централизовать управление и ликвидировать региональные различия и местные эксперименты можно заметить и другую тенденцию. Предприниматели пытаются игнорировать государство и находить своих естественных торговых партнеров повсюду, где бы они ни находились, — на соседней улице или в соседней стране. Предприятия, сосредоточенные в треугольнике, ограниченном Лионом во Франции, Женевой в Швейцарии и Турином в Италии, больше взаимодействуют друг с другом, чем с политическими столицами Парижем и Римом. Доминик Нувелле, один из ведущих лионских венчурных капиталистов, говорит: «Люди восстают против столиц, слишком жестко контролирующих их жизнь. Париж кишит государственными служащими, тогда как Лион переполнен коммерсантами, желающими сбросить государство со своей шеи». Другие примеры международных экономических регионов — французские Тулуза и Монпелье и испанская Барсепона; бельгийский Антверпен и нидерландский Роттердам; нидерландский Маастрихт, бельгийский Льеж и немецкий Аахен. Национальные правительства и национальные границы препятствуют созданию богатства в этих областях.

Вступая в новый век и новое тысячелетие, мы идем на встречу миру безграничных возможностей. Либертарианство — обязательное условие мира глобальных рынков и новых технологий. Ни продемонстрировавший свою несостоятельность социализм, ни жесткий консерватизм не смогли создать свободное, технологически развитое общество, появления которого мы ждем от ХХI века. Если нам нужен динамичный мир процветания и возможностей, мы должны создать либертарианский мир. Простые и вечные принципы Американской революции — свобода личности, ограниченное правительство и свободные рынки — в современном мире мгновенных коммуникаций, глобальных рынков и беспрецедентной доступности информации оказываются даже более актуальными, чем могли себе представить Джефферсон или Мэдисон. Либертарианство — это не просто каркас для утопии, это жизненно необходимый каркас будущего.

В последнее время даже в Соединенных Штатах мы являемся свидетелями резкого усиления движений за сецессию. В 1993 году Стейтен-Айленд проголосовал за отделение от города Нью-Йорк, однако законодатели штата заблокировали это решение. девять западных округов Канзаса подали в Конгресс петицию о выделении в отдельный штат. Активисты как севера, так и юга Калифорнии предлагают, чтобы этот гигантский штат был разделен на две или три более управляемые части. Жители района Сан-Фернандо-Вэлли, знаменитого благодаря фильму Аmеriсаn Graffiti, почти единодушно требуют отделения от Лос-Анджелеса.

Один из главнейших уроков экономического успеха Америки — важность расширения географического пространства, в пределах которого торговля может протекать свободно, и приближение правительства к людям, которым приходится жить согласно его решениям. Швейцария может быть даже еще лучшим примером выгод свободной торговли и децентрализованной власти. Хотя в этой стране живет всего 7 млн человек, ее население состоит из трех крупных языковых групп и имеет ярко выраженные культурные различия. В Швейцарии проблема культурного конфликта решается благодаря высокодецентрализованной политической системе — за большую часть государственных вопросов отвечают 23 кантона, три из которых разделены на полукантоны, — и слабому центральному правительству, которое отвечает за международные вопросы, вопросы денежно-кредитной политики и контролирует выполнение законов о правах.

Одна из ключевых идей, предлагаемых швейцарской системой, — возможность сведения к минимуму культурных конфликтов, если не превращать их в конфликты политические. Таким образом, чем более широкий круг вопросов относится к частной жизни или местному уровню, тем меньше у культурных групп поводов воевать за религию, образование, язык и т.д. Отделение церкви от государства и свободный рынок ограничивают число решений, принимаемых в государственном секторе, поэтому у групп снижается стимул бороться за политический контроль.

Во всем мире люди начинают понимать достоинства ограниченного правительства и автономии. даже студент из далекого Азербайджана недавно сказал на конференции: «Мы с моими друзьями подумали, нельзя пи решить конфликт между армянами и азербайджанцами не передвигая границы, а лишив их важности — путем отмены внутренних паспортов, разрешения владеть собственностью и предоставления права работать по обеим сторонам границы».

Тем не менее централисты легко не сдаются. Стремление устранять «различия» между регионами все еще сильно. Президент Клинтон заявил в 1995 году: «Как президент, я должен издавать законы, которые подходят не только тем, кто живет в Арканзасе и в Монтане, а всей стране. Замечательная особенность нашей страны — ее многоликость, разнообразие, и внесение гармонии в эту пестроту — великая задача, которую нам предстоит решить». Обозреватель Washington Post пишет, что Америке «очень нужен... единый образовательный стандарт, установленный — кем же еще? — федеральным правительством». Губернатор штата Кентукки Пол Пэттон говорит, что если новаторская образовательная методика работает, то она должна быть у всех школ, а если не работает, то ее не должно быть ни в одной школе.

Но почему? Почему бы не разрешить местным школьным округам наблюдать за другими округами, копировать то, что кажется работающим, и адаптировать это к своим собственным обстоятельствам? И почему президент Клинтон полагает, что его задача — «внесение гармонии» в замечательное разнообразие Америки? Почему бы не наслаждаться разнообразием? Проблема сторонников централизации заключается в не- понимании, что уважение разнообразия означает признание того, что разные люди и разные регионы будут находиться в разном положении и иметь разные результаты. Главный вопрос состоит в том, какие системы, централизованные или конкурентные, дают лучшие результаты, т.е. приводят к решениям пусть и не идеальным, но более совершенным, чем были бы в противном случае. Либертарианцы утверждают:
наш опыт использования конкурентных систем, будь то демократия, федерализм, свободные рынки или высококонкурентный западный рынок идей, демонстрирует, что они находят лучшие ответы, чем навязываемые, централизованные системы, работающие по принципу «один размер для всех».

В 1995 году две крупные компании — IТТ и АТТ— объявили о добровольном разделении на три части, поскольку их размеры и внутренняя неоднородность затрудняли управление ими. Объем продаж IТТ составлял около 25 млрд долларов в год, АТТ— около 75 млрд долларов. Если корпоративные менеджеры и инвесторы, которые рискуют своими деньгами, не могут эффективно управлять предприятиями такого размера, способны ли Конгресс и 2 млн федеральных бюрократов управлять бюджетом в размере 1,6 трлн долларов, не говоря уже обо всей экономике с 6-триллионным ВВП?

ИНФОРМАДИОННАЯ ЭПОХА

Одна из главных причин, почему будущее принадлежит либертарианству, — наступление информационной эпохи. С каждым днем информация становится все дешевле и поэтому распространяется все шире; все большей проблемой становится не недостаток, а избыток информации. Информационная эпоха — плохая новость для централизованной бюрократии. Во-первых, поскольку информация становится дешевле и доступнее, люди меньше нуждаются в том, чтобы решения за них принимали эксперты и власти. Это не означает, что мы не будем консультироваться у специалистов, — в сложном мире никто из нас не может быть экспертом во всем, однако это значит, что мы сможем выбирать их и принимать свои собственные решения. Правительствам будет сложнее держать граждан в неведении о международных делах и о своих преступлениях. Во-вторых, поскольку информация и коммерция быстрее, неповоротливому правительству будет все труднее выдерживать темп. Главная цель регулирования телекоммуникационных и финансовых услуг — замедлить скорость изменений и удержать потребителей от получения всех выгод, которые нам предлагают компании. В-третьих, легче станет сохранять частную тайну. Государство будет пытаться блокировать технологию шифрования и требовать, чтобы у всех шифров был государственный ключ (Сliрреr Сhгiр), однако эти попытки обречены на неудачу. Государству все сложнее будет совать свой нос в экономическую жизнь граждан. Наконец, как выразился предприниматель в сфере технологий Билл Фрецца, «силу принуждения нельзя провести через сеть». Поскольку цифровые биты становятся более ценными, чем угольные шахты и заводы, государству будет сложнее осуществлять контроль.

Некоторых беспокоит, что стоимость компьютеров и доступа в Интернет создает новый барьер между имущими и неимущими, однако исправный бывший в употреблении компьютер и доступ в сеть на год можно купить по цене годовой подписки на New York Тimеs — и никого не беспокоят те, кто не может себе позволить купить подписку на газету. В любом случае стоимость компьютеров падает и будет продолжать падать, как падала цена на телефоны и телевизоры, которые когда-то были игрушками богачей. К середине 1996 года предприниматели предлагали бесплатную электронную почту любому клиенту, готовому мириться с наличием рекламы на экране компьютера. Не будет никаких имущих и неимущих, говорит Луис Розетто, редактор журнала Wired, либертарианской библии информационной эпохи: «Лучше говорить об имущих и тех, кому эти блага станут доступны позже. И возможно, что в невыгодной ситуации именно имущие, поскольку они выступают подопытными кроликами новой технологии, и платят огромные деньги за то, что через пару лет будет доступно за небольшую долю первоначальной цены». Попытки заставить компании предоставлять свои технологии всем сразу или по цене ниже рыночной просто-напросто снизят стимул предпринимателей выходить на рынок с новым продуктом и тем самым замедлят скорость перемен.

Поскольку сейчас все большее значение приобретают продукты нашего разума, запечатленные в цифровых битах, традиционные природные ресурсы будут становиться менее значимыми. Для создания богатства важнее будет иметь соответствующие характеристики институциональной структуры и человеческого капитала, чем нефть и железную руду. Государства уже не смогут с той же легкостью регулировать капитал и предпринимательство, поскольку людям и капиталу становится проще перемещаться через границы. Стремясь удержать в стране собственных инноваторов и инвесторов и привлечь их коллег из-за рубежа, страны будут снижать налоги и уменьшать степень государственного регулирования и на этом пути добиваться процветания.

Некоторые пророки информационной эпохи чрезмерно преувеличивают ее отличия от индустриального века. Многие из самых богатых стран ХVII—ХХ веков — Нидерланды, Швейцария, Великобритания, Япония, Сингапур — отличались недостатком природных ресурсов. Они разбогатели старомодным способом — в действительности новомодным, капиталистическим благодаря верховенству права, экономической свободе и трудолюбивому и хорошо образованному населению.

В более открытой экономике участия, которая станет возможной благодаря киберпространству, важность свободных рынков и личных усилий даже увеличится. Питер Питш из Гудзоновского института пишет, что «Хайек и Шумпетер — провидцы инновационной эпохи», как он называет новую экономику. Хайековский анализ спонтанного порядка и огромных опасностей искажений, привносимых принуждением, а также сложный механизм функционирования последнего важны как никогда в век неограниченных возможностей и стремительных изменений. И к величайшей досаде предпринимателей, познающих эту истину на своем опыте, точка зрения Шумпетера о том, что «созидательное разрушение — суть капитализма», будет как никогда уместной. Ярким примером созидательного разрушения стало ниспровержение больших ЭВМ персональными компьютерами, всего за пять лет стоившее IВМ 70 процентов ее рыночной стоимости. В свою очередь не будут ли персональные компьютеры свергнуты с трона Интернетом? Не пошатнутся ли позиции Мiсrosoft так же, как позиции IВМ? Как сказали бы Хайек и Шумпетер, это никому не известно.

Людям всегда было трудно увидеть порядок в кажущемся хаосе рынка. Даже когда система цен непрерывно направляет ресурсы туда, где они будут использоваться с максимальной эффективностью, на поверхности рынка все выглядит совершенно иначе — предприятия разоряются, рабочие места исчезают, материальное благосостояние людей растет с разной скоростью, инвестиции оказываются выброшенными на ветер. Быстрый инновационный век будет казаться даже еще более хаотичным, огромные предприятия будут вырастать и терпеть неудачи стремительнее, чем когда-либо прежде, и все меньше людей будут иметь стабильные рабочие места. Однако повысившаяся эффективность перевозок, коммуникаций и рынков капитала будет фактически означать еще больший порядок, чем тот, которого рынок мог достичь в промышленный век. Главная мысль состоит в том, что нужно перестать использовать принуждающую силу государства для «сглаживания эксцессов» или «направления» рынка к желаемому кем- то результату. Пусть рынок работает, т.е. пусть миллиарды людей идут к счастью своим собственным путем, и второе издание этой книги, скорее всего, будет подготовлено с использованием технологии, о которой в 1997 году еще и не мечтали.

КАРКАС ДЛЯ УТОПИИ

Множество политических движений обещают утопию: просто реализуйте нашу программу, и вы попадете в идеальный мир. Предложения либертарианцев скромнее и в то же время основательнее: создание каркаса для утопии, по выражению Роберта Нозика.

Мой идеал общества, скорее всего, не будет соответствовать вашей утопии. Попытки создать рай на земле обречены на провал, поскольку у нас разные представления о рае. Чем разнообразнее общество, тем менее оно способно договориться по поводу единого плана для всей нации. И в любом случае мы, вероятно, не можем предвидеть изменения, которые несет с собой прогресс. Утопические планы всегда подразумевают статичное и жесткое видение идеального общества, не способное приноравливаться к динамичному миру. Мы можем представить себе, какой будет цивилизация через сто лет, не лучше, чем люди в 1900 году могли предполагать, какой будет сегодняшняя цивилизация. Нам нужна не утопия, а свободное общество, в котором люди могут создавать свои собственные сообщества.

Либертарианское общество — это только каркас утопии. В таком обществе правительство будет уважать права людей на их собственный выбор в соответствии со знанием, которым они располагают. Если человек будет уважать права других, он будет волен жить так, как захочет. Его выбор вполне может включать добровольное согласие жить в какой-то определенной общине. Отдельные люди могут объединяться для образования сообществ, где они будут согласны жить по определенным правилам, запрещающим определенные действия или требующим их. Поскольку люди будут индивидуально и добровольно соглашаться на такие правила, они не лишатся своих прав, а просто согласятся на выполнение правил общины, которую свободны покинуть. На самом деле у нас, конечно, уже есть такой каркас; в рыночном процессе мы можем выбирать из множества различных товаров и услуг, и многие люди уже сделали выбор и живут в одном из существующих сообществ. В либертарианском обществе пространство для такого выбора будет больше, так как большая часть решений о выборе места проживания будет принадлежать самим людям и выбранным им сообществам, а не государству, предписывающему все, от непомерных налоговых ставок до регламентации здравоохранения и проявлений религиозности.

На основе такого каркаса либертарианское общество сможет предложить тысячи версий утопии, привлекательных для самых разных людей. Одно сообщество будет предлагать высокий уровень услуг и комфорта по соответственно высокой цене. другое будет вполне спартанским, для тех, кто предпочитает экономить. Третье будет организовано на основе определенного религиозного порядка. От тех, кто желает присоединиться к общине, могут потребовать согласия на отказ от алкоголя, курения, внебрачного секса и порнографии. Другие люди могут предпочесть нечто подобное копенгагенскому Свободному городу Кристиании, где автомобили, оружие и тяжелые наркотики запрещены, однако с легкими наркотиками мирятся и все решения, по крайней мере теоретически, принимаются сообща.

Одно из отличий между либертарианством и социализмом состоит в том, что социалистическое общество не может допустить, чтобы внутри него существовали группы, живущие в соответствии с принципами свободы, а либертарианское общество легко позволит людям добровольно выбирать социализм. Если группа людей — даже очень большая группа — захотела бы купить землю и владеть ею сообща, они были бы вольны сделать это. Либертарианский правопорядок требовал бы только, чтобы никого насильно не принуждали вступать в общину или отдавать ей свое имущество. Многие могли бы выбрать «утопию», которая очень похожа на сегодняшние небольшие города, пригороды или центры городов, однако все мы выиграем, если будем иметь возможность предпочесть что-то другое, а также замечать и копировать ценные нововведения.

В таком обществе правительство допускало бы, по выражению Леонарда Рида, «все мирные проявления». Добровольные общины могли бы устанавливать более жесткие правила, но правовой порядок всего общества наказывал бы только нарушения прав других людей. Путем радикального уменьшения и децентрализации государства — благодаря полному признанию прав каждого человека — мы можем создать общество, основывающееся на свободе человека, которое будут отличать мир, терпимость, общность, процветание, ответственность и прогресс.

Сможем ли мы создать такой мир? Трудно предсказывать краткосрочную эволюцию общества, однако в долгосрочном плане мир, несомненно, признает репрессивную и отжившую суть принуждения и неограниченные возможности, предоставляемые свободой. Рост торговли, промышленности и информации подорвал старые способы, которыми государства удерживали людей в рабстве, и даже сейчас продолжает освобождать человечество от новых форм принуждения и контроля, придуманных государствами ХХ века.

Многие регионы предлагают старое решение проблем неприкосновенного, неподконтрольного правительства: сецессия, отделение. Франкоговорящие жители Квебека агитируют за независимость от Канады. К тому же стремится все больше жителей Британской Колумбии: они видят, что их торговые связи с Сиэтлом и Токио шире, чем с Оттавой и Торонто. Ломбардская лига добилась быстрого успеха у избирателей благодаря призыву к отделению производительной Северной Италии от сидящей на социальных пособиях Южной Италии, в которой, по мнению северян, хозяйничает мафия. Хорошие перспективы получить автономию или даже независимость есть у Шотландии. Разделение единого государства на несколько стран может решить некоторые проблемы в Африке, где государственные границы устанавливались колониальными властями фактически без учета этнической принадлежности населения или традиционных структур торговли.