Приходя в супермаркет, я сталкиваюсь с изобилием продуктов — от молока и хлеба до пиццы Wolfgang Puck’s Spago и свежих киви из Новой Зеландии. На полках среднего сугтермаркета сегодня представлено около 30 000 наименований товаров — в два раза больше, чем всего 10 лет назад. Подобно большинству покупателей, я принимаю окружающее меня изобипие как должное. Стоя посреди этого гастрономического великолепия, я недовольно ворчу: «Не могу поверить, в этой убогой лавке нет диетической вишневой коки без кофеина в 12-унцевых банках!»
Как такое чудо вообще возможно? Как получается, что я, не способный отыскать ферму и с картой, могу пойти в магазин в любое время дня или ночи в полной уверенности, что найду нужные продукты в удобной упаковке и готовыми к покупке? Кто планирует это сложное предприятие?
Главный секрет, конечно же, как раз в том, что его никто не планирует, более того, никто и не смог бы его спланировать. Современный супермаркет — всего лишь рядовой, но совершенно поразительный пример бесконечно сложного спонтанного порядка, известного как свободный рынок.
Рынок возникает благодаря тому, что, во-первых, в сотрудничестве с другими люди могут добиться большего, чем по отдельности, и, во-вторых, мы способны это осознать. Если бы человек разумный был видом, для которого сотрудничество не было более продуктивным, чем работа в одиночестве, или если бы мы не могли разглядеть преимущества сотрудничества, мы бы не только оставались изолированными и атомистичными, но и, как объясняет Людвиг фон Мизес: «Любой человек был бы вынужден видеть во всех остальных людях своих врагов; его стремление удовлетворить собственные аппетиты ввергло бы его в состояние острого конфликта со всеми соседями». Без возможности получить взаимную выгоду от сотрудничества и разделения труда ни чувство сострадания, ни дружба, ни сам рыночный порядок возникнуть не могли. Те, кто говорит, что люди «созданы для сотрудничества, а не для конкуренции», не понимают, что рынок и есть сотрудничество.
Экономист Пол Хейне сравнивает планирование со спонтанным порядком, прибегая к такому образу. В районе залива Сан-Франциско существует три крупных аэропорта. Из них ежедневно взлетают тысячи самолетов, и каждый направляется по своему маршруту. Соблюдать график взлета и посадки такого большого количества самолетов, не допуская столкновений, невероятно сложно, так что систему управления воздушным движением без преувеличения можно назвать чудом сложной организации. Однако ежедневно в районе залива люди совершают тысячи поездок на автомобилях, причем у этих поездок гораздо более индивидуальные пункты отправления, назначения и «полетные листы». Эта система — координация миллионов автомобильных поездок — слишком сложна, и никакая система управления движением с ней не справится; поэтому мы должны позволить ей работать спонтанно, в рамках небольшого числа конкретных правил: ехать по правой стороне, останавливаться у светофоров, уступать дорогу при левом повороте. Конечно, случаются аварии и пробки — хотя проблем было бы меньше, если б дороги строились и эксплуатировались в соответствии с рыночными принципами, — но главное в том, что планировать и постоянно координировать все автомобильные поездки просто-напросто невозможно. Таким образом, в противоположность первоначальному впечатлению планироваться должны именно менее сложные системы, а более сложные должны развиваться спонтанно.
Многие признают необходимость рынков и при этом продолжают считать, что в них есть что-то неуловимо аморальное. Они боятся порождаемого рынком неравенства или не могут согласиться с тем, что на рынке бал правит личный интерес. Рынки иногда называют «жестокими» или «беспощадными». Однако, как будет показано в этой главе, рынки не просто необходимы для экономического прогресса, — они более консенсуальны и порождают большие добродетели и равенство, чем государственное принуждение.
ИНФОРМАЦИЯ И КООРДИНАЦИЯ
В основе рынков лежит согласие. В отличие от бланка налоговой декларации ни одно предприятие не выставляет счет за товар, который вы заказывали. Ни одна коммерческая компания не может заставить вас что-либо купить. Они пытаются выяснить, что вам нужно, чтобы предложить вам это. Если человек пытается заработать деньги, продавая бакалейные товары, автомобили, компьютеры или механизмы, с помощью которых изготавливают автомобили и компьютеры, он должен знать, что нужно покупателям и сколько они готовы заплатить. Где коммерческие компании берут такую информацию? Не в некоем гроссбухе. В рыночной экономике эта информация не материализована в директивах плановых органов (хотя, по крайней мере теоретически, в социалистической экономике производители в самом деле действуют на основе приказов сверху).
Цены
Эта жизненно важная информация о желаниях других людей воплощена в ценах. Цены не просто говорят нам, сколько стоит в магазине какой-то товар. Система цен собирает воедино всю имеющуюся в экономике информацию о том, чего хочет каждый человек, какую ценность для него представляет определенный продукт и как его лучше всего произвести. Цены делают информацию пригодной к употреблению как для производителя, так и для потребителя. Любая цена заключает в себе информацию о запросах потребителей и издержках производства, начиная с количества и стоимости труда, необходимого для производства единицы продукции, и заканчивая сведениями о том, что на другом краю света стоит плохая погода, повысившая цены на сырье, необходимое для производства данного товара. Человеку не нужно знать все эти детали, в его распоряжении одно простое число: цена.
Когда затраты на производство товара выше, чем сумма, которую готов заплатить потребитель, рыночные цены сообщат об этом производителю. Собственно издержки – это не цена в долларах; это то, что могло было быть изготовлено из использованных ресурсов. Ваши издержки, связанные с чтением этой книги, это все, на что вы могли бы потратить свое время вместо этого: сходить в кино, подольше поспать, почитать другую книгу, сделать уборку. Издержки на компакт-диск ценой 15 долларов — это все, что вы можете купить на 15 долларов. Любое использование времени или других ресурсов для производства какого-либо товара является издержками, которые экономисты называют альтернативными издержками. Этот ресурс уже нельзя использовать для производства чего- то другого.
Сообщаемая ценами информация позволяет людям работать вместе, чтобы производить больше. Цель экономики — производить не просто больше вещей, а именно тех, которые люди желают иметь. Цены сообщают нам, чего хотят другие люди. Когда цены на какие-то товары растут, мы сокращаем их потребление. Некоторые из нас подсчитывают, можно ли заработать деньги, наладив производство этих товаров. Когда цены (т.е. ставки заработной платы или жалованье) на определенные виды труда растут, мы начинаем подумывать, не стоит ли нам сменить профессию. Молодые люди идут учиться профессиям, которые начинают лучше оплачиваться, и перестают учиться профессиям, оплата труда в которых снижается.
Только в деревне легко узнать, чего хотят люди, что именно каждый из них может сделать и какую работу за какое вознаграждение каждый из них готов выполнять. В большом обществе это невозможно.
В семье мы любим друг друга и располагаем непосредственным знанием о способностях каждого члена семьи, его потребностях и предпочтениях, поэтому нам не нужны цены для определения того, чтб каждый человек даст и что получит. Хорошо, если и вне семьи мы относимся к людям благожелательно. Однако, сколько бы разного рода проповедники и учителя ни призывали нас любить друг друга, мы никогда не будем любить или знать нужды всех людей в обществе так, как любим своих близких. Система цен отражает предпочтения миллионов производителей, потребителей и владельцев ресурсов, которые могли никогда не встречаться и никак не координировали свои усилия. Не обязательно любить всех уча стников хозяйственной жизни, более того - можно даже ни разу не встретиться с ними, однако рыночные цены помогают работать сообща, чтобы производить больше нужных, желаемых всеми вещей.
В отличие от государства, которое в лучшем случае исполняет волю большинства (а чаще действует под давлением небольших групп) и навязывает ее всем, рынки используют цеиы, чтобы позволить покупателям и продавцам свободно решать, как им распорядиться своими деньгами. Никто может позволить себе всё, у некоторых есть возможность позволить гораздо больше других, но каждый волен тратить свои деньги по собственному усмотрению. И если 51 проценту людей нравятся черные машины или Барри Манилоу, все остальные вольны покупать что-то другое; им нет нужды создавать политическое движение, чтобы вся страна перешла на голубые машины или Уилли Нельсона.
Конкуренция
Все разговоры о чуде координации не должны оставлять впечатления, что рыночный процесс свободен от конкуренции. Наши личные планы всегда противоречат планам других людей; мы планируем продавать наши услуги или товары покупателям, но другие тоже надеются продавать тем же покупателям. Именно благодаря конкуренции мы выясняем, как производить товары с наименьшими издержками, узнавая, кто может продать нам сырье и труд по самой низкой цене.
Главный экономический вопрос звучит так: как скомбинировать все имеющиеся в обществе ресурсы, включая человеческие усилия, таким образом, чтобы добиться наибольшего объема производства — не иксимального количества стали, компьютеров или самых захватывающих фильмов, а такой комбинации продукции, которая обеспечит людям максимальное удовлетворение. Мы хотим производить каждого товара столько, сколько потребно людям, но не столько, что было бы лучше вместо эгого произвести что-нибудь другое. Цены, которые мы готовы платить за товар или услугу, или цены, которые мы назначаем за свой труд или за произведенную нами продукцию, направляют предпринимателей к правильному решению.
На рынке каждое решение принимается в отношении прироста, или «на границе»: хочу ли я эпот бифштекс, или еще один журнал, или дом с тремя спальнями? Наша готовность платить и цена, по которой мы уже не готовы покупать еще одну единицу продукта, говорят производителям, сколько ресурсов они могут потратить на производство этого продукта. Если они не в состоянии произвести еще одну единицу
товара или услуги по цене меньшей, чем обеспечивающая равенство спроса и предложения, они знают, что не следует вкладывать дополнительные ресурсы в производство этого продукта. Когда покупатели демонстрируют рост интереса к компьютерам и снижение интереса к телевизорам, фирмы будут платить больше за сырье и труд по производству компьютеров. Когда стоимость покупки дополнительных объемов труда и материалов достигает предела того, что покупатели готовы платить за конечный продукт, фирмы прекращают вкладывать дополнительные ресурсы в данную сферу. Поскольку такие решения повторяются тысячи, миллионы, миллиарды раз, развивается сложная система координации, которая дает потребителям всё от киви до микросхем Рentium.
Конкуренция всех фирм в деле привлечения новых клиентов как раз и создает такую координацию. Если некая фирма чувствует, что спрос покупателей на компьютеры растет и она будет первой, кто начнет производить больше компьютеров, она получит дополнительные доходы. И наоборот, ее конкурент, производящий телевизоры, может обнаружить, что его продажи сокращаются. Ежегодно десятки тысяч фирм добиваются успеха и тысячи закрьтваются. В этом проявляется свойственное рынку «созидательное разрушение». Какой бы суровый приговор ни выносили потребители тем, кто теряет работу или инвестиции, рынок работает по принципу равенства. На свободном рынке ни у одной фирмы нет особых привилегий от государства, и каждый, чтобы оставаться в бизнесе, должен постоянно удовлетворять покупателей.
Рынок вовсе не культивирует личный интерес, в чем его обвиняют критики, но именно через личный интерес он побуждает людей служить окружающим. Рынки вознаграждают честность, потому что люди более склонны вести дела с тем, кто имеет репутацию честного человека. Рынки вознаграждают вежливость, потому что люди предпочитают иметь дело с вежливыми партнерами и поставщиками.
Социализм
Как указал Лтодвиг фон Мизес в 1920-х годах, отсутствие рыночных цен делает социализм неосуществимым. Социалисты часто подходили к проблеме производства с инженерной точки зрения: чтобы выяснить, что будет наиболее эффективным, нужно просто произвести определенные расчеты. Инженер действительно может дать ответ на конкретный вопрос о производственном процессе: как наиболее эффективно использовать жесть, чтобы изготовить 10-унциевые банки для консервированного супа, т.е. какую форму должна иметь банка, чтобы вмещать 10 унций и иметь наименьшую площадь поверхности. Однако на экономический вопрос — об эффективном использовании соответствующих ресурсов — инженер ответить не сможет. Какой материал использовать при изготовлении банки: алюминий или платину? Все понимают, что платиновая консервная банка будет выглядеть нелепо, но мы знаем это потому, что об этом нам говорит система цен. Инженер скажет вам, что серебряная или платиновая проволока лучше проводит электричество, чем медь. Почему же мы тогда используем медь? Потому что с учетом издержек она обеспечивает наилучшие результаты. Это экономическая, а не инженерная проблема.
Откуда социалистический плановик узнает, какие товары необходимо производить? Проведя социологическое исследование, он может выяснить, что людям нужны хлеб, мясо, обувь, холодильники, телевизоры. Но сколько нужно хлеба и сколько обуви? И какие ресурсы следует использовать для производства каких товаров? Можно ответить, что производить следует «в достаточном количестве». Однако сверх нормы физиологического выживания, какое количество хлеба является достаточным? В какой момент люди предпочтут новую пару обуви большему количеству пищи? Располагая ограниченным количеством стали, какую ее часть следует использовать на производство автомобилей, а какую на производство печей? И самое важное: какая комбинация ресурсов наиболее экономична для производства каждого товара? Эту проблему невозможно решить при помощи теоретической модели; без информации, сообщаемой ценами, плановики «планируют» вслепую.
На практике советским директорам заводов приходилось нелегально создавать рынки, обмениваясь друг с другом ресурсами. Им не разрешалось использовать денежные цены, поэтому возникли необыкновенно сложные системы косвенного товарообмена, или бартера. Советские экономисты выявили минимум 80 различных средств обмена, от водки и шарикоподшипников до моторного масла и покрышек к колесным тракторам. В Америке в качестве ближайшего аналога такого несуразного рынка, вероятно, можно назвать систему переговоров Рейдара О’Рейли из кинофильма М*А*S*Н. Рейдар тоже действовал в экономике с централизованным планированием — армии США, — и у его подразделения не было денег на покупку необходимых ресурсов, поэтому он садился на телефон, звонил в другие подразделения М*А*S*Н и организовывал ловкий обмен хирургических перчаток на солдатские пайки, пайков на пенициллин, пенициллина на бурбон; каждое подразделение меняло то, что ему было выделено в избытке, на то, чего ему недоставало. Представьте что так работает вся экономика.
СОБСТВЕННОСТЬ И ОБМЕН
Одна из главных причин невозможности экономического расчета при социализме заключается в отсутствии частной собственности: нет собственников, которые через цены могли бы указать, что они готовы принять в обмен на принадлежащее им. В главе 3 мы рассмотрели право иметь частную собственность. Здесь будет рассмотрена экономическая значимость института частной собственности. Собственность лежит в основе процветания, обеспечиваемого свободным рынком. Когда у людей есть гарантированное право собственности — на землю ли, здания, оборудование, на что угодно, — они могут использовать эту собственность для достижения своих целей.
Любое имущество должно находиться в чьей-то собственности. Предпочтительность дисперсного частного владения собственностью по сравнению с государственной собственностью объясняется несколькими причинами. Частные собственники лучше заботятся о своем имуществе, поскольку они выигрывают при повышении и страдают при снижении его ценности. Ухудшение состояния вашего дома не позволит продать его по той цене, которая была бы возможна, если бы он был в хорошем состоянии; это серьезный стимул содержать дом в порядке. Собственники обычно лучше заботятся об имуществе, чем арендаторы, т.е. они поддерживают капитальную стоимость, а не расходуют его ценность. Вот почему во многих соглашениях об аренде есть пункт о внесении залога арендатором, чтобы и у него был стимул поддерживать ценность имущества. Сдаваемые внаем квартиры, принадлежащие частным владельцам, содержатся в гораздо лучшем состоянии, чем государственные. Причина в том, что у «государственного» имущества нет хозяина; ни один человек не потеряет свои инвестиции, если снизится ценность государственной собственности.
Частное владение позволяет людям получать прибыль от улучшения своей собственности — путем возведения построек или с помощью других способов сделать его более ценным. Разумеется, можно получать прибыль и от самосовершенствования, получив образование и обзаведясь хорошими привычками, пока есть возможность получать прибыль от этого. К примеру, нет особого смысла повышать свою квалификацию, если государственное регулирование не позволяет заниматься избранным видом деятельности или высокие налоги будут отнимать большую часть прироста доходов.
Экономическая ценность активов отражает доход, который они принесут в будущем. Поэтому у частных владельцев, имеющих право на получение дохода от своего имущества, есть стимул поддерживать его в хорошем состоянии. Когда земли мало и она находится в частном владении, собственники будут стараться получить пользу от нее в данный момент, но так, чтобы земля сохраняла ценность (т.е. продолжала приносить пользу) и в будущем. Вот почему лесозаготовительные компании не вырубают все деревья на своей земле, а на место вырубленных высаживают новые. Вполне возможно, что ими движет забота об окружающей среде, но, скорее всего, более мощным стимулом является будущий доход от имущества. В социалистических странах Восточной Европы, где всю собственность контролировало правительство, не было реального собственника, который беспокоился бы о будущей ценности имущества, и, как следствие, проблема загрязнения и разрушения окружающей среды стояла гораздо острее, чем на Западе. Вацлав Клаус, премьер-министр Чешской Республики, сказал в 1995 году: «Наибольший вред окружающей среде наносится в странах, где нет частной собственности, рынков и цен».
Частная собственность обладает не только чисто экономическими достоинствами — например, она создает условия для рассредоточения власти. Когда собственностью владеет один субъект — государство, индивиды плохо защищены от его воли. Институт частной собственности предоставляет каждому место, которое он может назвать своим собственным и где защищен от вторжений других людей и государства. Этот аспект частной собственности выражен в максиме «мой дом — моя крепость». Частная собственность жизненно необходима для неприкосновенности личной жизни и свободы печати. Попробуйте представить себе «свободу печати» в стране, где государство является собственником всех средств массовой информации и всей бумаги.
Разделение труда
Благодаря тому, что люди имеют разные способности и предпочтения, а природные ресурсы распределены по земной поверхности неравномерно, мы можем производить больше, если будем выполнять разные задачи. В рамках разделения труда мы стараемся производить то, что у нас получается лучше всего, чтобы иметь больше вещей для обмена с другими людьми. В книге «Богатство народов» Адам Смит описывает булавочную мастерскую, где производство булавок разделено на «приблизительно восемнадцать отдельных операций», каждую из которых выполняет отдельный рабочий. Специализация позволяла производить по 4800 булавок на одного рабочего в день, тогда как в отсутствие разделения труда, как полагал Смит, один рабочий заведомо не способен был сделать и 20. Необходимо отметить, что специализация выгодна даже тогда, когда человек все делает лучше других. Экономисты называют это принципом сравнительных преимуществ. Если Пятница в течение дня может поймать в два раза больше рыбы, чем Робинзон Крузо, но может собрать в три раза больше фруктов, для них обоих будет лучше, если Робинзон будет специализироваться на ловле рыбы, а Пятница — на сборе фруктов. Специализация на одном виде деятельности позволит каждому из них отточить свои навыки благодаря повторению и экспериментированию.
Люди занимаются обменом, поскольку считают, что это повысит их благосостояние. Как писал Адам Смит (эта цитата уже приводилась выше, но важна и здесь):
Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к гуманности их, а к их эгоизму и всегда говорим им не о наших нуждах, но лишь об их выгодах.
Это не означает, что люди всегда эгоистичны и не думают об окружающих. Как отмечалось ранее, то, что мясник должен убедить вас купить мясо у него, заставляет его уделять внимание вашим желаниям и нуждам. В магазинах западных стран продавцы были гораздо обходительнее, чем в советских магазинах.
Вовсе не случайно социальные институты работают более эффективно, когда люди исходят из своих собственных интересов. Действуя таким образом на свободном рынке, они повышают благосостояние всего общества. Поскольку люди обменивают вещи, ценность которых для них ниже, на вещи, ценность которых для них выше, каждая сделка повышает ценность обоих товаров. Я обменяю мою книгу на ваш компакт-диск, только если ценность компакт-диска для меня выше, чем ценность книги, и если для вас ценность книги выше, чем ценность компакт-диска. В результате этого обмена наше благосостояние увеличится. Аналогично, если я обмениваю мой труд на заработную плату от Мiсrosoft, я делаю это потому, что деньги для меня ценнее, чем время, а акционеры Мiсrоsoft о ценят мой труд выше, чем деньги, которые они отдают. В результате миллионов таких сделок товары и услуги перемещаются к тем, для кого они представляют наибольшую ценность, и в результате растет благосостояние всего общества.
Капитализм поощряет людей служить другим, чтобы достичь своих целей. При любой системе талантливые и амбициозные люди скорее приобретут большее богатство, чем остальные. В этатистских системах, таких, как старые докапиталистические режимы и «современные» социалистические страны, успеха добиваются, получая доступ к рычагам власти и принуждая людей выполнять приказы. На свободном рынке вы должны убедить других делать то, что желательно вам. Как этого добиться? Предложить им то, что желают они. Поэтому у наиболее талантливых и амбициозных людей есть стимул выяснять, чего хотят другие, и пытаться предоставить это.
Частная собственность в условиях действия принципа господства права не допускает проявления такой формы эгоизма, при которой то, что нужно вам, отбирается у тех, кто этим владеет. Частная собственность поощряет людей, желающих разбогатеть, производить товары и услуги, которые желают иметь другие люди. Это удалось Генри Форду, предложившему дешевые и эффективные автомобили; Билтту Косби, создавшему популярное телешоу; Сэму Уолтону, построившему сеть магазинов, продающих дешевые товары; Билгту Гейтсу, разработавшему компьютерную операционную систему, и миллионам никому не известных людей, таких, как Филип Заффере, выручивший 200 млн долларов от продажи компании по производству фарша Stove Тор и рыбных палочек Mrs. Paul’s, которую он когда-то основал. Возможно, Леону Хелмсли и не назовешь дамой, приятной во всех отношениях, но, чтобы разбогатеть на гостиничном бизнесе, она должна предоставлять комфортабельные комнаты и обходительных и миловидных горничных.
Прибыли, убытки и предприниматели
Общеизвестно, какую роль в рыночной системе играют потребители и производители (фермеры, рабочие, ремесленники или владельцы фабрик), однако роль предпринимателя или посредника понимают не все. Исторически сложилось, что к посредникам относятся с большой враждебностью. (Как отмечает Томас Соуэл в книге «раса и культура», иногда это принимало форму расовых или этнических предрассудков: против евреев в Европе и США, индийцев и ливанцев в Африке, китайцев в Азии, корейцев в современных городских гетто. Безусловно, экономическое невежество не единственная причина такого отношения, однако лучшее знакомство с экономической наукой помогло бы его смягчить.) Логика, скорее всего, такова: фермер выращивает пшеницу, мельник делает из нее муку, пекарь печет хлеб, а какую ценность добавляют оптовые торговцы, перемещающие пшеницу между ними? Или какая польза от спекулянта с Уолл-стрит, извлекающего выгоду из игры на разнице цен между рынками?
В сложной экономике роль предпринимателя трудно переоценить. Именно он в действительности осуществляет координацию, т.е. рыночный процесс, направляя ресурсы туда, где они более всего нужны. В определенном смысле все мы являемся предпринимателями. Все пытаются спрогнозировать будущее и разумно распорядиться своими ресурсами. Даже Робинзон Крузо должен был решать, не лучше ли ему, с учетом прогноза погодных условий, сократить время на поиски пищи и, ограничившись более скудным рационом, заняться сегодня строительством жилья. Каждый из нас старается понять, где наши умения будут пользоваться наибольшим спросом, сколько потенциальнъе покупатели будут готовы платить за наши продукты, повысится или понизится цена на нужные нам продукты на следующей неделе, куда инвестировать наши пенсионные сбережения. Конечно, это не имеет ничего общего с многократно подвергнутым осмеянию «экономическим человеком», делающим расчеты только на основе денежных доходов. Мы соглашаемся на менее денежную работу, потому что она нам интересна или находится неподалеку от дома; мы открываем фотоателье, потому что нам нравится фотографировать, даже если могли бы больше зарабатывать, продавая промышленное оборудование; некоторые из нас готовы платить больше за продукты, продаваемые друзьями или компаниями, заботящимися об экологии. Большую часть экономических решений мы принимаем с учетом множества факторов, включая цены, удобство, удовольствие, личные пристрастия и т.д. Экономический анализ предполагает лишь, что, принимая решения, мы исходим из собственных интересов, независимо от того, как мы их определяем.
Однако экономисты используют термин «предприниматель» для обозначения особого участника рыночного процесса, не являющегося ни производителем, ни потребителем, функция которого — увидеть и реализовать возможность прибыльного перемещения ресурсов оттуда, где они ценятся меньше, туда, где они ценятся больше. Он отмечает, что на Западном побережье киви продают по 30 центов за штуку, а на Восточном — по 50, при стоимости транспортировки 10 центов за штуку; таким образом, можно заработать по 10 центов с киви, покупая эти фрукты на Западе и доставляя их на Восток. Он обнаруживает, что одна компания желает купить офисное здание по цене не выше 10 млн долларов, а другая готова продать подходящее здание за 8 млн долларов. Кугiив и перепродав его (или просто сведя покупателя и продавца за комиссионные), он получит приличную прибыль. Он узнаёт, что радиоприемники можно очень дешево производить в Малайзии и продавать в США по более низкой цене, чем нынешняя, размещает в Малайзии заказ на производство радиоприемников и привозит их в Америку. Он же или кто-то другой может заметить, что американские фирмы способны предложить страховые услуги в Малайзии дешевле, чем малазийские фирмы, поэтому существует возможность совершить еще одну прибыльную сделку.
В каждом случае роль предпринимателя — разглядеть ситуацию, в которой ресурсы могут быть использованы более эффективно, чем используются сейчас. В награду за то, что он это увидел, он получит часть ценности, которую добавляет для обеих сторон. Чтобы рассеять скептицизм некоторых людей в отношении посредников, давайте посмотрим, что произойдет, если запретить предпринимательскую деятельность. Жители Восточного побережья останутся без киви, за которые они с радостью готовы платить, американцы будут переплачивать за радиоприемники, одна компания не получит необходимое ей офисное здание, а другой не достанутся деньги, которые ей нужны больше, чем здание. Однако это всего лишь внешние проявления. На самом деле наша сложная современная экономика просто встанет. Существование по средников оправдано, поскольку их услуги ценны для имеющих с Ними дело людей. Фермеры могли бы сами поставлять свои товары на рынок, но большинство из Них полагает, что эффективнее сосредоточить свои усилия на сельском хозяйстве и продавать продукцию посредникам. Покупатели могли бы ездить на фермы и покупать продукты Непосредственно там, однако очевидно, что гораздо удобнее сходить в ближайший супермаркет.
Роль предпринимателей в распределении капитальных благ — ресурсов, которые используются для производства потребительских товаров, — еще более Важна. Когда экономика становится богаче и сложнее, структура производства удлиняется. Между сырьем и потребительскими товарами появляются дополнительные этапы. Первыми капитальными благами, по-видимому, были рыболовные сети. Ко времени Адама Смита структура производства стала длиннее — возникла стадия производства оборудования, которое помогало фабричным рабочим изготавливать булавки. Чтобы понять, что происходит сегодня, попытайтесь представить себе этапы, которые необходимо пройти, прежде чем компьютер попадет к покупателю: магазин, в который кто-то должен инвестировать; транспортная система; фирма, производящая компьютеры; разработчики программного обеспечения, которые должны получить образование; Микросхемы, которые необходимо спроектировать и произвести; металл, стекло и пластик, которые нужно произвести и обработать, и т.д. и т.п. Именно потому, что структура производства удлиняется, требуя инвестиций в производственные процессы задолго до того, как покупатели решат, стоит ли приобрести произведенный продукт, наличие людей, постоянно ищущих Возможности более эффективного использования ресурсов, становится еще важнее.
Люди занимаются экономической деятельностью, чтобы получить то, что они хотят: в конечном итоге — больше товаров и услуг, а в краткосрочном плане — заработную плату или конкретную покупку. Рабочие получают плату за свой труд, фермеры продают произведенную продукцию. Вознаграждение предпринимателя — его прибыль. Слово «прибыль» может означать многое. Для бухгалтера прибыль — это просто деньги, оставшиеся на конец отчетного периода. Зачастую эти деньги в действительности являются жалованьем, которое получает за свой труд владелец бизнеса, или процент, заработанный на деньги, ссуженные заемщикам. Чистая предпринимательская прибыль возникает благодаря тому, что предприниматель заметил и использовал разрыв между менее и более ценимым использованием ресурса. Получение прибыли свидетельствует о правильности сделанного им прогноза покупательских предпочтений. Следовательно, когда предприниматели делают неверные прогнозы, они несут предпринимательские убытки.
Некоторых раздражают высокие прибыли. Таким людям хотелось бы ограничить их размер или обложить высокими налогами, особенно пресловутую «непредвиденную, или случайную, прибыль». (Я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил, что общество должно помочь бизнесменам, которые несут «непредвиденные или случайные, убытки».) На самом деле мы должны быть благодарны тем, кто получает прибыль. Как сказал об этом экономист Мюррей Ротбард: «Получение прибыли указывает на то, что соответствующий предприниматель нашел и устранил диспропорцию (т.е. менее эффективное использование ресурсов)». Или, как объясняет Израэл Кирцнер из Нъю-Йоркского университета: «Предпринимательский поиск прибылей означает поиск неправильного [с точки зрения желаний потребителей] распределения ресурсов». Чем выше прибыль, тем больше обнаруженный предпринимателем разрыв между тем, как ресурсы использовались и как они могли быть использованы, и соответственно тем больше польза, которую он приносит обществу. Когда раздаются претензии по поводу слишком высоких прибылей фармацевтических компаний, подразумевается, что получать большую прибыль на таких жизненно важных товарах аморально. В действительности высокие прибыли указывают на необходимость увеличения инвестиций в производство лекарств и лечение болезней. Фармацевтические компании, получившие наибольшие прибыли, заполнили наибольший разрыв между тем, что было нужно покупателям, и тем, что до этого времени производил рынок. Ограничение прибылей фармацевтических компаний отбило бы у инвесторов охоту вкладывать капитал туда, где он больше всего необходим.
Критиковать следует не того, кто получает прибыль, а того, кто работает в убыток. Однако никакого налога на непредвиденные убытки не требуется. Убытки и являются тем наказанием, которое рынок накладывает на предпринимателя, делающего неправильные прогнозы, а достаточно крупные убытки заставят его отказаться от предпринимательства и искать работу у того, кто лучше умеет распорядиться ресурсами.
Благодаря этому лишь кажущемуся таким простым, но на самом деле необычайно сложному процессу, обеспечивающему бесконечный приток потребительских товаров в магазины, цены свободного рынка помогают нам координировать свои усилия и повышать уровень жизни.
Энтузиасты рыночного процесса иногда говорят о «магии рынка». Однако магии здесь нет — просто спонтанный порядок свободно взаимодействующих миролюбивых, производительных людей, каждый из которых ищет собственную выгоду, но в итоге приходит к сотрудничеству с другими, поскольку это необходимо для получения искомой выгоды. Потребовались годы и столетия, чтобы рыночный процесс привел нас от общества изнурительного труда, едва обеспечивавшего простое выживание, со средней продолжительностью жизни 25 лет, к сегодняшнему поистине поразительному уровню изобилия, здоровья и технологии.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ
Как происходит экономический рост? Как мы перешли от мира, в котором люди располагали только своими руками, землей и непосредственно используемыми природными ресурсами, к современной сложной экономической структуре, поддерживающей беспрецедентный уровень жизни? В небольшой, но захватывающей книге «Что каждый должен знать об экономической науке и процветании» экономисты Джеймс Гвартни и Ричард Строуп предлагают краткое руководство по источникам процветания. Во-первых, чтобы больше потреблять, необходимо больше производить. Редкость — это фундаментальная характеристика условий человеческого существования, означающая, что наши желания всегда превосходят ресурсы, доступные для их удовлетворения. Чтобы удовлетворить как можно больше своих желаний, мы должны понимать, как использовать ресурсы наиболее эффективно.
Следует заметить, что нашей целью не является ускорение «экономического роста», а тем более увеличение валового национального продукта, национального дохода или любого другого статистического показателя. У статистических показателей много недостатков (я, правда, все равно иногда использую их в этой книге), что порой приводит к неверным выводам, как это случилось, например, с печально известными оценками экономики социалистических стран: статистика значительно преувеличивала мощь советской экономики и на потеху всему миру показывала, что ВВП на душу населения в Восточной Германии был всего в два раза меньше, чем в Западной. Цепь экономической деятельности — увеличить предложение потребительских товаров, что влечет за собой увеличение предложения капитальных благ, с помощью которых производятся потребительские товары. Понимаемый таким образом экономический рост вряд ли поддается измерению, но следует помнить, что нас интересуют реальные товары, а не статистика.
Действительный экономический рост достигается прежде всего при помощи сбережений и инвестиций. Потребляя меньше сегодня, мы сможем производить и потреблять больше завтра. Сбережение преследует две основные цели. Прежде всего — создание запасов «на черный день». Английский вариант этого выражения — «на дождливый день» — заставляет вспомнить первобытную экономику, даже экономику Робинзона Крузо. Робинзон сегодня откладывает какое-то количество пойманной рыбы и собранных ягод на случай, если завтра заболеет или испортится погода. Вторая цель еще важнее. Мы сберегаем и инвестируем, чтобы иметь возможность больше производить в будущем. Если Робинзон создаст запас пищи на несколько дней, он сможет потратить один день на изготовление сети, которая позволит ему ловить гораздо больше рыбы. В сложной экономике сбережения позволяют открыть бизнес, изобрести или купить оборудование, чтобы повысить производительность. Чем выше уровень сбережений (как отдельных людей, так и общества в целом), тем больше можно инвестировать в будущее производство и тем выше будет наш будущий уровень жизни и уровень жизни наших детей.
Сложной экономике требуется эффективный рынок капитала, привлекающий сбережения и направляющий их в инвестиции, которые будут создавать новое богатство. Рынок капитала включает в себя фондовый рынок, рынки недвижимости, предприятия и финансовые институты: банки, страховые компании, взаимные и инвестиционные фонды. Как пишут Гвартни и Строуп: «Рынок капиталов координирует действия владельцев сбережений, которые предоставляют свои средства, с действиями инвесторов, занятых поисками средств для финансирования различных видов деятельности, У частных инвесторов есть сильный стимул тщательно оценивать потенциальные проекты и искать среди них наиболее прибыльные». Инвесторы получают вознаграждение за принятие правильных решений — направление капитала в проекты, которые удовлетворяют нужды потребителей, — и наказываются убытками за направление дефицитного капитала в ошибочные проекты. Нередко приходится слышать уничижительные замечания о «бумажных предпринимателях» с оттенком презрения крутых парней к тем, кто не «занимается реальным производством» стали и автомобилей. Однако в постоянно усложняющейся экономике нет задачи более важной, чем направление капитала в правильные проекты, и совершенно нормально, что рынок щедро вознаграждает за принятие правильных инвестиционных решений.
Другой источник экономического роста — повышение качества человеческого капитала, т.е. квалификации работников. Люди, которые совершенствуют свои навыки, — учась читать и писать, обучаясь плотницкому ремеслу или компьютерному программированию, поступая в медицинский колледж, — как правило, будут вознаграждены более высокими доходами.
Технологический прогресс также вносит вклад в экономический рост. Начиная с Промышленной революции, произошедшей примерно 250 лет назад, технологические изменения преображают наш мир. Паровой двигатель, двигатель внутреннего сгорания, электричество и атомная энергия стали главными источниками энергии, заменив силу человека и животных. Появление железных дорог, автомобилей и самолетов произвело переворот в транспортной отрасли. Экономящие труд устройства, такие, как стиральные машины, газовые плиты, микроволновые печи, компьютеры, и разного рода производственное оборудование позволяют нам производить больше за единицу времени. С появлением грампластинок, магнитофонных кассет, компакт-дисков, кино и телевидения до неузнаваемости изменилась сфера развлечений. В ХVIII столетии Моцарта могли слушать только австрийский император и его двор; сегодня Моцарта, Манчини или Мадонну может послушать любой всего за несколько долларов. Возможно, Голливуд и производит массу хлама (хотя следует помнить, что люди выражают желание его смотреть), однако шекспировского «Ричарда Львиное Сердце» на экране кинотеатров в исполнении Лоренса Оливье и Яна Маккеллена видело намного больше людей, чем за все предшествовавшее время на театральных подмостках.
Совершенствование экономической организации как источник роста очень часто недооценивается. Система прав собственности, принцип господства права и минимальное правительство предоставляют людям широкий простор для экспериментирования с новыми формами сотрудничества. Появление корпораций позволило решать более масштабные экономические задачи, с которыми не справлялись отдельные люди или товарищества. Такие организации, как кондоминиумы, взаимные фонды, страховые компании, банки, кооперативы, представляют собой попытки решить конкретные экономические проблемы при помощи новых форм объединений. Некоторые из них неэффективны; например, многие из корпоративных конгломератов 1960-х годов оказались неуправляемыми, и акционеры потеряли деньги. Быстрая обратная связь рыночных процессов гарантирует, что успешные формы организации будут копироваться, а неудачные вытесняться.
Все названные выше источники роста — сбережения, инвестиции, повышение качества человеческого капитала, совершенствование технологии и экономической организации — отражают выбор индивидов на свободном рынке, движимый их личным интересом. В США и Западной Европе рынок мог бы быть намного более свободным, чем сейчас, однако даже относительная свобода привела к колоссальному росту производства. Как указывают Гвартни и Строуп: «Рабочие в Север ной Америке, Европе и Японии производят в среднем приблизительно в пять раз больше продукции на душу населения, чем их предшественники 50 лет назад». Так что неудивительно, что «и доход на душу населения, рассчитанный с поправкой на инфляцию, — то, что экономисты называют реальным доходом, сегодня тоже примерно в пять раз выше».
ГОСУДАРСТВО КАК ИСТОЧНИК ЭКОНОМИЧЕСКОГО ХАОСА
Какова роль государства в экономике? Начнем с того, что эта роль очень важна: государство защищает права собственности и свободу обмена, с тем чтобы рыночные цены могли обеспечить координацию планов разных людей. Когда государство выходит за рамки этой роли, пытаясь заниматься поставкой конкретных товаров и услуг или поощрять достижение конкретных результатов, оно не только не помогает процессу координации, а, напротив, оказывает раскоординарующее влияние. Цены передают информацию. Если государство каким-то образом вмешивается в ценообразование или напрямую регулирует цены, то последние будут сообщать неточную Информацию. Чем сильнее вмешательство, тем менее точна информация, тем хуже экономическая координация и удовлетворение потребностей.
Сохранение рабочих мест
Когда обнаруживается лучший способ удовлетворения каких- либо человеческих потребностей (или когда спрос на определенный продукт падает), некоторые ресурсы, которые ранее использовались для удовлетворения этих нужд, перестают быть необходимыми. Это может быть что угодно: оборудование, заводы, труд. Люди могут потерять свои инвестиции или рабочие места, если конкурент найдет более дешевый способ удовлетворения нужд потребителей. Конечно, безработным и тем, кто теряет в таком случае инвестиции, можно посочувствовать, однако не следует упускать из виду пользу, приносимую конкуренцией и созидательным разрушением. Очень часто, оказавшись в подобной ситуации, люди требуют вмешательства государства, которое должно поддержать спрос на их продукт, запретить конкуренту входить на рынок или как- то иначе сохранить их рабочие места.
Однако в долгосрочном плане попытки сохранить ненужные рабочие места или инвестиции не имеют смысла. Попробуйте представить себе подобное в отрасли, производящей экипажи, после появления автомобилей. Ресурсы — земля, труд и капитал — удерживаются в отрасли, которая больше не способна удовлетворять потребителей, хотя на эти ресурсы есть другие претенденты. Вот более свежий пример — он хорошо известен тем, кто пошел в школу в 1960-х годах, хотя, скорее всего, совершенно незнаком более молодым людям: в 1970-е годы всего за несколько лет калькуляторы полностью вытеснили логарифмические линейки. Следовало ли нам сохранять производство логарифмических линеек? Для чего? Кто стал бы их покупать, когда появились дешевые калькуляторы? Если бы мы поступали так каждый раз, когда какая-нибудь фирма или отрасль становилась убыточной и ненужной, наш уровень жизни вскоре сравнялся бы с уровнем жизни в СССР.
Часто можно услышать, что задача экономики, или по крайней мере экономической политики, — создавать рабочие места. Это заблуждение. Задача экономики — производить то, что нужно людям. Если бы мы действительно хотели создать огромное количество рабочих мест, как утверждает экономист Ричард Маккензи, этого можно было бы добиться путем проведения простой экономической политики, суть которой выражается тремя словами: запретить сельскохозяйственные машины. Это привело бы к созданию 60 млн рабочих мест, правда ценой отвлечения работников оттуда, где они наиболее производительны: их труд применялся бы в производстве продуктов питания, которые можно было производить намного эффективнее меньшим числом работников с использованием машин. Всем бы стало хуже.
Норман Макрей, бывший долгое время заместителем редактора журнала Есonomist, обращает внимание на то, что в Англии с начала Промышленной революции примерно 2/3 всех рабочих мест, которые существовали в начале каждого столетия, к концу этого столетия исчезали, но при этом занятыми оказывалось в З раза большее количество людей. Он замечает, что «в конце 1880-х годов как в США, так и в Велико братании около 60 процентов рабочей силы было занято в сельском хозяйстве, работах, связанных с гужевым транспортом, и исполняло роль домашней прислуги. Сегодня в этих сферах занято всего лишь З процента рабочей силы». В ХХ веке большинство рабочих перешло из этих отраслей в промышленность, а затем в сферу услуг. Весьма вероятно, что в ХХI веке многие, а возможно, большинство рабочих, перейдут из сферы материального производства в информационные отрасли. В ходе этого процесса многие лишатся рабочих мест и инвестиций, однако в конечном итоге каждому будет обеспечен более высокий уровень жизни. При счастливом стечении обстоятельств, если государство не будет искажать ценовые сигналы, препятствовать координации и удерживать ресурсы в неэффективных отраслях, через 50 лет объем производства на душу населения вырастет в 5 раз по сравнению с сегодняшним днем.
другими словами, лучший способ «сохранить» рабочие места — отпустить экономику на волю. Рабочие места будут меняться, но вновь созданных рабочих мест всегда будет больше, чем потерянных старых. Это верно даже в случае технологического прогресса; люди заменяются машинами в одной сфере, однако более высокий уровень инвестиций в экономику означает повышение ставок заработной платы на других рабочих местах.
Регулирование цен
Пожалуй, наиболее прямой способ, с помощью которого государство искажает ценовые сигналы, — это регулирование цен, в том числе цены труда — ставок заработной платы. Иногда государство пытается установить минимальные цены, но чаще всего ограничивает максимальные. Регулирование цен обычно вводится в ответ на их рост. Цены растут по нескольким причинам. На свободном рынке рост цены обычно указывает либо на увеличение спроса на данный продукт, либо на снижение предложения. В любом случае это вызывает перемещение ресурсов на этот рынок, чтобы получить выгоду от роста цены, и замедляет темп роста цен или даже приводит к их снижению. (Здесь уместно заметить, что в долгосрочном плане единственная цена, которая постоянно растет в реальном выражении — это цена человеческого труда. Оглянувшись на 100 лет назад, мы увидим, что цены товаров — от пшеницы до нефти и компьютеров — снизились, тогда как уровень реальной заработной платы за 50 лет увеличился в 5 раз. С экономической точки зрения, т.е. по сравнению со всеми другими факторами, более редким становится только одно — люди.)
Весьма распространенным примером регулирования цен является регулирование арендной платы. Любой экономист понимает, что это ведет к дефициту сдаваемого жилья. Если регулирование вводится для того, чтобы удержать арендную плату на уровне ниже рыночного, люди будут предъявлять спрос на большее количество сдаваемого жилья, чем в ином случае. Устанавливаемая государством цена не обеспечивает равенства спроса и предложения: больше людей будет переезжать в город или искать более просторные квартиры, чем те, за которые они были бы готовы платить по рыночной цене; люди будут продолжать жить в больших квартирах после того, как дети разъедутся, или будут снимать квартиру, хотя могли бы позволить себе купить дом. Однако ввиду того, что арендная плата удерживается ниже рыночного уровня, инвесторы предпочтут вкладывать туда, где они смогут получить полную рыночную отдачу, и предложение жилья не будет расти в ответ на рост спроса.
Более того, если регулирование арендной платы будет сохраняться длительное время, предложение может даже сократиться, поскольку, во-первых, владельцы предпочтут сами жить в своих квартирах, а не сдавать их, и, во-вторых, состояние жилого фонда будет ухудшаться, а ремонтировать его будет не на что. Если домовладельцы не могут сдавать квартиры тому, кто предлагает максимальную цену, они будут искать другие способы для выбора потенциальных съемщиков брать тайные взятки, что в Нью-Йорке известно как key money («деньги за ключи»), обращать внимание на расу, сексуальные предпочтения и прочие неценовьге факторы. В чрезвычайных обстоятельствах, когда доходы от арендной платы не позволяют покрыть даже налог на имущество, владельцы многоквартирных домов просто бросают их и пытаются скрыться, как это происходит, например, в некоторых районах Южного Броикса.
Но даже при существующем уровне государственного вмешательства проблемы, созданные регулированием арендной платы, ведут к усилению регулирования. Домовладельцы пытаются преобразовать нерентабельные многоквартирные дома в кондоминиумы, поэтому городские советы принимают законы, ограничивающие образование кондоминиумов. На рынке арендаторы и арендодатели имеют все основания стараться удовлетворить друг друга, а в случае регулирования арендной платы арендаторьт становятся для арендодателя бременем, между ними постоянно возникают конфликты, и государство создает комиссии, регулирующие все аспекты их взаимоотношений. Лучшим способом найти квартиру становится взяточничество и инсайдерская информация. Городской совет Вашингтона как-то принял постановление, отменявшее регулирование арендной платы, как только процент пустующих квартир достигнет определенного уровня — это означало бы достаточное предложение жилья, — но дело в том, что, пока существует регулирование арендной платы, предложение жилья не может вырасти. Неудивительно, что шведский экономист Ассар Линдбек писал: «Из известных на сегодняшний день методов разрушения городов регулирование арендной платы во многих случаях занимает второе место по эффективности после бомбардировок».
Государственное регулирование не всегда направлено на снижение цен. Иногда государство пытается ограничить минимальные цены, прежде всего минимальные ставки заработной платы. Пожалуй, невозможно найти лучшего примера, для объяснения природы порой противоречащей интуитивному пониманию — спонтанного порядка, рыночного процесса и координирующей функции цен. 80 процентов американцев последовательно поддерживают повышение минимальной заработной платы; а почему бы и нет? Идея звучит привлекательно: если трудно заработать на жизнь, скажем, при ставке 4 доллара в час, почему бы не установить минимальную заработную плату на уровне 5 долларов в час? Однако подобно тому, как потолок цен создает дефицит, минимальный уровень цен создает излишки. Рабочих, чья производительность для нанимателя ниже законодательно установленного минимума, вообще перестанут принимать на работу. Ценовой сигнал вновь искажен, и координации достичь невозможно. Выше мы отметили, что, если ему дают работать, рыночный процесс создает рабочие места для всех, кто хочет их найти. Как писали в учебнике теория и политика” Уильям Баумоль и Алан Блайидер (впоследствии член администрации Клинтона): «Главным следствием закона о минимальной заработной плате является не повышение доходов наименее квалифицированных работников а сужение их возможностей найти работу». Работодатели будут нанимать одного квалифицированного работника вместо двух неквалифицированных, механизировать труд или просто откажутся от определенных работ. Старики говорят, что раньше в кинотеатрах были швейцары; возможно, они сохранились бы и до сих пор, если б театры могли предлагать людям, ищущим любую работу, жалованье ниже законодательно установленного минимума. И наоборот, сегодня уровень безработицы среди подростков в несколько раз выше, чем был в 1950-е годы. Чтобы заработная плата увеличилась, нужно не запрещать работу за сумму меньше определенного уровня, а увеличивать накопление капитала, чтобы каждый работник мог производить больше, а также повышать квалификацию работников, чтобы каждый их них мог трудиться эффективнее на том же оборудовании.
Поддержание цен на сельскохозяйственную продукцию — еще один пример минимальных цен. В любой растущей неинфляционной экономике следует ожидать постепенного снижения цен; увеличение объема продукции означает, что реальная цена всех товаров, выраженная в труде, снижается. Самым ярким примером этого должна быть продукция сельского хозяйства, поскольку сельхозпродукты - «первые» продукты в любой экономике. В самом деле, на протяжении последних 200 лет предложение зерна и других основных сельскохозяйственных продуктов росло, а цены снижались (в пересчете на рабочее время, необходимое для покупки одной единицы). Из-за обильного предложения продуктов питания для работы на фермах требуется меньше людей. Падающие цены посылают этот сигнал фермерам. Вот почему в 1870 году на фермах жило 53 процента американцев, а сегодня всего 2,5 процента. Это хорошая новость; она означает, что все те, кто может производить что-то другое, делают себя и всех остальных богаче.
Однако в 1920-е годы федеральное правительство решило поддерживать цены на продукцию сельского хозяйства на высоком уровне, чтобы фермеры были счастливы. То есть оно решило блокировать ценовые сигналы, сообщающие ферме- рам о том, что им следует заняться чем-то более прибыльным. Правительство установило минимальные цены на продукцию сельского хозяйства и пообещало покупать достаточное количество каждого вида продукции, чтобы цены находились на этом уровне. Со своей стороны фермеры прекращают обрабатывать часть своих земель. Вот откуда идет популярное изречение, что программа помощи фермерам «платит фермерам за то, чтобы они не занимались сельским хозяйством». Разумеется, фермеры отнюдь не дураки. В «земельный резерв» они поместили свои худшие земли, а работать стали на самых лучших. Затем, поскольку правительство все равно платит цену выше рыночной за все, что они произведут на используемой земле, фермеры, чтобы увеличить производство, стали применять более эффективные технологии, удобрения и семена. В результате правительству приходится покупать больше сельскохозяйственной продукции, чем оно намеревалось, тратя миллиарды долларов на излишнюю продукцию. (Пожалуй, единственным утешением для американских потребителей и налогоплательщиков может служить то, что Европейское Сообщество реализовало похожую, но еще более неэффективную программу, стимулирующую производство «винных озер» и «масляных гор», как называют их местные противники этой политики.) Часть избыточного продовольствия отправлялась в бедные страны, такие, как Индия, — прекрасный жест, если не считать, что это привело к снижению цен на этих рынках и лишило местных фермеров стимула заниматься производством, тем самым способствуя консервации бедности в этих странах и создавая потребность в дополнительных излишках, которые продолжают производить и продавать правительству США американские фермеры.
С годами фермерские программы меняются, однако цель, как правило, остается прежней — удержать цены на высоком уровне, искажая тем самым ценовые сигналы, которые в противном случае заставили бы фермеров выбрать себе более продуктивные виды деятельности.
Регулирование заработной платы и цен — наиболее грубое вмешательство в процесс рыночной координации. Чтобы было понятнее, представьте что вы с другом перебрасываетесь баскетбольным мячом, а между вами встает Майкл Джордан и, размахивая руками, изо всех сил пытается помешать.
Налогообложение
Описанные выше грубые формы государственного вмешательства представляются откровенно несправедливыми и нарушают равноправие. А теперь давайте рассмотрим повсеместно используемую форму принуждения, с помощью которой государство просто отнимает деньги у тех, кто их зарабатывает: налогообложение. Налоги уменьшают доход, который каждый человек получает от экономической деятельности. Поскольку одна из важных функций дохода — включая прибыли и убытки — направлять ресурсы туда, где они будут использоваться максимально эффективно, искусственное снижение дохода искажает экономический расчет. Возможно, защитники налогообложения скажут, что последствия налога, взимаемого одинаково со всех видов экономической деятельности, будут нейтральными. Однако многообразие и неисчислимость налогов, взимаемых современным государством — налог с продаж, налог на имущество, на предметы роскоши, «на пороки» (табак, алкоголь, азартные игры и т.д.), на инкорпорирование на доход корпораций, на социальное обеспечение, подоходный налог с дифференцированными ставками — показывает, что государство не очень-то стремится создать нейтральную систему налогообложения. да и вряд ли из этой затеи что-то выйдет. На разных субъектов экономической деятельности налоги всегда действуют по-разному. Они заставляют уходить с рынка предельного поставщика или предельного покупателя. Сочетание налогообложения и государственных расходов (а они неразрывно связаны друг с другом) может иметь только один эффект — отвпечение ресурсов оттуда, где их хотели бы использовать потребители, туда, где их желают использовать политики.
Сокращая прибыль, которую предприниматель мог бы получить от того, что заметит и исправит нерациональное использование ресурсов, налоги подавляют жизненно важную для экономики функцию предпринимательства. Обложение налогом уменьшает рыночное предложение объекта обложения; если вы облагаете налогами доходы предпринимателей, будьте готовы к тому, что предпринимателей станет меньше и меньше внимания будет направлено на поиск наилучших способов удовлетворения нужд потребителей.
Налоги мешают эффективному обмену, вбивая клин между покупателями и продавцами, в том числе между работодателями и работниками. Если я готов заплатить за костюм не более 200 долларов, а вы готовы продать его по любой цене выше 190 долларов, мы можем совершить обмен, который будет выгоден нам обоим. Однако добавьте 10 процентов налога с продаж, и мы не сможем найти цену, устраивающую обе стороны. Если я готов работать всего за 30 000 долларов, а вы оцениваете мои услуги на уровне 35 000 долларов, мы придем к соглашению где-то посредине между этими цифрами. Однако добавьте налог на социальное страхование в размере 15,3 процента и 28-процентный федеральный подоходный налог, а также подоходный налог штата и еще, возможно, городской подоходный налог, и мы не договоримся о цене. Если бы налоги были ниже, в частном секторе больше денег направлялось бы на удовлетворение спроса потребителей) выше был бы спрос на работников и соответственно безработица была бы меньше.
Высокие ставки налогов снижают стимул работать. Зачем работать сверхурочно, если государство заберет половину того, что вы заработаете? Зачем инвестировать в рискованный проект, если государство заберет половину любой прибыли, а возможные убытки будете нести исключительно вы? Налоги снижают объем производительного труда, направляемого на удовлетворение потребностей людей.
Высокие налоги заставляют инвесторов вкладывать деньги в проекты, защищенные от налогов, а не в проекты, реальная прибыль с которых была бы выше, если б не налоговые изъятия. Налоги побуждают людей тратить деньги на излишне дорогие, но исключаемые из налогооблагаемой базы покупки: более роскошные офисы, чем действительно требуется для дела, путешествия замаскированные под командировки, служебный автотранспорт и т.д. Для некоторых такие расходы оправданы мы можем судить об этом, когда они тратят собственные деньги. Однако налоговое законодательство способно стимулировать избыточное инвестирование в то, на что люди не стали бы тратиться. В конечном итоге выполнение требований налогового законодательства отвлекает ресурсы от производства других товаров. Предприятия и граждане ежегодно тратят 5,5 млрд человеко-часов на бумажную работу, связанную с налогами, что эквивалентно фонду рабочего времени 2 750 000 рабочих, которые могли бы производить товары и услуги, нужные покупателям.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ
О влиянии государственного регулирования на рыночный процесс легко можно написать целую книгу. Здесь мы ограничимся рассмотрением нескольких основных моментов. Для начала следует заметить, что некоторые нормы и предписания, известные как (регулирование), являются неотъемлемой частью рыночного процесса, обеспечивая соблюдение прав собственности и режим законопослушания. К примеру, запрещение загрязнять воздух, воду и землю, принадлежащие другим людям, — это признание их прав собственности (в главе 10 нормы, установление которых эффективно и уместно, будут рассмотрены подробнее). Важнейшим фактором рыночного процесса яляются нормы обычного права, требующие, чтобы люди выполняли условия договоров, например установление наказания за мошенничество.
К сожалению, сегодня большая часть норм, издаваемых законодательными и административными органами, не относится к этим категориям. Нормы, вызывающие нашу озабоченность, открыто направлены на достижение экономического результата, отличного от того, к которому привел бы рыночный процесс. Иногда мы можем указать на конкретные проблемы, порождаемые такими нормами: регулирование арендной платы снижает предложение жилья; регламентирование работы авиакомпаний повышает стоимость перелета; длительный процесс одобрения медикаментов замедляет поступление на рынок обезболивающих и других жизненно необходимых лекарств. Однако зачастую бывает не просто оценить влияние предписаний, т.е. указать, что бы произошло, если б было позволено действовать рыночному координационному процессу. Государственное регулирование может незаметно помешать участникам рынка обнаружить и исправить как раз наименее очевидное отсутствие координации. Если мы убеждены, что рыночный процесс работает на удовлетворение потребительского спроса — т.е. распределяет ресурсы так, чтобы при данном объеме ресурсов обеспечить наибольший результат, — то неизбежно придем к выводу, что предписания, препятствующие добровольным обменам, всегда несут с собой определенные издержки.
Роберт Самуэльсон писал в 1994 году в журнале Newsweek:
Полное собрание постановлений федеральных регулирующих органов в настоящее время составляет 202 тома, насчитывающих 131 803 страницы. Это в 14 раз больше, чем в 1950 году, и почти в 4 раза больше, чем в 1965 году. 16 томов относятся к охране окружающей среды, 19 — к сельскому хозяйству, 2 — к трудовому законодательству.
Если вы занимаетесь бизнесом, вам имеет смысл знать, что содержится во всех этих инструкциях, — а также на 60 000 или около того страниц новых предписаний (некоторые из которых заменяют или изменяют старые нормы), ежегодно публикуемых в Federal Register. В федеральных регулирующих органах работает около 130 000 человек. По оценке экономиста Томаса Хопкинса, приведенной в Journal of Regulation and Social Costs, государственное регулирование обходится нашей экономике примерно в 600 млрд долларов потерянного производства в год. Эти ресурсы могли пойти на удовлетворение нужд потребителей. Согласно Клиффорду Уинстону из Brookings Institution, «общество получает выгоду от дерегулирования в размере минимум 36—46 млрд долларов в год (в долларах 1990 года)». Это означает, что недавнее дерегулирование транспорта, связи, энергетики и финансовых услуг практически не привело к уменьшению бремени государственного регулирования.
Уинстон также пишет, что «экономисты не взялись бы предсказать или хотя бы рассмотреть, какие изменения в работе компаний и в технологии вызовет дерегулирование и реакцию потребителей на эти изменения». Таким образом, раскоординирование произведенное вмешательством в рыночный процесс, настолько велико и запутано, что очень трудно оценить и предсказать насколько улучшится координация в результате дерегулирования. Вот только один пример: экономисты признали, что регулирование цен и маршрутов грузовых автотранспортнъiх перевозок Комиссией по межштатной торговле порождало серьезные диспропорции. По прогнозам экономистов, дерегулирование должно было сэкономить частным и корпоративным потребителям от 5 до 8 млрд долларов в год, сделав автотранспортные перевозки более эффективными. Они оказались правы; по оценкам исследования, проведенного в 1990 году по заказу Министерства транспорта США, ежегодная экономия от дерегулирования 1980 года составляет около 10 млрд долларов. Однако экономисты не предсказали гораздо более важный результат: более дешевые и надежные грузоперевозки позволили фирмам сократить запасы, поскольку теперь они были уверены, что смогут доставить свои продукты покупателям, когда в этом возникнет потребность. Экономия на запасах, которая в середине 1980-х годов составляла от 56 до 90 млрд долларов в год, затмила прямую экономию на транспортных издержках.
Нередко действительным мотивом регулирования явля - ется личная заинтересованность в худшем смысле слова — как попытка с помощьЮ государственного принуждения получить то, чего нельзя получить за счет действий потребителей. Так называемая погоня за трансфертом принимает самые разнообразные формы, многие из которых обсуждаются в главе 9. Можно добиться, чтобы отрасль-конкурент облагалась более Высокими налогами, чем ваша. Крупная компания может поддержать предписания в соответствии с которыми с крупных и мелких компаний будут взиматься одинаковые суммы денег, что пропорционально сильнее ударит по мелким компаниям. Можно добиться введения таможенной пошлины, ограждающей ваш продукт от иностранной конкуренции. Можно добиться принятия норм, которые сделают покупку Вашего продукта более дешевой, чем покупку продукта конкурента. Можно провести закон о лицензировании, который ограничит число игроков в вашей отрасли, и т.д. и т.п. Все эти предписания искажают рыночный процесс и уводят ресурсы оттуда, где они нашли бы наиболее эффективное применение.
Однако в наши дни многие меры государственного регулирования часто предлагают люди, считающие, что действуют в интересах общества, более того, они даже могут быть истовыми приверженцами рыночного процесса, но полагать при этом, что иногда регулирование все-таки необходимо. Меры государственного регулирования принимаются, чтобы добиться множества благородных целей: обеспечить безопасность потребительских продуктов; исключить дискриминацию по признаку расы, пола, религии, национальности, семейного положения, сексуальной ориентации, внешности или аппалачского происхождения; уменьшить неудобства, с которыми сталкиваются инвалиды; обеспечить эффективность фармацевтических средств; гарантировать доступ к медицинскому страхованию и т.д. Эти намерения трудно оспорить. Все мы хотим жить в обществе, где продукты безопасны и качественны, где не существует дискриминации, где все имеют медицинскую страховку и могут найти работу.
Однако попытка достичь этих цепей посредством государственного регулирования обречена на провал. В этом случае результаты рыночного процесса, координирующего нужды и предпочтения миллионов людей, заменяются суждениями небольшой группы политиков, которым, как и всем людям, свойственно ошибаться. Косные, обращенные в прошлое правила не способны справиться с меняющимися обстоятельствами так же хорошо, как добровольные договоры и обмен. Ни одно правило само по себе не способно разрушить рыночный процесс. Но действие каждой такой нормы подобно термиту, потихоньку подтачивающему пока еще крепкое на вид здание, И если государственное регулирование и впрямь стоит нашей экономике около 600 млрд долларов ежегодно, значит, оно буквально убивает людей. Исследование, проведенное в 1994 году Центром анализа риска Гарвардского университета, показало, что система командно-административного регулирования, вмешивающаяся в оперативное управление предприятиями, может стоить стране 60 000 жизней в год, по скольку ресурсы тратятся на незначительные риски, оставляя людям меньше денег для защиты себя от рисков более значительных, хотя и не столь явных. Как писал Эрон Вильдавски из Калифорнийского университета в Беркли, больше богатства — больше здоровья и больше богатства — больше безопасности. Становясь богаче, люди покупают больше здоровья и безопасности, причем имеется в виду не столько медицинское обеспечение, сколько более качественное питание, улучшение санитарных условий, уменьшение продолжительности рабочего дня, более безопасное обустройство рабочих мест и кухонь.
Издержки каждого предписания направленного на повышение уровня здоровья и безопасности, должны сопоставляться с ущербом, причиняемым здоровью людей тем, что они становятся беднее или не получают того богатства, которое могли получить, если бы данное предписание отсутствовало. Кроме того, утверждает Вильдавский, конкурентные институты и процессы в долгосрочном плане дают лучшие результаты, чем централизованные системы, поэтому конкурентный рыночный процесс с большей вероятностью приведет к повышению уровня здоровья и безопасности, чем громоздкие регулирующие органы и бюрократические системы.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ТОРГОВЛЯ
Международная торговля — одна из важнейших сфер приложения принципа сравнительных преимуществ. Для экономиста в международной торговле нет ничего необычного; люди заключают сделки, когда обе стороны считают, что потiучат выгоду, независимо от того, живут ли они через улицу, в разных штатах или в разных странах.
После того как в 1776 году Адам Смит продемонстрировал преимущества свободной торговли, этот вопрос не вызывает особых интеллектуальных разногласий. Однако споры по международной торговле больше, чем в любом другом экономическом вопросе, провоцируют группы с особыми интересами, пытающиеся получить от государства преимущества, которых не сумели добиться на рынке.
Когда два человека заключают сделку, каждый из них ожидает получить выгоду; и теория, и наблюдения говорят нам, что чаще всего обе стороны действительно выигрывают и уровень богатства в обществе повышается. Разделение труда позволяет людям специализироваться на том, что они делают лучше всего, и обмениваться с теми, кто специализируется на чем-то другом. Как писал Смит: «Всякий благоразумный отец семейства придерживается правила не производить дома того, что изготовить обойдется ему дороже, нежели купить, а что благоразумно для частной семьи, не может быть бессмысленным для большого государства».
Как правило, лучше всего продавать там, где цена самая высокая, и покупать там, где цена самая низкая. Однако почему-то проведение границ между государствами порождает в головах путаницу относительно выгод, получаемых в результате торговли. Возможно, это связано с тем, что статистика «торгового баланса» подсчитывается для каждой страны отдельно. Но ведь точно так же можно рассчитать торговый баланс Нью-Йорка с Нью-джерси или Массачусетса с Калифорнией. Если на то пошло, можно составить свой собственный торговый баланс между вами и всеми, с кем вы торгуете. Я бы, например, имел огромный дефицит торгового баланса с местным супермаркетом и моим стоматологом, поскольку я у них много чего покупаю, а они у меня не покупают ничего. Активным было бы только сальдо торгового баланса с моим работодателем и издателем этой книги, поскольку я у них практически ничего не покупаю. Какой смысл в подобных расчетах? От всех этих сделок я ожидаю получить выгоду, и единственный баланс, который меня беспокоит, — это чтобы мои доходы превышали мои расходы. Лучший способ добиться этого - сосредоточиться на том, что я делаю лучше всего, и позволить другим делать то, что лучше всего получается у них.
Само понятие «торговый баланс» понимается неправильно. Торговля неизбежно придет в равновесие. Подобно тому как отдельный человек не может долго потреблять больше, чем производит (если он не нор или не получает на регулярной основе подарков, милостыни или государственных трансфертных платежей), так и население страны в целом не может потреблять больше, чем производит, или импортировать больше, чем экспортирует. Как ни приятны мечты об этом, но производители других стран не отдадут нам свои продукты бесплатно или в обмен на доллары, которые нельзя будет обменять на наши товары и услуги. Национальный «торговый баланс» — это просто совокупность всех сделок, совершенных всем населением страны; если каждая из этих сделок имеет экономический смысл, их совокупность не создает проблем.
Фредерик Бастиа писал, что любая страна может улучшить свой торговый баланс следующим образом: погрузить на корабль экспортные товары, зарегистрировать отправление корабля, а затем потопить его в международных водах. Товары экспортированы, ничто не импортировано, и торговый баланс будет благоприятным. Конечно, такая политика неразумна.
На самом деле проблема заключается в фундаментальной экономической ошибке считать экспорт благом, а импорт злом. Это заблуждение проявляется во всех торговых переговорах. Газеты постоянно сообщают, что США «отказались» от некоторых ограничений на импорт в обмен на аналогичные «уступки» со стороны других стран. Однако можно ли говорить, что мы от чего-то отказываемся, когда правительство США позволяет своим гражданам покупать товары у иностранных поставщиков? Смысл экономической деятельности — потребление. Мы производим для того, чтобы иметь возможность потреблять. Мы продаем, чтобы купить. И мы экспортируем, чтобы оплатить наш импорт. Цель каждого участника международной торговли — максимально дешево приобрести потребительские товары. Выгода от торговли — импорт, издержки — экспорт.
Во время своей президентской кампании в 1996 году Пэт Бьюкенен, будучи в Балтиморе, сказал: «Балтиморский порт является одним из крупнейших и самых оживленных в стране. Нужно, чтобы отсюда отправлялось как можно больше американских товаров». Это фундаментальная ошибка. Мы не хотим посылать за границу больше товаров, чем необходимо, чтобы приобрести товары за границей. Если бы Саудовская Аравия бесплатно давала нам нефть, а Япония телевизоры, благосостояние американцев от этого только увеличилось бы. В этом случае люди и капитал, участвующие в производстве телевизоров — или в Производстве товаров, которые обмениваются на телевизоры, — могли бы использоваться для производства других товаров. К несчастью для нас, мы не получаем эти товары из других стран бесплатно. Но если мы можем получить их дешевле, чем обойдется их Производство у нас, наше благосостояние увеличится.
Иногда международную торговлю представляют как конкуренцию между странами. Однако по аналогии с внутренней торговлей ее следует рассматривать как форму сотрудничества. Торговля способствует Процветанию людей и в продающей, и в покупающей стране. И нам следует Помнить, что товары производятся отдельными людьми и Предприятиями, а не государствами. Не «Япония» Производит телевизоры, и не «Соединенные Штаты» производят самые популярные в мире развлечения Отдельные люди, организованные в товарищества и корпорации в каждой стране, — вот кто занимается Производством и обменом. В любом случае современная экономика настолько глобально интегрирована, что не совсем понятно даже, что такое «японская» или «голландская» компания. Если компания Ford Motor владеет контрольным пакетом компании Mazda, которая производит автомобили в Малайзии и продает их в Европе, какой начисляются очки на международном табло? Непосредственные выгоды получают инвесторы в Соединенных Штатах и Японии, рабочие в Малайзии и потребители в Европе; а в более широком смысле выгоды от международной торговли получают инвесторы, рабочие и потребители во всех этих регионах.
Выгода от международной торговли для потребителей ясна: они имеют возможность покупать товары, произведенные в других странах, если видят, что они лучше или дешевле. Но есть и другие выгоды. Во-первых, международная торговля делает возможным разделение труда в более широком масштабе, позволяя людям в каждой стране сосредоточиться на тех товарах, в Производстве которых они имеют сравнительное преимущество. Как писал Мизес: «Жители Швейцарии предпочитают производить часы вместо того, чтобы выращивать пшеницу. Производство часов для них является наиболее дешевым способом Приобретения зерна. С другой стороны, выращивание пшеницы является самым дешевым способом приобретения часов для канадских фермеров”.
Огромное преимущество системы цен в том, что она дает нам критерий, по которому можно определить, какие товары каждому из нас следует производить. Производством чего мы должны заняться: кофе, кукурузы, радиоприемников, кинофильмов, токарных станков? Ответ: производить нужно то, что принесет наибольшую прибыль. Экономисту Майклу Боскину из Стэнфордского университета в бытность его председателем Совета экономических советников президента Джорджа Буша пришлось выслушать немало критики в свой адрес после того, как он высказал абсолютно верную мысль:
доллар, заработанный на картофельных чипсах, стоит столько же, сколько и доллар, заработанный на компьютерных чипах, и совершенно не важно, что вы производите — чипсы или чипы. Такая технологически передовая страна, как США, будет производить множество высокотехнологичных продуктов, хотя часто здесь мы только проектируем товары — получая на этом наибольшую прибыль, — а сами микросхемы, телевизоры и т.п. производятся там, где ставки заработной платы ниже. По всей видимости, мы также имеем большое сравнительное преимущество в индустрии развлечений: кинофильмов, телевизионных программ, музыки, компьютерных игр и т.д. Кроме того, помимо высоких технологий, мы располагаем большим количеством плодородной земли и многочисленным отрядом умелых и трудолюбивых фермеров, поэтому многие виды сельскохозяйственной продукции мы тоже производим дешевле, чем кто-либо другой. Вопреки представлениям меркантилистов множество стран добились процветания благодаря экспорту главным образом относительно необработанных материалов, таких, как лес, мясо, зерно, шерсть и полезные ископаемые. Достаточно вспомнить Канаду, Соединенные Штаты, Австралию и Новую Зеландию. Другие добились процветания в качестве торговцев и производителей, несмотря на очевидную нехватку природных ресурсов. В качестве примера можно назвать Голландию, Швейцарию, Великобританию, Японию и Гонконг. Все дело в свободных рынках, а не в конкретных ресурсах или продуктах.
Запомните, не обязательно, чтобы все страны имели абсолютное преимущество в производстве чего-либо; всегда существуют товары, в производстве которых каждая страна имеет сравнительное преимущество. Даже если Лиз Кпейборн лучшая машинистка в своей компании, она все равно будет разрабатывать модели одежды, а машинописью займется кто- то другой. Даже если американцы могут производить все мыслимые продукты дешевле, чем мексиканцы, все равно обе страны будут получать выгоду от торговли, поскольку мексиканские фирмы будут производить товары, которые они производят относительно более эффективно.
Международная торговля позволяет получать экономию на масштабе производства, которой нельзя было бы достичь на более мелких рынках отдельных стран. Это не столь важно для американских компаний, которые уже работают на самом крупном в мире рынке, но очень важно для компаний таких небольших стран, как Швейцария, Гонконг, Тайвань. Однако даже американские компании, особенно если они производят что-то для узкого рынка, могут сократить свои удельные издержки, продавая свои товары по всему миру.
Свободная международная торговля необходима для конкурентного пришпоривания местных компаний. Американские автомобили стали лучше, чем они были 20 лет назад, благодаря конкуренции со стороны японских и других зарубежных компаний. Как утверждает Бринк Линдси, специалист по торговому праву, иностранная конкуренция вынудила сталелитейные комбинаты заняться повышением эффективности, а «американские производители полупроводников, столкнувшись с ожесточенной конкуренцией японцев в области микросхем с большим объемом памяти, усовершенствовали производство и сконцентрировали ресурсы в сегменте рынка, где они занимают лидирующие позиции, — производстве логических микросхем, требующих передовых проектных разработок».
Ограничивая международную торговлю под нажимом внутренних заинтересованных групп, государство препятствует рыночному процессу координации и распространения информации. Государство «защищает» некоторые отрасли и рабочие места, но наносит ущерб экономике в целом. Протекционизм не дает капиталу и рабочей силе перемещаться в отрасли, где они будут лучше удовлетворять потребительский спрос. Подобно трудосберегающим технологиям, импорт сокращает занятость в одной области экономики, позволяя рабочим переместиться на более производительные рабочие места.
В ХIХ веке экономист Генри Джордж указывал в своей книге «Покровительство отечественной промышленности или свобода торговли», что во время войны страны стараются заблокировать внешнюю торговлю противника, что очень напоминает протекционизм: «Покровительственные тарифы в такой же мере суть проявление военной силы, как и блокирующие эскадры, и цель у них одна и та же — предотвратить торговлю. Разница между ними состоит в том, что блокирующие эскадры являются средством не допускать до торговли своих врагов, а покровительственные тарифы — средством не допускать до торговли свой собственный народ. Таким образом, покровительственная теория учит нас поступать с собой во время мира так, как поступают с нами враги во время войны».
И наконец, великое достоинство международной торговли заключается в том, что она снижает вероятность войны. Либералы ХIХ века говорили: «Когда товары не могут пересечь границы, это делают армии» (Ф. Бастиа). Торговля заинтересовывает людей по обеим сторонам границы в мире и расширении международных контактов и понимания. Это не означает, что между странами, проводящими политику свободной торговли, война невозможна, однако коммерческие связи способствуют поддержанию мирных отношений.
Государство и производство
Итак, государство всевозможными способами вмешивается в сотрудничество и координацию, которые представляют собой рыночный процесс. Допустить вмешательство государства в работу рынка все равно что сунуть разводной ключ в сложный механизм. Это не приведет ни к чему, кроме снижения эффективности. К счастью, рыночный процесс больше напоминает компьютерную сеть, чем механическое устройство; инородное вторжение не приводит к его полной остановке: рыночный процесс прокладывает пути в обход области, разрушенной вмешательством государства. Эффективность снижается, но работа не прекращается. Большая экономика легко выдерживает отдельные вмешательства государства в рынок. Великий британский историк Томас Бабингтон Маколей писал: «Часто оказывается, что чрезмерные расходы, высокие налоги, абсурдные торговые ограничения, коррумпированные суды (и т.д.) не успевают разрушать капитал с такой же скоростью, с какой он создается усилиями частных граждан».
Нам очень повезло, что рыночный процесс настолько жизнеспособен, что может продолжать развиваться и координировать производство, несмотря на все бремя налогов и государственного регулирования. Однако издержки все же имеются. Возьмем для примера хотя бы замедление роста выработки на одного работника в США (а соответственно и замедление экономического роста), случившееся в начале 1970-х годов главным образом по причине резкого повышения налогов и усиления государственного регулирования в 1960—1970-е годы: сегодня средний американец мог бы быть на 40 процентов богаче, если бы производительность продолжала повышаться теми же темпами, что и в течение предшествующих 25 лет. 40-процентное увеличение богатства и доходов, возможно, не произведет особого впечатления на преуспевающих людей (хотя я, безусловно, хотел бы видеть новые технологии и продукты, которые были бы частью этого увеличения), однако такой рост несомненно сделал бы жизнь малообеспеченных американцев заметно лучше.
Каждый новый налог, каждое новое предписание делают собственность чуть менее защищенной, чуть больше концентрируют власть, чуть снижают стимул создавать богатство и способность нашего общества адаптироваться к переменам. Как однажды выразился Адам Смит по другому поводу, «в стране полно всяких развалин», однако жизнеспособность гражданского общества не беспредельна.
ЧТО ВИДНО И ЧЕГО НЕ ВИДНО
Все предложения по вмешательству государства в экономику подразумевают ловкость рук. Подобно фокуснику, политик, предлагающий налог, субсидию или программу, стремится, чтобы избиратели смотрели только на его правую руку и не замечали, что делает левая.
В середине ХIХ века Фредерик Бастиа написал блестящее эссе, вдохновившее Генри Хэзлита написать бестселлер «Экономическая наука в одном уроке». Как пишет Хэзлит: «Всю экономическую науку можно свести к единственному уроку...:
искусство экономической науки — умение предвидеть не только краткосрочные, но и долгосрочные результаты применения любого закона или осущест вления любой политики; оно состоит в определении последствий этой политики не для какой-то одной группы, а для всех» (курсив в оригинале. —Д. Б.).
Бастиа и Хэзлит начали свои книги с рассказа о разбитом стекле. В небольшом городке подросток разбивает витрину магазина. Вначале все называют его вандалом. Но затем кто— то говорит, что, в конце концов, кто-то должен будет поставить новое стекло. деньги, которые владелец магазина заплатит стекольщику, позволят последнему купить новый костюм. Затем портной сможет купить новый стол. По мере циркулирования денег все население городка сможет получить выгоду от вандализма мальчика. Видно деньги, циркулирующие из-за замены витрины; не видно того, на что пошли бы эти деньги, не разбей мальчик витрину. Владелец магазина мог либо добавить их к инвестиционному капиталу, чтобы позже наслаждаться более высоким уровнем жизни, либо потратить на потребление. Возможно, он купил бы новый костюм или новый стол. Город не стал богаче; сообщество было вынуждено потратить деньги на замену уже существовавшей витрины вместо создания нового богатства.
Абсурдность данного заблуждения, выраженного в такой простой форме, очевидна. Кто станет утверждать, что разбитая витрина могла принести пользу обществу? Однако, как отмечали Бастиа и Хэзлит, газеты ежедневно сообщают нам о примерах подобного заблуждения. Наиболее яркий из них — материалы, обязательно появляющиеся спустя два дня после стихийного бедствия. да, ураган Эндрю был ужасен, рассуждают люди буквально через день, но подумайте, сколько будет создано рабочих мест в строительстве, чтобы заново построить разрушенные дома и заводы. Заголовок одной статьи во флоридской газете гласил: «Ураган Эндрю. Хорошие новости для экономики Южной Флориды». Washington Post сообщала, что Япония думает о строительстве новой столицы на новом месте, чтобы перенести ее из Токио. В пользу этой идеи, наверное, можно найти веские аргументы, но не такой: «Сторонники проекта утверждают, что новая столица встряхнет вялую экономику Японии. Этот масштабный строительный проект создаст много рабочих мест и окажет влияние на всю экономику страны». Безусловно окажет, однако в обоих случаях мы должны посмотреть на то, что не видно. Ураган разрушает реальное богатство общества дома, заводы, церкви, оборудование. Капитал и труд, которые идут на их восстановление, не используются для создания дополнительного богатства. Что касается строительства новой столицы, то оно создаст столько же рабочих мест, сколько строительство пирамид; но если для строительства новой столицы нет достаточных причин, то капитал и труд будут отвлечены из сфер, где нашли бы более продуктивное применение.
К этому же классу заблуждений относится утверждение, что послевоенный рост в Западной Германии и Японии объясняется не тем, что в этих странах были более низкие налоги и более свободные рынки, чем у некоторых из стран-победительниц, а тем, что их промышленность была разрушена и они построили более современные заводы. Насколько мне известно, те, кто делает подобные заявления, никогда не предлагали бомбить, скажем, английские или французские заводы для стимулирования экономического роста во Франции и Великобритании.
Заблуждение в отношении разбитого окна имеет гораздо более широкое приложение:
• Каждый раз, собираясь строить стадион для команды высшей лиги, владельцы которой, как правило, являются миллиардерами, местные Политики предлагают обложить жителей города дополнительным налогом; в Правой руке они держат обещание, что повышение деловой активности с лихвой окупит потраченные деньги. Однако они не хотят, чтобы вы смотрели на содержимое левой руки — рабочие места и богатство, созданные за счет денег, которые люди потратят, если они не будут отняты посредством налога на строительство стадиона.
• Когда федеральное Правительство предоставило корпорации Сhrysler гарантии по кредиту в размере 1,5 млрд долларов, газеты писали, что эта мера была успешной, поскольку автомобильной компании удалось удержаться на рынке. Однако они не сообщили и не могли сообщить — о том, что не было видно: о домах, которые не были построены, о предприятиях, которые не были расширены, о кредитах, которые не смогли получить другие люди из-за того, что государство направило дефицитные сбережения в Сrysler.
• С начала Промышленной революции людей не перестает беспокоить, что автоматизация уничтожает рабочие места. . В 1945 году первая леди Америки Эпеонора Рузвельт писала: «Сегодня мы достигли момента, когда трудосберегающие технологии являются благом только в том случае, если они не лишают человека работы». Однако в этом случае вряд ли можно было бы сэкономить труд. Гуннар Мюрдаль, который вообще-то получил Нобелевскую премию по экономике, писал в 1970 году в книге «Проблема мировой бедности», что в слаборазвитых странах не следует внедрять трудосберегающие технологии, поскольку это «сократит спрос на рабочую силу». Безусловно, автоматизация сокращает спрос на определенный вид труда, но она высвобождает труд, который может использоваться где-то еще. Чем меньше ресурсов используется для производства товаров, тем больше товаров производится: больше одежды, больше домов, больше прививок, спасающих детские жизни, больше продуктов питания для людей, страдающих от недоедания, больше водоочистительных станций для борьбы с холерой и дизентерией.
Любой план по созданию рабочих мест, предусматривающий увеличение государственных расходов, означает, что для финансирования проекта с людей будут взимать дополнительные налоги. Таким образом, деньги, потраченные государством, не будут потрачены заработавшими их людьми на проекты, которые выбрали бы они сами. Телекомпании могут посылать репортеров снимать людей, получивших рабочие места или услуги в результате реализации государственной программы; однако они не смогут найти людей, которые ке получили работу из-за того, что для оплаты этой видимой государственной программы у каждого члена общества было отнято немного денег.
КАПИТАЛИЗМ И СВОБОДА
В своей новаторской статье «Использование знания в обществе» Фридрих Хайек писал:
Мы часто не замечаем работу [механизма цен}. Я убежден, что, если бы он был создан по сознательно выработанному человеком проекту и если бы люди, ведомые изменениями цен, поняли, что значение их решений выходит далеко за пределы их непосредственных целей, такой механизм был бы провозглашен одним из величайших триумфов человеческого разума.
Однако, как я подчеркиваю на протяжении всей этой книги, великие спонтанные институты общества — право, язык и рынки — никем не проектировались. Мы все непреднамеренно заставляем их работать, и мы действительно не замечаем их. Это прекрасно. В конце концов они действительно спонтанно эволюционируют. Нам просто нужно позволить рыночному процессу продолжать творить свою магию и не дать государству грубым вмешательством оборвать ее.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии