Одно дело согласиться, что да, теоретически свобода — это хорошо. И совершенно другое, наблюдая деградацию института семьи, загрязнение окружающей среды и преступления против личности, заявлять, что государство не должно заниматься решением конкретных проблем. Вот почему многие потенциальные либертарианцы бегут с корабля.
То, что немало читателей примут как исчерпывающий анализ современных политических проблем, едва пи назовешь хотя бы поверхностным обзором, и множество вопросов, очевидно, остается здесь без ответа. Однако основы либертарианского политического анализа должны быть очевидны: свобода личности, частная собственность, свободные рынки и ограниченное правительство создают живое и динамическое гражданское общество, которое лучше всего отвечает нуждам и предпочтениям миллионов людей.
Это, конечно, не полный перечень проблем государственной политики и либертарианских ответов; подробное обсуждение более широкого круга проблем можно найти в источниках, указанных в конце книги. Но даже эти книги не охватывают все возможные политические вопросы. Либертарианский подход к государственной политике следует рассматривать не как катехизис — собрание вопросов и ответов, а как набор методов, с помощью которых можно решать самые разнообразные проблемы. Многие предложения сформулированные в данной главе, представляют собой попытки «превратить омлет обратно в яйца» — применить либертарианские принципы к проблемам реального мира, которые во многих случаях созданы избыточным правительством. Тем не менее мы хотим не просто сформулировать цели либертарианства, но и наметить путь к свободному обществу.
Три фактора заставляют людей скептически относиться к либертарианским идеям и поддерживать использование государства для достижения социальных и экономических целей:
• Непонимание, как многого достигло либеральное общество. Легко указывать на проблемы — бедность, загрязнение окружающей среды, расизм и т.д., но следует учитывать и реальные выгоды, экономические и не только, полученные нами благодаря свободным рынкам и принципу господства права.
• «Моментальный снимок» реальности. Слишком часто мы выхватываем какой-то миг из жизни общества и требуем решить замеченную проблему. Однако необходимо понимать процессы протекания экономического и социального обмена. Мы беспокоимся, что компания АТТ собирается уволить 40 000 рабочих, не замечая, что за предшествующие 12 месяцев американские компании — постепенно, одно за Другим, день за днем, компания за компанией — создали 2 млн рабочих мест.
• Патерналазм. Очень распространена точка зрения, что другие люди не способны принимать хорошие решения. Мы редко требуем, чтобы государство принимало решения, касающиеся нашей жизни, однако многих из нас беспокоит, что другие люди не могут выбирать хорошие школы для своих детей и подходящие лекарства или принимать рациональные экономические решения.
Учитывая эти заблуждения и руководствуясь принципом ответственности людей за свои решения, правом собственности, принципом Господства права и принципом конкурентного принятия решений, мы можем приступить к анализу текущих политических проблем и методов их решения.
ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА
Крупнейшая проблема для большинства американцев в 1 990-х годах — поддержание и ускорение экономического роста. Говоря о процветании в современной Америке, необходимо отметить два важных факта. Во-первых, мы располагаем большим богатством — включая более хорошее здоровье и более комфортабельную жизнь, — чем любой другой народ в человеческой истории. (В других странах, устроенных на принципах капитализма и демократии, люди также наслаждаются беспрецедентно высоким уровнем жизни, однако если сравнивать в единицах жилой площади и потребительских товаров, то окажется, что средний житель Германии и Японии потребляет на 30 процентов меньше, чем средний американец.) Во-вторых, вмешательство государства, приводя к раскоординации рыночного процесса, делает нас менее богатыми, чем бы мы могли быть, и эта потеря особенно остро ощущается теми, кто располагает наименьшими доходами и богатством.
Хорошие новости
В 1990-е годы постоянно раздаются жалобы на медленный рост заработной платы, упадок среднего класса и высказываются опасения, что уже люди, родившиеся в период послевоенного демографического бума, живут не так хорошо, как их родители, а представители поколения Х будут жить хуже, чем беби-бумеры. Несмотря на то что определенные основания для беспокойства существуют и ниже мы будем о них говорить, не следует забывать, что со времени Промышленной революции капитализм обеспечивает широким массам людей уровень жизни, о котором более ранние поколения не могли не только мечтать, но и просто представить себе подобное.
Критики капитализма признают, что примерно до 1970 года уровень жизни действительно рос; но на протяжении последних двух десятилетий, говорят они, заработная плата не растет, а уровень жизни за это время начал снижаться. Майка Кокс из Федерального резервного банка Далласа и Ричард Олм из газеты Dallas Morning News критически проанализировали эти утверждения и пришли к несколько иным выводам. Верно, что с середины 1970-х годов средняя почасовая заработная плата немного упала, но общие выплаты продолжали медленно расти. В течение последних 20 лет работники получают все большую часть своего жалованья в форме медицинского страхования, пенсионных отчислений и других дополнительных пособий, которые не учитываются при расчете почасовой заработной платы.
Приходится ли нам больше трудиться, чтобы заработать эту небольшую прибавку? Нет. В 1950 году средний американец работал 1903 часа в год, в 1973-м — 1743 и в 1990-м — 1562 часа. Кроме того, наша трудовая жизни короче, поскольку мы начинаем ее позже и выходим на пенсию раньше, чем прежде, и после выхода на пенсию живем дольше, так как продолжительность жизни растет.
Теперь о потребительских товарах. В конце концов именно они — истинная цель экономического процесса. Мы работаем не для того, чтобы заработать доллары, а для того, чтобы приобрести больше товаров и услуг. Согласно Коксу и Алму, с 1970 по 1990 год наш уровень жизни характеризовался следующими изменениями: средний размер нового дома увеличился с 1500 до 2080 квадратных футов; доля семей, имеющих цветной телевизор, выросла с 33,9 процента до 96,1 процента; количество абонентов кабельного телевидения выросло с 4 млн до 55 млн, а число семей, имеющих видеомагнитофон, — с 0 до 67 млн. В 1970 году микроволновых печей не было практически ни у кого; в 1990 году они были у79 процентов американских семей.
А затронул ли этот прогресс бедных? По определению, малообеспеченные имеют меньше состоятельных. Вот почему люди стараются стать более преуспевающими. Однако по мере того, как новоизобретенные товары становятся дешевле, они распространяются в обществе. В 1971 году 44,5 процента всех семей имели сушилку для белья; в 1994 году она была у 50,2 процента малообеспеченных семей. В 1971 году холодильник имели 83,3 процента семей; в 1994 году он был у 97,9 процента малообеспеченных семей. В 1971 году микроволновых печей и видеомагнитофонов не было ни у кого; к 1994 году и то и другое было у 60 процентов малообеспеченных. Также к 1994 году 92 процента малообеспеченных семей имели цветной телевизор по сравнению с 43 процентами всех семей в 1971 году. В 1970 году в 6,9 процента американских жилищ не было полноценной водопроводно-канализационной системы; к 1990 году—только в 1,1 процента.
Сегодня американцы обладают более хорошим здоровьем и живут более богатой, безопасной и комфортабельной жизнью, чем любой другой народ в человеческой истории. Некоторые называют столь впечатляющий экономический рост «чудом», но именно это и происходит, когда людям разрешают производить и торговать в мире прав собственности и господства права. Этот рост кажется столь удивительным только потому, что на протяжении большей части истории в большинстве стран государственная власть подавляла и разрушала простую систему естественной свободы, сформулированную еще Адамом Смитом.
Плохие новости
Однако в 1990-е годы американцев стало посещать чувство тревоги. Они видят, что уровень жизни растет не так быстро, как можно было ожидать, и сегодняшние дети уже не будут жить так же хорошо, как их родители. Возможно, мы забыли, что рост уровня жизни обеспечивается не автоматически; его нужно произвести посредством усердной работы и накопления капитала.
У нас действительно возникли проблемы, и еще большие проблемы нас ждут впереди. Несмотря на появление все новых потребительских товаров, темпы экономического роста в США резко упали. С 1973 по 1990 год ВНП на душу населения в США увеличивался всего на 1,5 процента в год, тогда как рост ВНП Японии составлял 3,1 процента в год. Реальная выработка на одного рабочего с 1947 по 1973 год увеличилась вдвое, а затем практически перестала расти. Так, с 1973 года совокупное вознаграждение на одного рабочего увеличилось всего на 20 процентов.
Чем вызнано замедление экономического роста? Экономисты и эксперты отвечают на этот вопрос по-разному, поскольку вопрос действительно сложный. Однако главная причина заключается в том, что правительство постоянно увеличивало налоговое бремя, все жестче регулировало и постоянно вмешивалось в производительный процесс рыночного обмена. На рынке все обмены ведут к более эффективному использованию ресурсов с точки зрения удовлетворения желаний потребителей. Любое действие, препятствующее добровольному обмену, снижает эффективность использования ресурсов. Когда посредством налогов ресурсы забираются у тех, кто их зарабатывает, чтобы быть потраченными государственными чиновниками, они не работают так же эффективно на удовлетворение желаний потребителей, как ресурсы, направляемые частными владельцами. Когда государственное регулирование запрещает людям производить обмен, который они считают ценным, экономика неизбежно становится менее эффективной.
Создают богатство — т.е. обеспечивают товарами и услугами всех членов общества — люди, занимающиеся производством и обменом на рынке. Государство может получить ресурсы, только забирая их у тех, кто их производит. В последние десятилетия государство забирает из частного сектора все больше и больше богатства. Оценить государственный грабеж продуктивного производительного сектора экономики можно разными способами. Можно посмотреть на ставку подоходного налога или на совокупные государственные расходы. Можно подсчитать государственные расходы как долю ВВП, однако, поскольку ВВП включает приобретение товаров и услуг государством как в числителе, так и в знаменателе, здесь имеет место двойной счет. Дин Стэнсел из Саto Institute предложил другой подход: он попытался измерить государственные расходы на всех уровнях (федеральном, штатном и местном) как долю от богатства, произведенного американским народом. Любые государственные расходы изымают деньги из продуктивного частного сектора экономики и осуществляются согласно политическим предписаниям, причем способ сбора средств — путем налогов или займов — не имеет значения. Неудивительно, что, когда государственный грабеж превысил 50 процентов, произошло резкое замедление роста экономики. Представьте себе, насколько сильнее и продуктивнее была бы наша экономика, если б государство перестало забирать больше половины богатства, производимого работающими членами общества.
Посмотрим на государственные расходы. В настоящее время в США государственные расходы разного уровня составляют около 2,6 трлн долларов в год — 2 600 000 000 000 долларов, т.е. достаточно, чтобы купить все сельскохозяйственные земли США плюс весь акционерный капитал ста крупнейших корпораций страны. Или 24 000 долларов на семью в год. В Таблице 2 показано, как это цифра росла (все данные приведены с поправкой на инфляцию). Трудно поверить, что какая-либо американская семья получает услуги, соответствующие потраченным деньгам. Однако не следует предполагать, что все эти деньги идут на «расточительство, мошенничество и злоупотребления», как говорил президент Рональд Рейган. Федеральные расходы финансируют как то, что имеет реальную ценность: национальную оборону, межштатные автострады, здравоохранение, метеопрогнозы и пенсионное обеспечение, так и некоторые поистине разрушительные программы: субсидии коммерческим компаниям, запрет наркотиков и дорогостоящее регулирование. Не следует думать, что, если резко сократить государственные расходы, у вас появятся тысячи долларов, которые можно будет потратить на машины, одежду и отдых. Например, если бы государство не занималось социальным страхованием — самая крупная федеральная программа, — каждый американец должен был бы решать, сколько сберегать на собственную пенсию. Если бы местные правительства не занимались школьным образованием, родителям пришлось бы тратить часть дополнительных доходов (больше не изымаемых путем налогообложения) на образование. Либертарианцы не утверждают, что все государственные расходы бессмысленны, они лишь говорят, что в условиях свободного рынка люди получают более качественные и дешевые товары, чем в условиях бюрократического контроля над производством и распределением.
Государственное регулирование также способствует замедлению темпов экономического роста, о чем говорилось в главе 8. Если к Индексу государственного грабежа добавить 600 млрд долларов — сумму, в которую экономист Томас Хопкинс из Университета Рочестера оценивает потери от государственного регулирования экономики, то окажется, что государство уменьшает реальное богатство общества более чем на 55 процентов. Восстановить прежние темпы экономического роста (а соответственно дать толчок росту зарплат, поднять уровень жизни и вернуть каждому американцу уверенность, что будущее будет лучше, чем настоящее) можно только одним способом: сократить размер государства и вернуть богатство Америки людям, которые его создают. Некоторые конкретные способы сокращения размера государства будут обсуждаться в этой главе, однако общее направление понятно:
1. Приватизировать услуги, предоставляемые государством.
2. Сократить государственные расходы, государственные заимствования и налогообложение.
3. Дерегулировать рыночный процесс.
4. Вернуть людям право принимать важные для их жизни решения.
Это путь, как к свободе личности, так и к экономическому росту. Как далеко следует продвигаться по этому пути? Это зависит от того, насколько мы уверены в гражданском обществе и рыночном процессе. Либертарианцы утверждают, что мы можем и должны пройти длинный путь к минимальному государству; помимо защиты наших прав с помощью полиции, судов и национальной обороны, трудно представить, какие товары и услуги могут более эффективно производиться государственной бюрократией, чем на конкурентном рынке.
Одна и та же политика — снижение налогов — и демонстрирует уважение к достоинству работающих людей и добродетели производства, и максимизирует экономический рост. Правительства и придворная интеллигенция часто пытаются ввести налогоплательщиков в заблуждение, перемещая налоговое бремя с одного налога на другой или с одной группы налогоплательщиков на другую и пытаясь утаить последствия налогообложения, о чем мы говорили в главе 9. Пропорциональный налог, прогрессивный налог, налог с продаж, налог на предметы роскоши — несмотря на все их различия, суть либертарианской налоговой политики выражается буквально в нескольких словах — снизить налоги, для всех.
Насколько их можно сократить? Цель либертарианства — общество, свободное от принуждения. Если вы полагаете, что налогообложение не является принудительным, попробуйте представить, сколько налогов соберет федеральное правительство, объявив, что не будут преследовать по закону решивших не платить налоги — ни проверками, ни штрафами, ни заключением в тюрьму. Милые люди, защищающие налогообложение, не выдвигают столь приятной программы именно потому, что уверены: американский народ не отдаст по доброй воле государству половину заработанных денег. Поскольку налогообложение представляет собой принуждение, конечная цель либертарианства — ликвидировать его. Как же тогда финансировать необходимые функции государства — полицию, суды и национальную оборону? Предлагались разные способы, но ни один из них не удовлетворяет полностью. Самое лучшее, что мы можем здесь предложить, — существенное сокращение государственных расходов и налогообложения до уровня поддержания необходимых функций государства. Добившись этого, нам, возможно, удастся найти способ устранить и оставшееся принудительное налогообложение. Быть может, в процветающем либертарианском обществе люди охотно будут жертвовать, скажем, 5 процентов своих доходов государству, которое защищает их права, а в остальном оставляет их в покое. Пожалуй, великое множество организаций гражданского общества — коммерческие компании, церкви, объединения по месту жительства — сумеют обеспечить необходимый объем государственных доходов. Если нет, то — поскольку либертарианство имеет целью максимизировать свободу людей и минимизировать принуждение — государство, облагающее наши доходы по ставке 5 процентов, чтобы защитить нас от агрессии сограждан или внешних сил, будет гораздо ближе к либертарианским представлениям, чем современное экспансионистское государство.
СОКРАЩЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО БЮДЖЕТА
Либертарианцы стремятся сократить расходы на всех уровнях государства. В этой главе я буду рассматривать методы приватизации или ликвидации государственных программ, обеспечивающие сокращение государственного бюджета. Вот несколько предложений по немедленному уменьшению государственных расходов:
• Покончить с корпоративным велфером. Ежегодно федеральное правительство тратит около 75 млрд долларов на программы по поддержке коммерческих компаний, а правительства штатов и местные правительства добавляют дополнительные миллиарды. Компании, хорошо удовлетворяющие запросы потребителей, могут делать это без субсидий; компании, нуждающиеся в субсидиях, должны исчезнуть.
• Покончить с фермерским велфером. Те же принципы приложимы к федеральным программам по поддержке ферме- ров, стоимость которых составляет около 15 млрд долларов в год. Фермеры должны конкурировать на свободном рынке, как и все остальные предприниматели.
• Свести оборонные расходы к минимально необходимому уровню. В наши дни, когда «холодная война» позади, единственной оставшейся сверхдержаве для защиты от внешних угроз хватило бы и половины нынешних затрат на оборону, что давало бы экономию около 120 млрд долларов в год.
• Упразднить ненужные и деструктивные федеральные органы. Почти 200 лет Америка жила без Министерства образования, причем, по общему мнению, после создания в 1979 году этого федерального министерства образование в США в действительности ухудшилось. Министерство энергетики не производит никакой энергии. Министерство торговли препятствует торговле. Администрация по контролю за наркотиками не может остановить употребление наркотиков, но создает много криминала, связанного с запретом. Министерство транспорта субсидирует местные транспортные проекты, которые должны финансироваться либо частными, либо местными инвесторами.
• Приватизировать систему социального страхования; подробнее об этом мы поговорим ниже. Это не только будет способствовать накоплению крупных сбережений налогоплательщиками, но, что важнее, предотвратит неизбежный крах системы, с которой американцы связывают свою жизнь после выхода на пенсию.
• Приватизировать другие государственные программы и активы, от Amtrack до Управления долины реки Теннесси, федеральных земель и Почтовой службы США. Основной аргумент: частные собственники используют ресурсы с большей заботой и эффективностью, чем государство, отсюда и реальная выгода — более высокая экономическая эффективность. для налогоплательщиков сбережения — это как сахарная глазурь на пирожном.
Конгрессу и законодательным органам штатов предстоит очень долго сокращать свои бюджеты, прежде чем их сфера деятельности будет ограничена выполнением истинных обязанностей государства: защищать наши права посредством полиции, судов и национальной обороны. До тех пор, если любое правительство жалуется на ограниченность ресурсов или хочет повысить налоги, это означает, что оно не желает критически пересмотреть ненужные расходы. Любой Конгресс, действительно стоящий на страже интересов налогоплательщиков, без труда обнаружит грандиозные бюджетные резервы и, уменьшив размер государства, вызовет столь же грандиозный экономический бум. Однако реальная подоплека ликвидации таких программ вовсе не связана с бюджетной эффективностью. Ее смысл в расширении свободы и ответственности индивида, в освобождении и укреплении гражданского общества.
ОБЕСПЕЧЕННАЯ СТАРОСТЬ
Государственная система социального страхования — самая крупная федеральная программа, более масштабная, чем национальная оборона. В 1995 году расходы по этой программе составили 334 млрд долларов, а в 2000 году достигнут 433 млрд долларов. Общие федеральные расходы на разного рода пособия составляют 750 млрд долларов, или почти половину всего бюджета (много больше половины, если не считать выплату процентов по государственному долгу). Во всех развитых странах основное занятие государства — перераспределение денег от одних людей к другим посредством разного рода социальных программ. Все эти страны сталкиваются с резким ростом дефицита государственного бюджета и постепенно приходят к пониманию, что такие программы неустойчивы. Правительства щедро раздают обещания, которые они, вероятно, не смогут выполнить, так что существует реальная угроза быстрого роста налогов, экономического краха, войны поколений или какой-либо комбинации этих пугающих перспектив. Когда в 1935 году была создана государственная система социального страхования, это казалось прекрасной идеей — пособия пожилым людям, очень низкие налоги и никаких крупных государственных расходов в ближайшие два десятилетия. Люди поверили, что, платя налоги в течение многих лет, они зарабатывают свое социальное страхование. На самом деле налоги никогда не покрывали пенсионных выплат, однако несколько десятилетий это не имело значения, поскольку платили все, а система социального страхования охватывала лишь небольшую часть пенсионеров. Каждый раз, когда приближались выборы, Конгресс повышал социальные пособия; избиратели радовались, а потенциальные проблемы были далеко в будущем.
Британский экономист Джон Мейнард Кейнс на все жалобы по поводу долгосрочных последствий своей политики отвечал: «В долгосрочной перспективе все мы мертвы». Однако, если говорить о социальном страховании, то это время уже наступило, Кейнс мертв, а нам приходится платить по векселям. В настоящий момент многочисленное поколение беби-бумеров находится на пике заработков, поэтому система социального страхования, выражаясь бухгалтерскими терминами, имеет «профицит». Превышение поступлений над пенсионными выплатами полностью в государственные ценные бумаги, представляющие собой просто обещание выплатить долг из будущих налогов. Уже в 1999 году объединенные трастовые фонды социального страхования (включая «Медикэр» и страхование по нетрудоспособности) начнут предъявлять их государству для погашения, чтобы выплачивать пособия, а это означает, что государство должно будет расширить заимствования, повысить налоги или урезать другие расходы. К 2001 году трастовые фонды программы «Медикэр» будут полностью исчерпаны. Основной трастовый фонд социального страхования начнет испытывать дефицит к 2012 году, уже через 15 лет, и будет исчерпан к 2029 году. По расчетам бывшего главного актуария системы социального страхования Хиворта Робертсона, расходы на социальное страхование составляют сейчас 15 процентов налогооблагаемой заработной платы, но к середине следующего столетия будут находиться где-то между 26 и 44 процентами налогооблагаемой заработной платы. Трудно представить, что американские рабочие станут поддерживать налоги, которые будет необходимо платить на социальное страхование.
В книге «Возвращение бережливости» Филип Лонгман свел эту информацию в таблицу. Она показывает, чего вы можете ждать от системы социального страхования и «Медикэр» в зависимости от года рождения.
Проблема в том, что, как и в случае любой другой государственной программы, разработчикам системы социального страхования не было необходимости думать о будущем, перед ними не ставилась задача сделать эту программу финансово устойчивой. В 1935 году, когда федеральное правительство установило возраст выхода на пенсию на уровне 65 лет, для ребенка, родившегося в этом году, средняя ожидаемая продолжительность жизни составляла 61 год. Сегодня средняя ожидаемая продолжительность жизни составляет 76 лет и продолжает увеличиваться. К тому же сейчас люди выходят на пенсию раньше, так что срок получения пенсии увеличивается с обеих сторон. В 1950 году на одного получателя приходилось 16 плательщиков в фонды социального страхования. Сегодня это соотношение равно примерно 3,3 к 1, а к 2030 году оно, скорее всего, сократится до 2 к 1.
Такую систему невозможно поддерживать. Мы будем вынуждены осуществить серьезные изменения — безусловно в системе социального страхования и, возможно, в нашей жизни. Как утверждает Лонгман, реакцией среднего класса на крах государства всеобщего благосостояния, вероятнее всего, станет возврат к каким-нибудь старомодным добродетелям: бережливости, потому что нам придется больше сберегать; семье, потому что, когда вскроется пустота обещаний государства, мы будем вынуждены больше полагаться на своих родителей и детей; и труду, потому что по мере роста средней продолжительности жизни, не исключено, будет увеличиваться и продолжительность трудовой жизни, так что на пенсию мы будем выходить позже.
Однако существует одно важное политическое решение, которое может предотвратить крах системы социального страхования, экономический хаос и конфликт поколений. Это решение — приватизация. Система социального страхования финансово неустойчива, поскольку ей управляют политики. Эта система, построенная по принципу выплаты пенсий из текущих налоговых поступлений, облагает налогом сегодняшних работников и практически мгновенно передает деньги сегодняшним пенсионерам. Подобно письмам-по-цепочке, схеме Понзи и прочим пирамидам, она может быть выгодна тем, кто присоединяется к ней первым, но последним участникам она предлагает исключительно убытки. Здоровая пенсионная система должна строиться на сбережениях и инвестициях. Работники откладывают деньги на пенсию, и эти средства инвестируются в создание нового богатства — посредством акций, облигаций, взаимных фондов или других реальных инвестиций, — а не передаются напрямую другим людям. Такие сбережения способствуют реальному экономическому росту, и, участвуя в этом, отдельный работник увеличивает свое благосостояние.
Эту реформу можно представить как эффектное расширение программы индивидуальных пенсионных счетов, разрешив людям помещать на освобожденные от налогов пенсионные счета не только 2000 долларов, а всю сумму налоговых взносов в государственные фонды социального страхования или больше. Сегодняшним молодым работникам такая программа обеспечит гораздо более высокие пособия, чем обещает государственная система социального страхования, а вероятность выполнения обещаний частными структурами гораздо выше, поскольку они основаны на инвестициях и экономическом росте.
По расчетам финансового аналитика Уильяма Шипмена, работнику, родившемуся в 1970 году и в течение всей трудовой жизни получающему максимальный доход, облагаемый налогом на социальное страхование, система социального страхования обещает начислить пенсию в размере 1908 долларов в месяц (в долларах 1995 года). Инвестировав налоги, выплаченные в государственную систему социального страхования, на фондо9ом рынке, к моменту выхода на пенсию человек мог бы рассчитывать на получение ежемесячного дохода в размере 11 729 долларов. У низкооплачиваемого работника, годовой доход которого не превышает 12 600 долларов, государственная пенсия составит 769 долларов в месяц. Частный пенсионный план, основанный на инвестициях в акции, принес бы ему 2419 долларов в месяц, либо он мог получать меньшую сумму, к примеру ограничившись процентами на свои сбережения, и оставить своим детям значительное состояние. Цены акций то поднимаются, то опускаются; иногда рынок рушится; однако за время трудовой жизни человека в растущей экономике инвестиции в акции практически всегда растут.
Похожие программы реализованы в Сингапуре, Чили и Новой Зеландии и показали отличные результаты. Более 90 процентов чилийских трудящихся предпочли выйти из государственной пенсионной системы и открыть частные пенсионные счета, причем со времени введения в Чили индивидуальных пенсионных планов, основанных на реальных сбережениях, размещаемых в конкурирующих компаниях, темпы роста чилийской экономики достигли 7 процентов в год.
Мы допустили большую ошибку, превратив такую важную сферу нашей жизни, как пенсионное обеспечение, в принудительную и бюрократическую политическую систему. В мире будущего работники не смогут надеяться на то, что государство обеспечит им пенсию и другие пособия. Пора позволить людям полагаться на себя самих, свои семьи и свои собственные инвестиции в динамичный рост свободного рынка.
ЗДРАВООХРАНЕНИЕ
С момента избрания в 1992 году президентом США Билла Клинтона здравоохранение находится в центре американских политических дебатов. Газеты постоянно обсуждают проблемы нынешней системы здравоохранения: расходы на здравоохранение растут в два раза быстрее, чем экономика; их доля в ВНП выросла с 6 процентов в 1965 году до 14 процентов в 1993 году; около 35 млн американцев не имеют медицинской страховки. Но как ни странно, несмотря на все свидетельства о провале принудительных и бюрократических систем, возникающие проблемы предлагается «решать» обычными методами — усилением регулирования, увеличением государственных расходов или открытой национализацией медицины.
Однако, если взглянуть на реальные причины проблем здравоохранения, можно найти лучшее решение. Во-первых, следует отметить, что в США создана великолепная общедос система здравоохранения. Так или иначе, но подавляющее большинство малоимущих и людей, не имеющих медицинской страховки, получают медицинскую помощь. Во- вторых, нужно признать, что поразительные технологические достижения в медицине, такие, как компьютерная томография, трансплантация органов и другие инновации, стоят дорого; качественная медицинская помощь часто стоит дороже. В-третьих, следует понять, что увеличение продолжительности жизни — это очень хорошо, но стареющему населению, скорее всего, придется увеличить расходы на медицинское обслуживание. В-четвертых, можно предположить, что по мере роста богатства люди увеличивают расходы на медицинское обслуживание. С каждым годом американцы расходуют на такие предметы первой необходимости, как питание и одежда, все меньшую долю ВНП. Куда Идет остальное? На более полное удовлетворение других потребностей: путешествия, развлечения и получение более качественного медицинского обслуживания.
Но в нашей системе здравоохранения существует острая проблема, способствующая раздуванию расходов. Фундаментальная проблема здравоохранения США сегодня связана с тем, что не потребитель принимает решения. Конкурентные рынки производят более качественные товары с меньшими издержками, поскольку каждый участник рынка старается удовлетворить свои потребности по максимально низкой цене. Однако в американской системе здравоохранения пациенты не платят прямо за полученные медицинские услуги. Из каждого доллара, потраченного на здравоохранение, 76 центов платит не пациент, а кто-то другой — государство, страховые компании или работодатели. Поэтому большинство пациентов не получают выгоды от более разумного расходования средств и не оплачивают последствия неразумных трат.
Почему потребители сами не платя за получение медицинских услуг? Ответ на этот вопрос являет собой великолепный пример порочного крута государственного вмешательства, когда одно ограничение, создавая проблемы, заставляет вводить другое ограничение затем следующее и т.д. Во время Второй мировой войны федеральное правительство, чтобы скрыть масштабную инфляцию, вызванную денежной эмиссией, ввело государственное регулирование цен и заработной платы. Регулирование заработной платы лишило работодателей главного инструмента удержания хороших работников и привлечения новых. Компании стали предлагать работникам медицинское страхование в качестве льготы, на которую не распространялось регулирование заработной платы. После войны эта льгота получила столь широкое распространение, что Конгресс принял решение исключить медицинское страхование из налогооблагаемого дохода работника, а это привело к тому, что его стали предлагать и те компании, которые раньше этого не делали, поскольку и для работника, и для работодателя было выгоднее вычитать расходы на медицинскую страховку из налогооблагаемой базы.
Поскольку за медицинское страхование платил работодатель и страховка покрывала большую часть медицинских расходов, пациенты стали безразличны к стоимости медицинских услуг. Какая разница, берет с вас врач 20 долларов или 40, если в любом случае платите не вы? В 1965 году пациенты оплачивали всего 17 процентов больничных расходов (сейчас около 5), поэтому стоимость этих услуг росла особенно быстрыми темпами. Политики также внесли свой вклад в рост расходов на здравоохранение, требуя, чтобы медицинское страхование покрывало больше процедур — от лечения алкогольной и наркотической зависимости до искусственного оплодотворения, акупунктуры и экспериментального лечения СПИДа, — вместо того чтобы позволить разным страховым компаниям и работодателям предлагать разные планы. В конце концов, рост издержек заставил работодателей, которые и оплачивали счета, ввести контроль за расходами. Все мы ежедневно контролируем свои расходы, каждый раз когда принимаем решение относительно того, что купить и сколько потратить. Любое решение взвешивается. Действительно ли мне нужна новая рубашка? Нужна ли мне большая кружка пива, если она на четверть дороже? Нужны ли мне в машине гидравлические тормоза и люк? На эти вопросы каждый из нас отвечает по- своему. Однако третья сторона, например эксперты работодателя по медицинскому страхованию, не могут знать наши предпочтения столь же хорошо, как мы сами. Поэтому, сокращая расходы, они не полностью учитывают индивидуальные потребности. Соответственно работники выступают против программ сокращения издержек и положительно относятся к идее государственного регулирования.
В результате политики запрещают определенные виды урезания расходов; например, они принимают законы, требующие, чтобы после рождения ребенка роженицы проводили в роддоме две ночи. На первый взгляд идея хорошая однако стали бы все женщины настаивать на этом, если бы сами оплачивали счет? Между тем, поскольку потребители медицинских услуг не участвуют в выборе плана медицинского страхования, они не могут включить в страховку необходимые именно им услуги и получают то же, что и все остальные работники компании. Если бы потребители медицинских услуг покупали страховку самостоятельно, некоторые пожелали бы иметь пособия по беременности, по лечению нервных болезней, на акупунктуру, оплаченное консультирование по вопросам семьи и брака и т.д. Другие предпочли бы менее дорогие полисы. (Набирающие популярность гибкие планы, или планы-«кафетерии», предоставляют работникам определенный выбор, но, как правило, не позволяют получить деньги вместо льгот; к тому же планы медицинского страхования типа «кафетерий» все равно подпадают под регулирование более чем тысячи законов штатов, устанавливающих обязательность определенных видов страхования.) Поскольку потребители медицинских услуг не платят за страховку, они стремятся иметь самый полный, наилучший план страхования, поэтому многие из них требуют, чтобы государство сделало такие планы обязательными. Разумеется, каждое новое требование удорожает медицинское страхование, заставляя работодателей либо вообще отказаться от медицинского страхования персонала, либо внедрить «контролируемое медицинское обслуживание» [managed саrе] или другие меры сокращения издержек.
Неудовлетворенность потребителя контролируемым медицинским обслуживанием и аналогичными полисами может привести к выступлениям за укрепление государственного медицинского страхования, однако не стоит обманываться: повсюду в мире государственные системы медицинского страхования представляют собой бюрократическое нормирование, гораздо более удаленное от потребителя, чем корпоративное контролируемое медицинское обслуживание. В Великобритании пациентам, возраст которых превышает 55 лет, обычно отказывают в гемодиализе, а Государственная служба здравоохранения предложила отказывать в дорогостоящем лечении курильщикам. В Канаде среднее время ожидания приема у специалиста после обращения к терапевту составляет около пяти недель, а затем пациентам приходится ждать хирургической операции, рекомендованной специалистом. Общее время ожидания от направления, выписанного терапевтом, до начала лечения варьируется от 11,5 недели в провинции Онтарио до 21 недели на острове Принца Эдуарда. Канадская система экономит средства путем урезания расходов на сложное оборудование: в штате Вашингтон (население 4,6 млн человек) больше установок ядерно-магнитного резонанса, чем во всей Канаде (население 26 млн человек), по сравнению с Канадой в США на душу населения приходится в 7 раз больше установок для рентгенотерапии при лечении онкологических заболеваний. В Швеции, чтобы сделать рентген сердца, больным приходится ждать более 11 месяцев. Во Франции в 1996 году введены меры по мониторингу расходов на каждого пациента: если они выходят за рамки определенного государством бюджета, врач подвергается наказанию.
Как вырваться из этого порочного круга? Необходимо вернуть контроль за медицинским обслуживанием в руки пациентов. Каждый потребитель сам должен решать, какой объем медицинских услуг — или медицинского страхования — он хочет купить. Один из путей в этом направлении — медицинские сберегательные счета, описанные в книге Джона Гудмена и Джеральда Масгрейва «Власть пациентов: как вывести из кризиса американское здравоохранение». В соответствии с планом Раtient Роwеr людям будет разрешено ежегодно помещать определенную сумму денег на необлагаемый налогом медицинский сберегательный счет, которую они смогут использовать для оплаты медицинских расходов. Логичным направлением расходования средств с медицинских сберегательных счетов было бы использование части денег на покупку полиса страхования от чрезвычайных ситуаций с большой франшизой, скажем 3000 долларов. Тогда деньги, оставленные на таком счете, пойдут на оплату обычных медицинских услуг, а для серьезного несчастного случая или болезни будет иметься страхование от чрезвычайных ситуаций.
Этот план позволит вернуться к истинной цели страхования — смягчить последствия маловероятных бед. Использование «страхования здоровья» для оплаты обследований и легких недомоганий подобно использованию автострахования для оплаты бензина и техобслуживания. Поддержание вашего здоровья должно покрываться обычными, заложенными в ваш бюджет расходами. Полисы же медицинского страхования, как и полисы автострахования, должны покупаться для защиты в случае возникновения финансовых проблем, с которыми вы без этого не сможете справиться.
В настоящее время в городе со средней стоимостью жизни медицинское страхование работника и его семьи обходится работодателю в 5200 долларов в год. Франшиза по такому полису низка, как правило 100 или 250 долларов, т.е. страховой случай наступает, когда годовые расходы работника на медицинское обслуживание превышают эту сумму. Для сравнения страховой взнос по полису страхования от чрезвычайных ситуаций с франшизой 3000 долларов составляет всего 2200 долларов в год. Таким образом, в соответствии с планом Раtien Роwеr работодатель мог бы предоставить работнику полис по страхованию от чрезвычайных ситуаций и положить сэкономленные 3000 долларов на медицинский сберегательный счет работника. Расходы для работодателя те же. Если расходы на медицинское обслуживание конкретного работника меньше 3000 долларов в год, как у 94 процентов американских семей, он остается в плюсе, поскольку сможет оставить деньги на медицинском сберегательном счете или перевести на свой пенсионный счет. Индивидуальный контроль над деньгами, идущими на медицинское обслуживание, будет побуждать людей вести здоровый образ жизни, поскольку доллары на сберегательном счете будут долларами в кармане потребителя.
Действительная выгода, однако, в том, что план Раtien Роwеr вернет потребителю право выбора и восстановит контроль потребителя над издержками в сфере медицинского обслуживания. У потребителей появится стимул интересоваться, сколько стоит процедура, насколько она необходима, не стоит ли она дешевле у другого врача, — все, что мы спрашиваем, покупая любой другой товар или услугу, поскольку сбережения будут принадлежать им. Опробирование этого плана в Rend Соrроrаtion в 1976 году показало, что потребители, получавшие бесплатное медицинское обслуживание, тратили на 45 процентов больше, чем оплачивающие 95 процентов своих медицинских расходов, за исключением чрезвычайных ситуаций. При этом состояние здоровья обеих групп было одинаковым.
Параллельно с возвращением финансирования здравоохранения на рынок либертарианцы также дерегулировали бы систему здравоохранения. Еще одна причина дороговизны медицинских услуг лицензирование врачебной практики, которое ограничивает число врачей (помните, что меньшее предложение означает более высокие цены) и требует, чтобы с пациентами работали дипломированные врачи, а не Медработники со средним образованием, даже в тех случаях, когда последние могли бы обеспечить адекватное лечение за меньшую стоимость. Различные исследования показывают, что квалифицированные медработники — акушерки, медсестры и хиропрактики, — не являющиеся дипломированными врачами, способны оказывать многие медицинские услуги, традиционно предоставляемые врачами, столь же качественно и по более низкой цене. Однако законы о лицензировании и федеральные нормативные акты ограничивают сферу их деятельности и не позволяют прибегать к их услугам.
Короче говоря, мы должны решить, хотим мы иметь рыночную медицину или медицину, управляемую государством. Экономический анализ и наш жизненный опыт взаимодействия с рынками и государством свидетельствуют о том, что рынки обеспечивают нас более качественными товарами и более дешевыми услугами, отличаясь большей гибкостью и новаторством, чем бюрократия.
СНИЖЕНИЕ РАСОВОЙ НАПРЯЖЕННОСТИ
Возможно, вы согласны, что рынки в целом работают лучше, чем бюрократия, и что уменьшение правительства привело бы к ускорению экономического роста. А болезненные социальные вопросы? Как насчет таких взаимосвязанных проблем, как расовая напряженность, бедность, преступность и низшие слои общества? Миллионы американцев боятся вечером выходить из дома; миллионы американцев (часто это те же самые люди) чувствуют себя отторгнутыми от общества; расовая напряженность и даже прямая вражда усиливаются в то время, когда они, казалось бы, должны постепенно сходить на нет. Начнем с самой острой социальной проблемы — расовой.
В Америке эволюцию отношения к черным со стороны белых можно разделить на три эпохи: рабство, длившееся почти 250 лет; затем, после короткого периода равноправия, система дискриминации негров с конца ХIХ века почти до 1960 года; и современный период, когда политика государства характеризуется равным избирательным правом, социальными пособиями (велфером) и позитивными действиями.
Что общего у этих трех эпох? Эксплуатация? Не совсем. Дискриминация? Не в обычном смысле. Общее у них в отрицании человеческой природы и индивидуальности афроамериканцев. С 1619 по 1865 год система, созданная белыми, отказывала черным в основных правах личности. Рабство как система — это попытка заставить некоторых людей выполнять волю других, как если бы они являлись животными или машинами. Либертарианские аболиционисты называли рабство «похищением личности», видя в этом попытку украсть человеческое «я».
Затем для защиты белых от конкуренции и с целью ограничить возможности черных на свободном рынка труда, были приняты законЫ, положившие начало расовой сегрегации (т.н. законы Джима Кроу). Политика дискриминации черных американцев наносила ущерб их личности, отнимая шанс достичь всего, что позволяли каждому из них его природные таланты.
Когда в конце 1950-х — начале 1960-х годов система расовой дискриминации была отменена, казалось, в Америке к черным наконец начнут относиться с равным уважением. На это надеялся Мартин Лютер Кинг, мечтая о «стране, где о [людях] будут судить не по цвету их кожи, а по их характеру» и называя декларацию независимости и Конституцию «обещанием, что всем людям — да, черным наравне с белыми — будут гарантированы неотъемлемые права на жизнь, свободу и поиск счастья». Но вместо реализации простых гарантий Конституции федеральное правительство из лучших побуждений запустило войну с бедностью и систему позитивных действий. Существование социальных пособий для черных и расовых преференций подразумевает, что черные американцы без посторонней помощи не могут ничего добиться в американском обществе. Внедрившая эту практику белая элита исходила из того, что черные не способны поступить в колледж или найти работу благодаря своим личным качествам и нуждаются в отеческой помощи федерального правительства. Видя в чернокожих американцах не индивидуумов, а членов группы, государство вновь отрицает индивидуальность личности афроамериканцев. Ученые Гленн Лоури и Шелби Стил из Центра нового лидерства черных отмечают, что с каждым трансфертным платежом или расовой преференцией, полученными черным американцем, «еще одна частичка судьбы уплывает из его рук».
Сегодня, несмотря на законы о гражданских правах, позитивные действия и очевидные свидетельства экономического прогресса черных, расовые отношения в Америке кажутся более острыми, чем когда-либо. В колледжах белые студенты оставляют расистские надписи на дверях комнат, где живут черные и азиаты, расистские и антисемитские тексты черных исполнителей находят отклик у широкой аудитории, церкви черных на Юге и магазины, принадлежащие белым, в Лос-Анджелесе поджигаются, злоба накапливается — вопреки опросам, показывающим, что черные и белые искренне хотят ладить друг с другом. Как черные, так и белые американцы говорят, что, общаясь друг с другом, чувствуют себя послами своей расы, тщательно взвешивая слова для соблюдения дипломатического баланса.
Кажется, что государство всеобщего благосостояния и позитивные действия привели к непредусмотренным последствиям. Сочетание политики государства всеобщего благосостояния и войны с наркотиками породило такое ужасающее насилие в городах, что жители гетто воспринимают это как заговор по их уничтожению, а белые представители среднего класса отождествляют черных с преступностью. Принуждающая, освященная государством система позитивных действий (наряду с такими следствиями, как расовые квоты и преференции при заключении государственных контрактов) отражает худшие аспекты социального либерализма [welfare liberalism]: чувство вины белых в сочетании с молчаливым убеждением, что черные не способны добиваться успеха в конкурентном обществе без помощи и преференций на основе групповой принадлежности, а не способностей. Расовые преференции мало что дали бедным и необразованным черным, но вызвали возмущение со стороны белых мужчин, которые боятся, что их лишают возможностей поступить в колледж и на работу, которых они заслуживают.
Другая проблема — продолжающийся рост государства. Поскольку государство все сильнее контролирует общество, вопрос о том, кто контролирует государство, приобретает особую остроту. Если американское государство забирает половину нашего дохода, управляет нашими школами, регулирует деятельность наших предприятий, устанавливает квоты для приема на работу и в колледжи, субсидирует искусство и литературу и вмешивается в нашу личную жизнь, то необходимость добиться того, чтобы «мы» контролировали государство, приобретает первостепенную важность. Политическая борьба является одной из причин культурных войн в Америке и реальных войн в Ирландии, Южной Африке, бывшей Югославии и других многонациональных государствах с централизованным правительством. Чтобы снизить социальную напряженность, необходимо вывести многие аспекты нашей жизни за рамки политики, позволяя людям мирно работать вместе или порознь в условиях рынка.
Либертарианское решение состоит в том, чтобы вновь попытаться построить общество, основанное на добродетелях выбора, ответственности и уважения к себе и другим. Когда представители белой элиты пытаются повысить самоуважение меньшинств и бедноты, уверяя их в том, что они не виноваты в своем положении (как, например, президент Университета Рутгерс, который, отстаивая расовые преференции при приеме в колледж, в 1994 году заявил, что черные — это «обездоленное население, генетически не способное набрать высокие баллы»), они препятствуют появлению у людей чувства собственного достоинства, источниками которого могут служить только личные достижения. Государство как минимум должно оставить всем людям, вне зависимости от цвета кожи, как можно больше возможностей для выбора и ответственности — в школе, дома, в микрорайоне и т.д., — и тогда общество предоставит всем людям честь быть ответственными за последствия своих действий.
Либертарианство — это политическая философия, а не исчерпывающий нравственный кодекс. Оно предписывает определенные минимальные правила совместного проживания в мирном производительном обществе собственность, договоры и свобода — и оставляет остальные нравственные наставления гражданскому обществу. Однако по данному вопросу представляется необходимым пояснить свою нравственную позицию, выходящую за рамки простого описания либертарианской политики. Хотя мы сильно продвинулись к обществу расового равноправия, американцам всех рас необходимо подтвердить свою приверженность отказу от расовых предрассудков. Мы должны отвергнуть мерзость расистской пропаганды, от кого бы она ни исходила — Дэвида Дьюка или Эла Шарптона. Особенно жестко следует осудить насилие на расовой почве, от убийства молодого жителя штата Кентукки с флагом конфедератов на пикапе и афроамериканца, рискнувшего появиться в бруклинском районе Бенсонхёрст, до убийства в Детройте двумя белыми, потерявшими работу на автозаводе, американца китайского происхождения, который был принят ими за японца.
На белых в этом отношении лежит особая ответственность. Их приверженность обществу, не обращающему внимания на цвет кожи, нередко вызывает сомнения. Консерваторы, в том числе Стром Термонд и Джесси Хелмс, не возражали, когда школьные автобусы провозили черных детей мимо белых школ в более отдаленные школы для черных или когда право голоса и хорошие рабочие места были зарезервированы за белыми, поэтому их нынешние выступления против перевозки школьников и расовых преференций звучат фальшиво.
Расовое сознание в Америке постепенно идет на убыль. Между родителями и детьми нередко существуют отчетливые расхождения во взглядах на расовые вопросы. Колледжи сообщают, что все большее число абитуриентов отказываются указывать свою расу в анкетах; это, видимо, отражает как страх некоторых студентов перед «дискриминацией наоборот», так и неприятие расового сознания других. Число межрасовых браков растет, что является одним из наиболее ясных показателей избавления от предрассудков, однако этот факт беспокоит тех, чье политическое влияние зависит от расового сознания. Когда чиновнику из национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения Уэйду Хендерсону задали вопрос о включении категории «мультирасовый» в бланки переписи населения, он ответил: «Если людей будут классифицировать или они сами будут классифицировать себя вне рамок установленных категорий, как мы сможем обеспечить четкое выполнение законов?» По-видимому, сохранение сложной системы расовых льгот некоторым людям представляется более важным, чем преодоление расизма.
Противникам расизма следует доверять либертарианцам больше, чем другим политическим группам, поскольку отстаиваемый либертарианцами принцип нейтральности государства выходит за рамки расовой проблемы. Либертарианцы отвергают любые создаваемые государством привилегии и льготы и требуют, чтобы государство, гарантируя права личности, проявляло полную нейтральность. Они с большей вероятностью сохранят верность своему слову, чем этатисты, уверяющие, что будут использовать государственную власть исключительно во благо.
Белые американцы отказывают черным американцам в индивидуальности и относятся к ним как к особому классу вот уже 380 лет. Пришло время попытаться признать личное достоинство, права личности и личную ответственность всех американцев.
ОСВОБОЖДЕНИЕ БЕДНЫХ
Положение бедных, особенно в городских гетто, — одна из самых серьезных проблем современной Америки. Обвинение, что свободные рынки забывают о бедных, в ряду самых распространенных критических замечаний в адрес либертарианства. Действительно, как уже отмечалось, сегодня материальный уровень жизни малообеспеченных американцев гораздо выше, чем уровень жизни большинства людей за всю историю человечества. 40 процентов американцев, живущих за чертой бедности, владеют своими домами, 92 процента имеют цветные телевизоры, а продолжительность их жизни превышает 70 лет. Однако «лучше, чем в прошлом» не достаточно.
В Америке многие малообеспеченные люди действительно прозябают в жалкой нищете, будучи лишенными не столько материальных благ, сколько надежды. Они сжимаются от страха при виде местных уголовников; у них нет работы и перспектив улучшить свое положение; они не верят, что их дети будут жить лучше, и дети растут, впитывая эту горькую убежденность. Таких людей часто называют низшими слоями общества. Районы их компактного проживания характеризуются высокой долей матерей-одиночек (более 80 процентов), почти полным отсутствием отцов, чрезвычайной зависимостью от социальных пособий и высочайшим уровнем преступности. Хотя малообеспеченные люди были всегда, создается впечатление, что за последние несколько десятилетий положение низших слоев общества заметно ухудшилось. Известный социолог Уильям Джулиус Уилсон описывал, как «в 1940— 1950-е годы теплыми летними ночами в Гарлеме и других гетто черные не стеснялись спать в парках, на пожарных лестницах и крышах домов, а белые часто посещали расположенные там бары и ночные клубы». Один такой исторический штрих лучше всякой статистики показывает, как ужасающе изменились наши города на протяжении жизни одного поколения.
Выражая озабоченность судьбой малообеспеченных сограждан, многие считают, что государство должно тратить больше на программы помощи. Однако со времени провозглашения Великого общества в 1965 году мы потратили на программы борьбы с бедностью более 5 трлн долларов. В настоящий момент мы расходуем на эти цели более 300 млрд долларов ежегодно. А проблемы все усугубляются. Уровень бедности, стремительно падавший с конца Второй мировой войны до 1960-х годов, перестал снижаться после провозглашения Великого общества и с тех пор практически не изменился.
Сегодня проблема состоит в том, что городская беднота попала в ловушку. С одной стороны, государственное регулирование, например законы о минимальной заработной плате и лицензировании профессиональной деятельности, затрудняет для неквалифицированных работников поиски работы. С другой стороны, социальные пособия позволяют жить, не работая. В этих условиях попасть в зависимость от государства очень легко.
Однако практически никто в Америке не переходит черту бедности, если делает три вещи: заканчивает среднюю школу, не беременеет вне брака и находит работу, любую работу. Возможно, на первой работе заработная плата не будет превышать черты бедности, но те, кто имеет опыт работы, недолго задерживаются на рабочих местах с минимальной заработной платой. Политики стоят перед проблемой: как побудить американцев, особенно молодежь из малообеспеченных семей, принять решения которые выведут их из бедности? Нужно признать, что три простых шага по избежанию бедности не так уж заманчивы, если вы посещаете школу в районе, где мало кто работает. Социальные пособия могут казаться вполне рациональным выбором. В самом деле, проведенное в 1996 году исследование показало, что размер социальных пособий (включая «Медикэйд» и жилищную поддержку) превышает минимальную заработную плату во всех 50 штатах, а в 29 штатах превышает стартовый оклад секретаря.
Суровая правда в том, что, пока государство всеобщего благосостояния позволяет молодым женщинам — или девочкам-подросткам — растить детей без мужа и жить, не работая, доля внебрачных детей останется крайне высокой (по последним данным, до 68 процентов среди черных и 23 процентов среди белых) и в городских гетто будут царить преступность, бедность и отчаяние. Поповинчатые реформы — воркфер, лёрнфер, двухгодичные ограничения — не срабатывают. Единственный способ разорвать порочный круг внебрачного материнства безотцовщины, бедности, преступности и социальных пособий — признать, что социальные пособия порождают больше проблем, чем решают.
Что будет с потенциальными получателями социальных пособий, если их отменят? Многие из них пойдут работать. Чтобы помочь этому процессу, необходимо устранить препятствия на пути создания рабочих мест для неквалифицированной рабочей силы. Отменить закон о минимальной заработной плате, чтобы люди могли получать свою первую работу, имеющую крайне важное значение в трудовой биографии, поскольку она позволяет набраться опыта, который впоследствии позволит перейти на более высокооплачиваемую работу. Отменить законы о лицензировании профессиональной деятельности, мешающие людям становиться парикмахерами, таксистами и т.д. Ослабить бремя налогов и бюрократизма, чтобы больше людей могли позволить себе начать бизнес. Снизить преступность — о чем я более подробно буду говорить ниже, — чтобы люди открывали больше предприятий в городских гетто. В своей классической книге «Экономика городов», вышедшей в 1969 году, Джейн Джейкобз писала: «У бедности нет причин. Причины есть только у процветания». Она была права; мы хотим ввести больше людей в мир труда, чтобы они могли добиться процветания для самих себя.
Безусловно, подростковая беременность не исчезнет полностью, кто-то физически не сможет работать и будет нуждаться в помощи. Многие из таких людей смогут положиться на свои семьи — базовый институт гражданского общества. Семья оказывает им двоякую помощь: прежде всего, конечно, просто предоставляя кров и материальное содержание, однако особую важность имеет передача жизненных ценностей и обучение надлежащему поведению. Зная, что социальных пособий не предвидится, матери будут активнее внушать дочерям важность учебы в школе и избежания беременности. Ни один социальный работник не способен обеспечить такого сочетания любви и строгости, как член семьи.
В тех случаях, когда работа и семья потерпят неудачу, в дело вступят другие институты гражданского общества, прежде всего благотворительные организации. Взаимопомощь, играющую важную роль в предотвращении бедности, мы обсуждали в главе 7; здесь мы сосредоточимся на благотворительности. В ходе недавнего обсуждения планов правительства урезать государственные программы социальных пособий многие ведущие благотворительные организации предупредили, что не смогут принять на себя все обязательства государства, поскольку у них недостаточно денег. Конечно, недостаточно. Однако все дело в том, что государственные программы провалились. Мы не призываем воспроизводить их. Если государство прекратит стимулировать безответственность, потребность в благотворительности сократится. И частные благотворительные организации, имея меньше средств, смогут делать гораздо больше, чем государственные чиновники. Дом надежды сестры Конни Дрискол в Чикаго помогает бездомным женщинам, расходуя всего 7 долларов на человека в день по сравнению с 22 долларами в день в государственных приютах для бездомных. Тем не менее, Дом надежды добивается феноменальных результатов: менее шести процентов попадающих сюда женщин вновь оказываются на улице. С 1906 года в Вашингтоне существует Евангельская миссия. Она управляет приютом для бездомных, банком продуктов питания и центром лечения от наркомании. Основной принцип миссии — никто не должен ничего получать просто так. Люди должны либо заплатить З доллара, либо отработать один час за ночь пребывания. Директор миссии преподобный Джон Вудз говорит: «Сострадание проявляется в том, чтобы вытащить людей из канавы, а не в том, чтобы наклониться над ними со словами сочувствия. Этим людям нужна ответственность». Почти 2/3 наркоманов, прошедших здесь курс лечения, перестают употреблять наркотики. Расположенный поблизости государственный лечебный центр имеет коэффициент успеха всего 10 процентов, в то время как расходы там в 20 раз выше.
По всей Америке существуют тысячи маленьких местных благотворительных организаций, помогающих бедным. Американцы ежегодно жертнуют на благотворительность более 125 млрд долларов и 20 млрд часов. Если бы налоги были ниже и люди понимали, что государство передает ответственность за благотворительность гражданскому обществу, их пожертвования были бы гораздо масштабнее.
Если вы не уверены, что частная благотворительность может заменить государственные социальные пособия, проведите мысленньхй эксперимент. Предположим, вы выиграли в лотерею 100 000 долларов с условием потратить их на по мощь бедным. Кому вы отдадите эти деньги: Министерству здравоохранения и социального обеспечения США, бюро по социальным вопросам вашего штата или частной благотворительной организации? Большинство людей без колебаний выберут последнее.
ПРЕСТУПНОСТЬ
Ужасающий уровень насильственных преступлений против личности в Америке делает наши города непригодными для жизни, поэтому средний класс перебирается в пригороды, что еще больше усиливает социальное напряжение. Хотя нам говорят, что за последние несколько лет преступность сократилась, нужно рассматривать эту проблему в перспективе. В 1951 году в Нью-Йорке было совершено 244 убийства; в 1990-х годах при том же числе жителей мы имеем уже более 2000 убийств в год. В 1965 году в Милуоки было совершено 27 убийств и 214 грабежей; в 1990 году — 165 убийств и 4472 грабежа. В ближайшие годы ситуация может значительно ухудшиться. К 2000 году будет на 500 000 больше подростков-мальчиков, чем в 1995 году. Криминологи предупреждают:
они будут больше, чем предыдущие поколения, предрасположены к преступлениям, причем более жестоким, главным образом в силу того, что никогда еще так много мальчиков не воспитывалось без отца и живет в районах, где распространена безотцовщина. Профессор Принстонского университета Джон Дилулио-младший беседовал с заключенными в тюрьме строгого режима и выяснил, что они боятся сегодняшних молодых хищников.
Первое требование цивилизованного общества — защитить граждан от насилия. Наше государство очень плохо справляется с этой задачей, поэтому необходимо изменить методы борьбы с преступностью. Во-первых, не следует забывать, что, по Конституции, борьба с преступностью — задача правительств штатов и местных органов власти. Никаких конституционных оснований для общего федерального уголовного кодекса не существует; недавние федеральные «законы о преступности» продиктованы исключительно политической конъюнктурой и в лучшем случае никак не влияют на уровень преступности. Во-вторых, следует помнить, что примерно 80 процентов уголовных преступлений — убийств, изнасилований, нападений и краж — совершается 20 процентами преступников. Правоохранительные органы штатов должны сосредоточить свои ресурсы на опасных рецидивистах и убрать их с улиц.
В долгосрочном плане главное, что могли бы сделать штаты для сокращения преступности, — изменить систему социальных пособий, которые повышают уровень незаконнорожденности. Мальчики, воспитываемые без отцов, особенно в районах с высокой долей неполных семей, — это основной контингент преступников, совершающих сегодня насильственные правонарушения в наших городах. Отцы учат мальчиков управлять своей естественной агрессивностью и показывают, как быть сильными и владеющими собой взрослыми мужчинами. 72 процента всех убийц-подростков и 70 процентов осужденных на длительные сроки — мальчики, воспитывавшиеся без отцов.
В более краткосрочном плане первое и самое важное, что штаты могли бы сделать для снижения преступности, — легализовать наркотики. Нынешняя политика в этой области взвинчивает на них цены, приводя к тому, что для многих подростков в городских гетто торговля наркотиками кажется самой прибыльной и привлекательной альтернативой. Низкое качество тамошних школ заставляет многих молодых людей представлять свой выбор как «зарабатывать копейки» в Макдональдсе, жить на социальное пособие или торговать наркотиками. Однако, как и в случае «сухого закона» 1920-х годов, запрет оборота наркотиков гарантирует, что их продажей будут заниматься преступники. Наркоманы вынуждены идти на преступления, чтобы оплачивать привычку, которая, будь она легальной, не требовала бы таких денег (и кстати, была бы более безопасной). У наркоторговцев нет иного способа разрешения конфликтов, кроме отстреливания друг друга. Если бы наркотики производились фирмами с хорошей репутацией и продавались в винных магазинах, меньше людей умирало бы от передозировок и некачественных наркотиков и меньше людей становилось бы жертвами грабежей (которые являются косвенным следствием запрета наркотиков), групповых нападений и перестрелок. Если существуют хоть какие-то пределы власти государства над личностью, то, безусловно, государству не должно быть позволено регулировать, что нам можно вводить в наши собственные тела и что нельзя. Запрет наркотиков не просто является репрессивной мерой, но и приводит к обратным результатам.
Отмена запрета на оборот наркотиков освободит полицейские силы, судебное время и тюремные камеры для людей, совершивших тяжкие преступления. В отношении таких преступников наша цель — быстрое, неотвратимое и суровое наказание. Жесткость наказания за преступления против личности определяется степенью актуальности проблемы преступности для общества. Поскольку в США преступность необычайно жестока, нам, по-видимому, следует повысить суровость наказаний за действительные преступления — грабеж, нападение, изнасилование и убийство. Мы можем ввести законы о полном отбытии срока заключения, чтобы местные жители знали, что преступник проведет за решеткой весь срок, назначенный судом; законы «three-strikes-and-you’re-out» для тех, кто признан виновным в совершении трех тяжких преступлений; а также, ввиду ужасающей преступности среди несовершеннолетних, ужесточить наказания для мало- летних преступников.
Однако при этом нельзя забывать о приверженности гражданским свободам. Консерваторы любят выступать против «прав преступников»; надлежащий термин — «права обвиняемого», и здесь есть принципиальное отличие для тех из нас, кто не собирается преступать закон, но может представить себе, что в один прекрасный день его обвинят в преступлении, особенно в наше время бурного роста свода законов. Для активизации усилий по борьбе с преступностью нет необходимости давать полиции карт-бланш на обыск машин, офисов и домов без ордера или даже стука в дверь; разрешать полиции накладывать арест на имущество на основании все более и более расгхльтвчатых постановлений о «гражданской конфискации»; становиться жертвами прослупiивания телефонных разговоров и других форм электронной слежки.
Пример популярного решения, которое не снизит уровень преступности, — контроль за оборотом огнестрельного оружия. В Соединенных Штатах в частном владении находится более 200 млн единиц огнестрельного оружия, и никакая мера по контролю за оборотом огнестрельного оружия не способна изменить эту ситуацию. У законопослушных граждан есть естественное и конституционное право владеть оружием и носить его не просто для охоты, а для самозащиты и в качестве крайнего средства для защиты свободы.
И наконец, очень часто недооценивается такая мера по борьбе с преступностью, как приватизация. Защита прав — фундаментальная и законная задача государства, однако из этого вовсе не следует, что здесь государство демонстрирует более высокую эффективность, чем в других сферах. Уже сейчас в США в частном секторе работает около 1,5 млн частных полицейских, примерно в З раза больше, чем состоит на службе правительств штатов и местных органов власти. Недавно я ужинал в ресторане после вечернего похода по магазинам, и, когда вышел, было достаточно поздно. Идя по пустынным улицам мимо закрытых магазинов, я вдруг поймал себя на мысли, что не чувствую страха. Почему? Потому что торговая улица, где я находился, была частным районом. У частных районов гораздо больше стимулов и возможностей поддерживать порядок, чем у государства, вот почему люди все чаще делают покупки и даже живут в частных, нередко огороженных районах. В этой сфере, как и во многих других, сужение границ политического общества и опора на гражданское общество принесет всеобщую пользу.
СЕМЕЙНЬТЕ ЦЕННОСТИ
Семья — базовый институт гражданского общества, и представители всех частей политического спектра обеспокоены его явным упадком. Экспансия государства, заменившего собой добровольные объединения, отнявшего свободу и избавившего людей от ответственности, вызвала атомизацию общества. «Атомистично» не либертарианство, а этатизм государства всеобщего благосостояния.
Наиболее наглядно эта проблема проявляется в резком увеличении доли детей, родившихся вне брака, с 5 процентов в 1960 году до ЗО процентов сегодня. Два десятилетия исследований в области общественных наук напомнили нам о за- бытом тысячелетнем опыте: детям нужны оба родителя, как по финансовым, так и по эмоциональным причинам. Матерям-одиночкам, особенно не имеющим профессии матерям-подросткам, очень трудно содержать семью, поэтому вероятность того, что дети, живущие без отцов, будут малообеспеченными, в 5 раз выше. Более серьезная проблема заключается в том, что в одиночку матерям трудно контролировать — т.е. цивилизовывать — мальчиков-подростков. Неуправляемые подростки превратили городские гетто в кошмар с постоянной стрельбой из проезжающих автомобилей, где дети боятся играть на улице.
Меньше внимания уделяется менее драматичной проблеме, связанной с воспитанием, — влиянию развода на детей. Ежегодно больше детей проходит через развод или разъезд родителей, чем рождается в браке. Большинство разведенных супругов говорят, что вне брака им живется лучше, однако многие дети от этого страдают. Через десять лет после развода более 2/3 детей не видят своего отца в течение года. Дети из распавшихся семей почти в два раза чаще, чем дети из полных семей, бросают школу; совершеннолетние молодые люди из распавшихся семей почти в два раза чаще обращаются за психологической помощью.
Некоторые коммунитарианцы и «защитники семьи», как левые, так и правые, возлагают вину за проблемы семьи на капитализм, и определенная доля правды в этом есть. Свобода означает, что люди могут делать собственный выбор, а богатство дает большему количеству людей средства, позволяющие оставлять свои семьи и жить самостоятельно. (Хотя не забывайте, угнетение и бедность в Европе вынудили миллионы людей покинуть семьи и пересечь Атлантический океан в поисках свободы и процветания.) Эффективные контрацептивы, созданные капитализмом, вызвали революцию в сексуальных нравах, которая в свою очередь могла побудить многих позже вступать в брак и привести к росту числа разводов. Тем не менее семьи создаются и сохраняются не только потому, что у людей нет другого выбора, а потому, что они хотят комфорта и устроенности семейной жизни и нуждаются в них.
В наше время государство расшатывает семьи как явно, так и подспудно. Наиболее очевидный способ заключается в том, что система социальных пособий позволяет Молодым женщинам иметь детей вне брака и жить при этом с определенной степенью комфорта. Прежде матери внушали дочерям, что незаконнорожденный ребенок будет катастрофой. Бесчестье и моральное осуждение незаконнорожденности в значительной степени основывалось на весьма практических соображениях — финансовом бремени налагаемом на семью или небольшую общину. Когда система социального обеспечения устранила финансовое бремя, бесчестье быстро сошло на нет и уровень незаконнорожденности стремительно вырос.
Однако это лишь наиболее очевидное воздействие государства на семью. В 1950 году средняя американская семья направляла 5 процентов своего дохода на уплату федеральных подоходных налогов сегодня эта цифра составляет примерно 24 процента. Женщины должны иметь право работать, однако высокие налоги заставляют работать матерей, которые предпочли бы оставаться дома со своими детьми. Во многих городах невнятные законы о зонировании поставили вне закона «бабушкины квартиры» — жилые помещений с отдельным входом, позволяющие бабушкам и дедушкам сочетать независимость и близость к детям. Конечно, многие не хотят, чтобы их тещи и свекрови жили рядом: в конце концов, самая крупная государственная программа — социальное страхование, — несомненно, ослабила семейные узы. До создания системы социального страхования многие пожилые люди полагались на поддержку своих детей, что сохраняло семейные узы на протяжении всей жизни. Сегодня мы ждем, что наших родителей будет содержать государство. Однажды, когда я рассказывал о сложном финансовом положении системы социального страхования один мой друг сказал: «Если для того, чтобы моя мать не жила со мной, государство должно потратить 200 млрд долларов каждый пенни будет потрачен не зря». В общем-то, понятная в некоторых случаях, но сомнительная социальная политика. Кроме того, мы надеемся что государство предоставит нам ясли и детские сады, даст нашим детям образование, создаст в школах группы продленного дня, чтобы дети могли находиться там до б часов вечера. Как семье не прийти в упадок, когда государство узурпировало ответственность за младенцев, детей и стариков?
Либертарианцы не считают, что государству следует поддерживать и поощрять традиционные семьи, как призывают моралистические консерваторы. Ему нужно просто прекратить разрушать семьи, чтобы люди могли образовывать такие семьи, какие им хочется. В идеале либертарианцы предпочли бы, чтобы государство совсем ушло из сферы брака и семьи. Зачем государству заниматься выдачей разрешений на вступление в брак? Брак — это добровольное соглашение, договор, который для многих людей имеет глубокое религиозное значение. При чем тут государство? Следует вернуться к пониманию брака как гражданского договора для всех и религиозного обязательства для верующих.
Такая политика, возможно, даже укрепит браки. Государство усердствует в регламентации семьи, навязывая всем парам один-единственный вариант брачного договора. Поскольку социальные нравы изменились — семьи стали меньше, и многие женщины предпочитают работать, — предлагаемый государством договор уже не годится для всех. Супружеским парам следует разрешить составлять свои собственные договоры, и суды должны относиться к ним с таким же уважением, с каким они относятся к коммерческим контрактам.
Пока государство продолжает выдавать разрешения на вступление в брак, оно должно делать это на недискриминационной основе. Со стороны штатов было неправильно отказывать в выдаче разрешений на брак расово смешанным парам, а то, что Верховный суд не запрещал такую дискриминацию до 1967 года, выглядело как пародия на справедливость. Точно так же сегодня неправильно отказывать в праве заключать брак однополым парам. Джонатан Раух утверждает, что у брака есть три великих социальных достоинства — стабильное воспитание детей, одомашнивание мужчин, возникновение обязательств заботиться о супруге в болезни и старости — и что по крайней мере последние два прекрасно применимы и к гомосексуальным отношениям между мужчинами, тогда как третье и, вероятно, первое будут больше относиться к лесбийским парам. Следует, разумеется, учитывать такую составляющую человеческого достоинства, как возможность публично подтвердить свою любовь и преданность. Трудно представить, каким образом признание однополых браков может оказать негативное влияние на чей-то чужой брак, как утверждают некоторые консерваторы; в чем нельзя упрекнуть гомосексуальные браки, так это в том, что они плодят безотцовщину, и конечно, чем больше людей вступает в брак, тем лучше для института брака.
ОБРАЗОВАНИЕ
К настоящему моменту позиция либертарианцев в отношении образования уже должна быть совершенно ясна. Образование — это процесс передачи не только знаний, но и ценностей, которые важны для нашей цивилизации. Поскольку образование включает в себя обучение детей тому, что важно в жизни, умению различать, что хорошо и что плохо, оно должно контролироваться отдельными семьями, а не политиками или чиновниками. Никакая монопольная система не в состоянии адекватно отражать ценности всех родителей в многоликом и сложном обществе, и верх высокомерия предполагать, что политическая элита имеет право игнорировать мнение родителей, принимая решение, чему учить их детей.
К тому же бюрократическая монополия — крайне неэффективный способ предоставления ценных услуг. Если у нас больше нет никакой уверенности в способности государства производить сталь, на основании чего мы должны ждать от него успехов в выполнении гораздо более тонкой и сложной задачи передачи знаний и ценностей миллионам не похожих друг на друга детей? Вспомните саркастическое замечание Марка Твена: «Я никогда не позволял школьному обучению вмешиваться в мое образование». Образование получают различными путями, и не следует думать, что наша нынешняя система школьного обучения не подлежит изменению.
Главный недостаток системы государственных школ США становится очевиден из представленного графика. В то время как реальные (с поправкой на инфляцию) расходы за 30 лет выросли втрое, результаты тестов резко ухудшились и зафиксировались на этом уровне. Со времен Второй мировой войны школы и школьные округа становились все крупнее и крупнее, что сделало их невосприимчивыми к общественному контролю и до крайности забюрократизированными. С 1960 по 1984 год количество учеников в американских государственных школах выросло всего на 9 процентов, тогда как число учителей увеличилось на 57 процентов, а число директоров и школьных инспекторов — на 79 процентов. Численность вспомогательного персонала за этот период увеличилась на 500 процентов, однако каждый раз, когда возникает угроза сокращения бюджета, все школьные системы объявляют, что будут вынуждены уволить учителей, а не бюрократов. В центральном аппарате системы государственных школ Нью-Йорка работает 6000 человек, тогда как центральный административный аппарат системы католических школ Нью-йорка, обучающей в четыре раза меньшее число учеников, состоит всего из 30 человек.
Ухудшение результатов тестирования не единственная беда; работодатели жалуются, что выпускники американских средних школ не подготовлены к работе. Во время опросов американские студенты утверждают, что обладают хорошими навыками в области письма, чтения и математики, однако у работодателей другое мнение. По результатам одного из таких опросов всего 22 процента работодатепей считали, что недавно принятые на работу выпускники средних школ имели достаточные познания в математике, и лишь 30 процентов были удовлетворены их умением читать. Когда компания ВеIISouth провела тестирование претендентов на должность лаборантов, прошло только 8 процентов. Компания Моtorola тратит 1350 долларов в год на одного работника для обучения базовым навыкам. Многие компании переписывают руководства, делая их понятными для людей, обладающих недостаточными навыками чтения, или разрабатывают технологию, которая не требует умения читать и знания математики. Выпускники школы выходят на рынок труда совершенно не подготовленными к глобальной конкуренции.
За последние 20 лет все формы коммуникации и передачи информации претерпели революционные изменения, а школы до сих пор выглядят так же, как и 200 лет назад: учитель читает лекцию перед тридцатью учениками, а школьный день и школьный год приурочены к ритму жизни сельскохозяйственного общества. Только представьте себе, какие динамические нововведения могли привнести в учебный процесс компании, работающие ради прибыли, если бы они предоставляли образовательные услуги.
Либертарианцы хотят вырвать образование из рук бюрократического государства и заставить его реагировать на запросы учеников и родителей. Частные школы добились гораздо больших успехов в обучении, но многим родителям не по карману платить одновременно и за систему государственных школ, и за частную школу. Если бы им не нужно было платить школьные налоги, они могли бы покупать образовательные услуги на рынке. Или если бы налоги были ниже, больше семей могли бы позволить, чтобы один из родителей учил детей дома.
Многие боятся, что, если школьное обучение не будет бесплатным и обязательным, дети не получат образования. Однако исторический опыт свидетельствует, что в Англии и США и до того, как государство захватило систему школьного образования, подавляющее большинство детей образование получало. Даже сенатор Эдвард Кеннеди, далеко не сторонник гражданского общества и рыночного процесса, заявил, что до появления государственного образования уровень грамотности был выше, чем сегодня, что заставляет задуматься, почему он настаивает на увеличении денежных вливаний в государственную систему, которая дает такие плохие результаты.
Для тех, кто в целом одобряет эти аргументы, но все же сомневается, что полностью свободный рынок сможет предоставить достаточное образование, либертарианцы предлагают некоторые промежуточные шаги к дерегулированию системы образования. Мы могли бы взять деньги, тратящиеся в настоящее время на учеников средних школ, — около 6800 долларов в год на одного школьника — и отдать их непосредственно семьям в виде стипендии или ваучера, которые необходимо потратить на государственную или частную школу по их выбору. В этом случае финансирование образования будет продолжать обеспечиваться путем принудительного налогообложения, но по крайней мере родители смогут выбирать школу, в которой будет учиться их ребенок. Было бы еще лучше, если б состоятельные люди и представители среднего класса сами оплачивали образование своих детей — образование, безусловно, должно рассматриваться в качестве главной статьи затрат по воспитанию детей, — однако малообеспеченным семьям предоставлялся бы ваучер, финансируемый за счет налогов. Это позволило бы значительно сократить школьные налоги, что дало бы большему числу родителей возможность самим платить за образование.
Подобно советским заводам несколько лет назад, американские школы сегодня технологически отсталые, имеют раздутые штаты, не отличаются гибкостью, не реагируют на потребительский спрос и управляются в интересах высокопоставленных чиновников. Необходимо открыть образовательную отрасль, имеющую оборот в размере 300 млрд долларов в год, и запустить в ней рыночный процесс. Представьте себе, сколь разнообразны будут способы, к которым прибегнут школы, конкурирующие за доллары родителей, пытаясь найти индивидуальный подход к каждому ученику. Образовательная технология находится в младенческом возрасте, но создайте рынок, и миллиарды долларов будут направлены на исследования и разработки. Школы начнут уважать ценности родителей и приветствовать их участие. Как сказал один талантливый педагог, мы поймем, что «не детей нужно готовить к школе, а школы для детей». Именно это происходит на рынке.
ЗАЩИТА ГРАЖДАНСКИХ СВОБОД
Как мы говорили выше, согласно учению либертарианства, каждый человек имеет право жить так, как хочет, при соблюдении аналогичных прав других. Поэтому либертарианцы выступают против того, чтобы государство регламентировало поведение человека, если он не нарушает права других людей. Это не обязательно означает одобрение или поддержку какой- либо конкретной формы поведения; это просто значит, что принуждающая власть государства должна ограничиваться защитой наших прав. Невозможно составить список всех гражданских свобод, которые у нас есть; как правило, мы стремимся определить конкретные гражданские свободы, когда государство пытается их ограничить. Билль о правах отражал конкретный опыт основателей США, сталкивавшихся с ограничениями прав личности Британией; однако, понимая, что невозможно перечислить все права личности, они добавили Девятую поправку о сохранении за народом других, не перечисленных, прав и Десятую поправку, еще раз повторяющую, что федеральное правительство имеет только те полномочия, которые изложены в Конституции.
Либертарианцы нередко защищают право человека заниматься тем, что сами они могут считать достойным осуждения. Как пишет в книге «Конституция свободы» Фридрих Хайек, «свобода неизбежно означает, что будет делаться многое, что нам не нравится». Мы все выигрываем от свободы как общего условия нашей жизни не только потому, что это дает нам право делать то, что мы хотим, но и в силу того, что путем проб и ошибок, в результате испытания людьми новых образов жизни происходит развитие цивилизации. Хайек продолжает: «Свобода, которой воспользуется лишь один человек из миллиона, может оказаться важнее для общества и принести большинству больше пользы, чем любая свобода, которой пользуемся мы все».
Гражданское общество позволяет индивидам вести избранный ими образ жизни, даже если это раздражает большинство сограждан. Однако оно также позволяет людям ограничивать себе свободу действий посредством заключения договоров и объединения с другими людьми и использовать свою собственность с целью создания благоприятной для себя окружающей обстановки. Например, у людей есть право курить табак или марихуану, даже если большинство считает курение опасным и отвратительным. Но при этом другие люди имеют право запрещать курение в своих домах, ресторанах или офисах. У людей есть право красить свои дома в фиолетовый цвет, но только в том случае, если они добровольно не подписали соглашение со своими соседями — например, в поселке с ограничительными обязательствами, — что дома должны быть выкрашены только в пастельные тона.
Либертарианцы отстаивают право личности на свободу слова, свободу печати и свободу вещания, даже если некоторые формы проявления этих свобод могут раздражать других людей, как, например, сексуально откровенный язык, расистские журналы или коммунистическая литература. Каждый раз появление новой технологии сопровождается требованиями ввести цензуру, и электронные коммуникации не являются исключением. К счастью, ввести цензуру в Интернете — невероятно сложной международной сети — крайне трудно, и возможности государства определять, что следует и чего не следует знать его гражданам, будут непрерывно сужаться.
Сексуальные отношения — это еще один интимный аспект жизни, в который государство вмешивается с незапамятных времен. Еще в 1960-е годы гомосексуальные связи были незаконными почти во всех штатах, а примерно в 20 штатах подобные законы продолжают действовать и сейчас, когда мы готовимся вступить в ХХI столетие. Когда за исполнением этих законов строго следили, гомосексуалистам приходилось скрывать свои чувства, что причиняло им много страданий. С началом движения за права гомосексуалистов государство постепенно перестало преследовать за гомосексуальные связи. Однако в 1986 году Верховный суд постановил, что не существует конституционного права по взаимному согласию выбирать себе взрослых половых партнеров, и законы о гомосексуализме все еще применяются, например, для отказа родителям-гомосексуалистам в опеке над своими детьми. Эти законы следует отменить, так как все американцы должны иметь равные права.
Во имя защиты нашей безопасности государство ограничивает наше право принимать собственные решения и брать на себя ответственность за последствия таких решений. К примеру, законы, обязывающие пристегиваться ремнем безопасности в автомобиле и надевать шлем во время езды на мотоцикле, нарушают право выбирать риск, которому мы хотим себя подвергнуть. Управление по контролю за продуктами и лекарствами отказывает нам в праве по собственному желанию выбирать витамины, фармацевтические средства и медицинские приборы, хотя решение о выборе определенного курса лечения — дело, безусловно, сугубо личное, как и любой другой выбор. Многие врачи считают, что марихуана обладает полезными медицинскими свойствами: облегчает состояние больных глаукомой, успокаивает боль и тошноту, вызываемые СПИдом, раком или химиотерапией они могут быть правы или ошибаться, однако решение должен принимать пациент, а не бюрократическая контора в Вашингтоне.
Одна из наиболее тревожных тенденций в области гражданских свобод — усиливающаяся милитаризация правоприменения в США, что наиболее ярко проявляется (но не исчерпывается этим) в попытках эскалации все более бесплодной войны с наркотиками. Это очередной пример того, как провал одной меры государственного вмешательства ведет к стремлению вводить все новые и новые ограничения. Запрет оборота наркотиков не способен остановить торговлю наркотиками, поэтому государство указывает на этот провал своей предыдущей политики как причину увеличивать численность полицейских, оказывать давление на другие государства, добиваться предоставления себе более широких полномочий по производству обысков и наложения ареста на имущество, лишать законопослушных людей телефонов-автоматов в районах активной наркоторговли, проводить поголовное тестирование сотрудников на употребление наркотиков и т.д. В настоящий момент в США сотрудники 52 федеральных агентств имеют право носить огнестрельное оружие и производить аресты. Возможно, поэтому мы становимся свидетелями роста числа жестоких нападений федералов на американцев, от убийств Вики и Сэмми Вивер в Руби-Ридж и Дональда Скотта в ходе сфабрикованной облавы с целью изъятия марихуаны в Малибу до танковых и вертолетных атак на Ветвь Давидову, когда погибло более 80 человек.
Как сказал Томас Джефферсон: «Цена свободы — постоянная бдительность». Конституции помогают защитить свободу, однако в долгосрочном плане сопротивляться естественному стремлению власти к экспансии способно только общество людей, готовых решительно защищать свою свободу от посягательств.
ОХРАНА ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ
Качество окружающей среды — важный аспект нормального положения дел в обществе, причем многие не верят, что свободный рынок может его обеспечить. Идеального решения экологических проблем не существует ни в одной политической или философской системе, но либертарианство предлагает наилучший из возможных подходов для достижения такого уровня защиты окружающей среды, какой хотели бы иметь люди.
Экономический рост улучшает качество окружающей среды. Более состоятельныe люди и более богатые общества могут позволить себе желать и оплачивать более высокое качество воды и воздуха. Людей, балансирующих на грани выживания или занимающихся непосильным изнурительным трудом, не слишком заботят экологические проблемы, но, достигнув определенного уровня комфорта, они тоже начинают обращать внимание на такие излишества. В течение нашего столетия качество воды и воздуха в США неуклонно улучшалось, и рост продолжительности жизни американцев — лучшее доказательство того, что наша окружающая среда становится все более, а не менее благоприятной для людей.
По мере того как экономика делается более эффективной и технологически более передовой, производство большей ценности для потребителей требует меньшего количества ресурсов. Напомним, основная экономическая проблема — из влечь из ресурсов больше ценности. Поскольку производители безалкогольных напитков стремятся сэкономить деньги, они разработали способы, позволяющие значительно сократить расход жести — а позже алюминия — на каждую банку. В 1974 году из фунта алюминия делали 22,7 банки; в 1994 году— уже 30,13 банки. Тот же стимул получить прибыль побуждает компании искать применение отходам производства; компания Соса-СоIа обнаружила, что перфорированные листы металла, получающиеся после того, как из них вырежут крышки для бутылок, могут служить печными фильтрами. В процессе производства апельсинового сока в отделении Мinutе Маid компании Соса-СоIа каждый апельсин используется на 100 процентов: компания выжимает сок до последней капли, давит масло из апельсиновой кожуры, а остальное скармливает коровам.
Один из крупнейших источников экологических проблем, по выражению специалиста по проблемам окружающей среды Гаррета Хардина, — «трагедия общего» (или «трагедия общинных выгонов»). Когда ресурсы — общие пастбища, леса или озера «принадлежат» всем, в действительности они не принадлежат никому. Ни у кого нет стимула сохранять ценность имущества, т.е. добиваться того, чтобы активом можно было пользоваться длительное время. Это все равно что дать стакан молочного коктейля шестерым детям: у каждого из них будет стимул осушить стакан быстрее других. Когда лесозаготовительные компании работают в государственных лесах, у них есть стимул вырубить как можно больше деревьев немедленно, пока другая компания не получила разрешение на использование этого же участка. Когда лесозаготовительные компании работают на собственной земле, они высаживают столько же деревьев, сколько вырубают, чтобы актив, позволяющий им зарабатывать деньги, можно было использовать и в будущем. Одна из серьезнейших экологических проблем сегодня — истощение рыбных ресурсов океанов — являет собой яркий пример трагедии общего, для которой настоятельно требуется найти приватизационное решение.
Итак, каким образом либертарианские принципы могут способствовать улучшению качества окружающей среды?
Во-первых, свободное общество предлагает множество подходов для решения проблем. Конкурентные системы — капитализм, демократия и наука — позволяют испытывать идеи на практике и выбирать из них успешные. Если командно-административное регулирование из Вашингтона не способно эффективно руководить экономической деятельностью общества, то точно так же оно не способно решать экологические проблемы, с которыми сталкиваются сотни тысяч коммерческих предприятий.
Во-вторых, частные собственники лучше заботятся о ресурсах, чем государственные. Права частной собственности означают, что границы ответственности ясны и конкретные люди получат от своих действий либо выгоду, либо убытки. Чтобы избежать трагедии общего, его следует приватизировать. Ричард Строуп, экономист, специализирующийся на проблемах природопользования, говорит, что права собственности должны представлять собой единство трех О: «быть четко Определены, легко Отстаиваемы (защитимы) от вторжения и Отторгаемы (передаваемы) на условиях, приемлемых для покупателя и продавца». Почему исчезновение угрожает бизонам, а не коровам? Почему исчезают странствующие голуби, а не куры? Потому что у собственников есть стимул рачительно относиться к тому, чем они владеют. Конгрессу следует прекратить ежегодные политизированные дебаты о том, как управлять федеральной собственностью — квотами на лес, правами на разработку полезных ископаемых, платой за пастбища, морским бурением, — и перейти к приватизации природных ресурсов, чтобы частные управляющие могли осуществлять надлежащее управление.
В-третьих, экологические проблемы должны решаться как можно ближе к местному уровню. Политические активисты, как сторонники защиты экологии, так и их оппоненты, ездят в Вашингтон для того, чтобы навязать свою программу всей стране. Однако принципы федерализма и субсидиарности предполагают, что, насколько это возможно, проблемы должны решаться частным образом, а если это неосуществимо, то на местном уровне или на уровне штата, прежде чем дело дойдет до федерального уровня. Когда мы навязываем одно решение всей стране, теряются преимущества децентрализации и экспериментирования.
В-четвертых, там, где не всегда работают рынки — когда права собственности определены плохо или трудно обеспечить исключительное пользование благом, — важным институтом для решения проблем является обычное право. Везде, где люди живут вместе, экологические проблемы возникали и будут возникать — запахи, отходы, фабричный дым. Когда люди обращаются с такими спорами в суд, то их иски помогают определить права собственности и право. Такое развивающееся децентрализованное создание права ведет к более адекватным ответам, чем законодательные команды по принципу «один размер для всех».
В-пятых, либертарианский акцент на индивидуальной ответственности означает, что следует избегать индивидуальной безответственности, порождаемой коллективной ответственностью, и к вопросам определения ответственности подходить с точки зрения «платит загрязняющий». Классическая ошибка здесь создание так называемого «суперфонда». Все производители опасных отходов должны вносить плату в этот фонд, после чего чиновники регулирующих органов распределяют средства фонда на очистку определенных мест. Необходимо, чтобы ответственность за реально причиненный ущерб несли конкретные загрязнители, а не возлагать коллективную вину на всю отрасль и лишать отдельные компании стимула избегать загрязнений. Целью экологической политики должна быть защита людей и их имущества, точно так же, как это является целью всей правовой системы в целом.
И наконец, в-шестых, более компактное государство, разумеется, означает, что само государство прекратит загрязнять окружающую среду и способствовать ее загрязнению. Разрушение окружающей среды государством было очень характерно для СССР, но и в смешанных экономиках это тоже реальная проблема. Государственные субсидии поощряют расчистку влажных тропических лесов. Проекты крупных гидроэлектростанций от США до Китая практически всегда финансируются государством. Фермерские программы, особенно сахарные квоты, приводят к чрезмерной эксплуатации сельскохозяйственных земель. Государство, не имеющее подобных полномочий, причиняло бы меньше вреда как окружающей среде, так и экономике.
Институты частной собственности, децентрализованное принятие решений, обычное право и прямая ответственность приведут нас к более эффективным решениям, которые будут отражать реальные издержки и выгоды от хорошего состояния окружающей среды, чем командно-административное регулирование в рамках политического процесса и осуществляемое чиновниками, не несущими ответственность за последствия своих действий. Однако поскольку как обычное право, так и права собственности находятся в постоянном развитии, то, вне всяких сомнений, есть экологические проблемы, адекватным решением которых мы пока не располагаем. Мы разработали права собственности в отношении водных потоков, подземных водных бассейнов, пастбищ, стадов животных; но как нам создать права собственности для воздуха? Если глобальное потепление — это реальная проблема (хотя доказательств, подтверждающих это, пока явно недостаточно), могут ли права собственности или обычное право привести нас к решению?
Экономисты, юристы, судьи, бизнесмены и собственники имущества неустанно ищут ответы на такие вопросы. Институты свободного рынка или по крайней мере рыночно ориентированные институты, созданные в последнее время для рационального решения экологических проблем с наименьшими издержками для общества, включают штрафы за загрязнение, торгуемые на рынке разрешения на вредные выбросы, рынки вторичного сырья и экологические нормативы (вместо технических нормативов, предписывающих использование определенных технологий и конкретные виды снижения загрязнения). С точки зрения либертарианцев, эти решения не идеальны, и многое еще предстоит сделать, однако это примеры того, как мы можем улучшать качество окружающей среды, не политизируя экологию и не обременяя экономику ненужными издержками.
Несколько лет назад на научной конференции по проблемам экологии я слушал доклад профессора биологии, двадцать лет владевшего ранчо в Монтане, о проблемах эффективного использования ресурсов на его ранчо. Меня поразило, что этот человек, приверженец экологической чистоты, специалист в области биологии, несколько десятилетий проработавший в области рационального использования природных ресурсов, не знал ответов на вопросы, возникшие на его собственном ранчо. Отсюда урок: никто не знает ответов на все вопросы, поэтому ничьи рекомендации не должны навязываться всему обществу. Что нам нужно, так это, как писал в книге Visions upon the Land Карл Гесс-младший, «рынок ландшафтных представлений... добродетельная республика независимых, заботливых и ответственных распорядителей», управляющих принадлежащими им природными ресурсами.
СОХРАНЕНИЕ МИРА
Классические либералы всегда считали войну величайшим бедствием, в которое только способно ввергнуть своих граждан государство. Им отвратительны порождаемые ею убийства, и, кроме того, они понимают: война разрушает семьи, производство и гражданское общество. Одной из главных целей классических либералов было помешать монархам подвергать своих граждан риску в ненужных войнах. Адам Смит утверждал, что для создания счастливого и процветающего общества нужны всего лишь «мир, низкие налоги и разумные законы».
Отцы-основатели Америки, вырвавшиеся из бесконечных европейских войн, сделали мир и нейтралитет главным принципом нового правительства. В прощальной речи Джордж Вашингтон сказал нации: «В отношениях с другими странами мы должны следовать великому правилу — расширять торговлю и сводить к минимуму политические связи». А Томас Джефферсон описал американскую внешнюю политику в своей первой инаугурационной речи следующим образом: «Мирные отношения, торговля и искренняя дружба со всеми государствами, не вступая в обременяющие союзы ни с кем из них».
Однако в ХХ веке многие стали считать, что США должны принимать участие в международных делах и войнах. На протяжении 50 лет целью внешней политики США было уничтожение двух тоталитарных держав: нацистской Германии и советской России. Сегодня этот великий крестовый поход завершен; теперь Америке нечего опасаться, никакая агрессивная идеология не угрожает гражданам США и всеобщему миру на земном шаре. Однако многочисленный дипломатический и военный истеблищмент, разбухший на дрожжах Второй мировой и «холодной» войн, отказывается объявить о победе и вернуться к состоянию мирного времени. Наоборот, американские вооруженные силы продолжают оставаться большими и дорогими, а американским гражданам твердят, что мир после «холодной войны» стал даже еще опаснее и нестабильнее, чем мир, которому угрожал СССР. Поэтому многочисленные контингенты американской армии все еще базируются в Европе, Японии, Корее и на Ближнем Востоке.
Всего за несколько лет, прошедших после войны в Персидском заливе, мы посылали американских солдат, или нас убеждали их послать, в Сомали, на Гаити, в Боснию, Либерию, Руанду, Бурунди, Македонию и множество других мест. Все эти страны объединяет одно: нигде не существует угрозы каким-либо жизненно важным интересам США. Меньше чем через поколение после вьетнамской катастрофы мы, кажется, забыли уроки нашего вторжения в эту страну. Та интервенция тоже начиналась с малого, преследовала благие намерения, и никто не ожидал, что там окажется 500 000 американских солдат, 55 000 из которых погибнет.
Относительно войны и внешней политики следует помнить несколько простых правил. Во-первых, на войне гибнут люди. Причем в современных войнах часто гибнет столько же мирных жителей, сколько военных. К сожалению, пока войны неизбежны, однако, когда это возможно, их всегда следует избегать. К предложениям вовлечь США — или любое государство — в иностранный конфликт нужно относиться с большим скептицизмом.
Во-вторых, как обсуждалось ранее, война порождает большое правительство. На протяжении всей человеческой истории война давала государству повод требовать для себя больше денег и полномочий и подчинять общество своей власти. Во время Первой и Второй мировых войн правительство США присвоило себе полномочия, которых никогда не могло бы получить в мирное время: регулирование цен и ставок заработной платы, рационирование потребления, непосредственное управление производством и отношениями между работодателями и работниками и астрономические ставки налогов. Конституционные ограничения, наложенные на федеральную власть, были быстро размыты. Это не означает, что в тех войнах не следовало участвовать. Это означает, что нам следует понимать последствия войны для всего нашего общественного порядка и вступать в войну, только когда это абсолютно необходимо.
В-третьих, США больше не могут выполнять функции мирового жандарма, следя за порядком во всем мире и планируя весь мир в большей степени, чем способны планировать национальную экономику. Поскольку нам больше не угрожает сверхдержава, против которой нужно было выступать единым фронтом, военно-политический истеблишмент хочет, чтобы мы использовали наши военные ресурсы во имя демократии и самоопределения во всем мире, а также против смутных и децентрализованных угроз терроризма, наркотиков и разрушения окружающей среды. Армия создана для ведения войн с цепью защиты свободы и независимости Америки; она не приспособлена быть полицейским и социальным работником мира.
В-четвертых, наши союзники времен «холодной войны» оправились от разрушений Второй мировой войны и вполне способны защищать себя сами. Советской угрозы Европе больше не существует, общее население стран Европейского Союза превышает 370 млн человек, годовой валовой внутренний продукт составляет 7 трлн долларов, под ружьем находится более 2 миллионов солдат. Они способны защитить Европу и справиться с такими проблемами, как сербская агрессия, без помощи США. Население Южной Кореи в 2 раза, а объем производства в 18 раз больше, чем в Северной Корее; ей не нужны наши 37 000 солдат, чтобы защитить себя.
В-пятых, коммуникационный взрыв означает, что информационный дисбаланс между политическими лидерами и гражданами сильно сгладился. Президенты часто вместе с нами смотрят по С1\Г1[, как разворачиваются мировые события. Другими словами, теперь президенты едва ли могут рассчитывать на почтительное отношение публики к вопросам внешней политики, и им придется проявлять осторожность, принимая международные обязательства, не заручившись общественной поддержкой.
В мире все еще много потенциальных угроз, и первая задача государства — защитить права граждан. Мы должны поддерживать адекватную национальную оборону, однако можно защитить жизненные интересы США, сократив вооруженные силы примерно наполовину, особенно если переориентировать нашу внешнюю политику на политику стратегической независимости, а не сохранять приверженность политике соглашений о коллективной безопасности. При этом на действительной военной службе останется примерно 1 млн человек. Наряду с тем, что мы можем ликвидировать некоторые дорогие виды вооружения времен «холодной войны», разработанные для распространения мощи США далеко за пределы наших границ, нам следует стремиться обеспечить действительную защиту граждан США с помощью системы противоракетной обороны.
Когда либертарианцы предлагают вернуть солдат США домой и сосредоточиться на обороне США, их иногда обвиняют в «изоляционизме». Это недоразумение. На самом деле либертарианцы являются космополитами. Мы стремимся к миру, объединенному свободной торговлей, глобальными коммуникациями и культурным обменом. Мы уверены, что военное вмешательство по всему миру препятствует таким усилиям. Мы также уверены, что, хотя страны во многих отношениях сближаются, неуместно считать Землю деревней, где для пресечения любого конфликта вмешиваться должны все. В опасном мире, с терроризмом и ядерным оружием, лучше не обострять ограниченные региональные конфликты вмешательством сверхдержавы.
Однако им следовало бы оставаться на борту. Государство не способно решить эти проблемы. Более того, очень часто оно само порождает их. Либертарианство дает лучшую основу для решения проблем, чем принуждающее правительство.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии