«Свобода» означает не только свободный и добровольный бизнес, но также и невмешательство правительства в наши личные дела. Фактически, «свобода» является в нашем понимании неделимым целым. Экономическая свобода и свобода личности неразделимы. Как вы собираетесь осуществлять свое право на свободу слова, если у вас нет экономической свободы для приобретения средств, необходимых для распространения ваших взглядов? Или как мы можем наслаждаться своим правом на частную жизнь, если не защищается право собственности?
Правительство должно уважать наше право на частную жизнь, а не посягать на него по любому пустячному поводу. Должно соблюдать традиционные юридические нормы при работе с уголовными подозреваемыми. И вместо того, чтобы пытаться заставить нас изменить своим вредным привычкам под дулом пистолета, следует больше внимания уделять семье и прочим, нормальным для гражданского общества способам воспитать в людях моральные ценности.
Война с терроризмом показала большему, чем когда-либо, количеству американцев, что правительство использует страх, и даже свои собственные ошибки, чтобы оправдать разрушение наших гражданских свобод. Примеров тому – без счета. Например, лишь постфактум американцы обнаружили, что правительство нарушало закон, ведя неправомочный надзор международных телефонных разговоров американцев. Попридержав эту историю в течение года, «Нью-Йорк Таймс» наконец опубликовала информацию в декабре 2005-го.
Само по себе это должно заставить нас задуматься: почему в свободном обществе, с предположительно свободными СМИ, наиболее влиятельная газета в США держит американцев в неведении о такой программе [речь о программе надзора международных звонков американцев. Прим. ред.]? Полученный ответ, сопровождаемый туманными ссылками на национальную безопасность, гласит, что «Таймс», якобы не хотели рисковать. Но это объяснение совершенно неубедительно. Мы можем без сомнений предполагать, что террористы, и без сообщений «Таймс», достаточно умны, чтобы понимать, что наше правительство прослушивает их разговоры. Само название FISA («Закон о Международной Разведке», принятый в 1978 года) является утечкой информации. Насколько нам известно, единственное, чем эта программа, руководимая Агентством Национальной Безопасности США (АНБ), отличается от предыдущих программ разведки это тем, что она не оперирует постановлениями FISA – постановлениями, разработанными в строгой секретности специальными судами, в соответствии с Законом 1978 года Осведомленность об этом аспекте программы ничем террористам не помогла. Во всяком случае, положения FISA секретны, и таким образом, ни программы FISA, ни аналогичные АНБ не дают террористам уверенности в том, что правительство прослушивает их разговоры.
Эта история стара как мир: правительство говорит: «национальная безопасность», и естественный и нормальный скептицизм, которому научили нас Отцы-Основатели по отношению к правительству, тут же испаряется. Простой и самый прямой причиной желания силовых структур сохранить программу в тайне, вопреки всему, последовательно сбивая всех с толку, является то, что она попирает закон.
Причины, по которым эта программа якобы может быть необходима, были столь же неубедительны, как и попытки «Таймс» защититься умолчанием. Во-первых, нам сказали, что единственной целью программы были люди, связанные с террористическими организациями, типа Аль-Каеды. И в то же время, большое количество наблюдаемых объектов сделало неприменимыми положения FISA. Я думаю, конституционный адвокат Гленн Гринвальд нашел бы фатальное противоречие в этих претензиях. Если исполнительная власть и вправду знала местонахождение такого большого количества людей, связанных с Аль-Каедой, зачем было пытаться прослушивать их телефоны? Почему было их сразу не арестовать? Это ведь, в конце концов, администрация, которая уже прославилась задержанием людей на неопределенный срок без каких-либо причин, основываясь на, зачастую, шатких подозрениях о связях с Аль-Каедой. И теперь мы должны поверить, что администрация имела информацию о несметном количестве членов Аль-Каеды, но решила оставить их на свободе? Неправдоподобно, и поэтому, похоже, что объектами надзора были многие американцы, не имеющие никакого отношения ни к Аль-Каеде, ни к терроризму.
Затем, нам, в конце концов, сказали, то эта программа, оказывается, была законной – президент получил эти полномочия от Конгресса в 2001 году с «Разрешением на применение военной силы» (AUMF), которое санкционировало военное вторжение в Афганистан. Кажется сомнительным, что все в то время в Конгрессе, понимали AUMF, как предоставление президенту полномочий на неправомочное прослушивание телефонов в нарушение установленного закона. По мнению Брюса Фейна, заместителя министра юстиции в администрации Рейгана, такая интерпретация AUMF должна означать, что президенту также даются полномочия на «вторжения в жилища, вскрытие почты, пытки арестованных, или даже открытие лагерей для перемещенных лиц из числа американских граждан в нарушение федеральных статутов для нужд внешней разведки”. Намек на то, что Конгресс якобы санкционировал такие экстремальные полномочия косвенно, или простым умолчанием, не выдерживает никакой критики. Если такое понимание AUMF является правильным, то «Патриотический акт» становится частично бесполезным. И, наконец, если даже предполагать, что верно утверждение администрации о том, что FISA явно и специфично предназначен для нужд разведки, в то время как в AUMF ничего о внешней разведке не сказано, FISA согласно действующим юридическим принципам автоматически имел бы приоритет над AUMF.
Сама администрация даже не принимает этот аргумент всерьёз. Ведь если впрямую задаться вопросом, то ясно, если бы администрация считала FISA не соответствующим своим требованиям, она бы не стала его менять. Министр юстиции Альберто Гонзалес откровенно признается, что они и не рассчитывали на подтверждение Конгрессом изменений в FISA. Но, несмотря на это, программа была запущена. Это само по себе настораживает, но фактом запуска поправок в рассмотрение администрация противоречит сама себе и обесценивает свои претензии, на то, что AUMF дает им нужные полномочия. Зачем они решили внести изменения в FISA, дабы обрести полномочия, которые у них предположительно уже есть?
Затем, нам сообщили, что АНБ проводит так называемый, «интеллектуальный анализ данных», который означает прочесывание коммуникаций всех американцев, а FISA этого не разрешает (ну, хорошо, я думаю, что не разрешает).
Наконец, есть еще один довод, дающий президенту возможность действовать оперативно для достижения преследуемых им целей. Этот довод тоже не убеждает – существующий закон весьма мягко относится к оперативному наблюдению, разрешая на несколько дней специальный надзор в случае крайней необходимости.
Так какова настоящая цель этой программы? Против кого она направлена и почему? Ответов на эти вопросы не предвидится. Мягкотелую уверенность, что наши лидеры добры и заслуживают доверия, никогда не злоупотребят властью, и не будут украдкой использовать ее в противоречии с законом, трудно разделять всерьез любому, кто верит в свободное общество. Вспомните наставления Джефферсона о доверии между людьми: мы должны остерегаться наших правительственных чиновников, связывая их цепями Конституции, чтобы они не злоупотребляли властью. Злоупотребления в контроле правительства над личностью бывали в прошлом, и они всегда были направлены против политических противников или политических еретиков. Вот почему ограничения на возможные действия властей и были установлены в первую очередь. Фрэнк Черч, бывший сенатором США от Айдахо в течение четверти века, разработал и провел проект реформы надзорных полномочий американских разведывательных служб, заметил еще в 1975, что АНБ, попади оно не в те руки, могло бы позволить правительству «навязать тотальную тиранию, без всякой возможности ей сопротивляться».
Данная конкретная программа, известная как «Программа слежения за террористической активностью» (Terrorist Surveillance Program), будучи обнародованной, привлекла значительное внимание общественности. Но что часто упускалось из виду в последующих обсуждениях, так это то, что исполнительная власть, вероятно, проводила куда более широкую агрессивную деятельность, но ответов на вопросы в этой области мы не получим. На вопрос, производили ли они на территории страны прослушивание телефонных разговоров, несанкционированные обыски и досмотр личной корреспонденции людей, чиновники отвечали, тщательно и уверенно формулируя, что эти вещи не были произведены в рамках программы (то есть, «Программы слежения за террористической активностью») и в рамках нее не обсуждались. Так, может быть, они проводились в рамках какой-то другой программы? Нет ответа.
Затем, когда Министр юстиции Альберто Гонзалес отвечал перед Сенатской Комиссией в феврале 2006, ему задавали вопросы, к примеру, производила ли администрация прослушивание телефонных разговоров на территории страны. «Только не в рамках программы, о которой я свидетельствую» - следовал ответ. Такие действия, сказал Министр юстиции, находятся «за пределами программы, о которой я свидетельствую сегодня».
Мы знаем, что в период времени с 11 сентября 2001 по март 2004 силовые структуры производили действия по надзору настолько не сочетающиеся с американским законом, что Генеральный прокурор Джон Эшкрофт, Директор ФБР Роберт Мюллер и Заместитель Генерального прокурора Джеймс Коми угрожали подать в отставку, если это будет продолжаться. Что же такого силовики наделали, что вызвало такую волну протеста даже среди их единомышленников? Сколько жертв было за это время? Почему мы не слышим ответов – или хотя бы вопросов?
Закон, по ошибке названный «Патриотическим», представленный публике как антитеррористическая мера, в действительности фокусировался на американских гражданах, а не на иностранных террористах. Определение «терроризма» для федеральных преступных целей весьма широко, и таким образом любой законный протест против деятельности правительства может однажды поместить гражданское общество под федеральный контроль. Также, ваши выходы в Интернет могут быть под наблюдением без вашего ведома, и вашего Интернет-провайдера могут принудить предоставлять всю пользовательскую информацию органам охраны правопорядка по первому требованию без ордера и судебного поручения.
Наибольшая проблема со всеми этими новыми полномочиями состоит в том, что они имеют очень малое отношение к борьбе с терроризмом. Надзорные полномочия до крайности расширены, а контроль и равновесие над правительством очень существенно сокращены. Слежка, доносы и внезапные проверки становятся чаще с каждым днем. Большинство постановлений, которых силовые ведомства добиваются в течение многих лет, направлены не на борьбу с терроризмом, а на увеличение их полицейских полномочий по отношению к американскому народу. Федеральное правительство не доказало нам, что оно не смогло выявить и предотвратить атаки 11 сентября, из-за того, что ему не хватило полномочий, которые затем предоставил «Патриотический акт».
Теперь мы знаем, что было множество сигналов, предупреждающих об угонщиках [самолетов; Прим. ред.], которые чиновники просто проигнорировали. Это скорее недееспособность силовых структур, чем нехватка надзорных полномочий. У наших чиновников была информация. Они просто ничего не смогли с ней сделать. А потом они перевернули всё с ног на голову и использовали свой собственный провал, чтобы получить больше контроля над американским народом, запросив новые полномочия, которые все равно не смогли бы предотвратить 11 сентября. Только правительство могло попытаться выйти сухим из воды с такими нелепыми оправданиями.
«Патриотический акт» нарушает Конституцию, дозволяя розыск и преследование американских граждан и их имущества без ордера, выданного независимым судом, на предположительных основаниях. Специальные суды внешней разведки, чьи стандарты не удовлетворяют конституционным требованиям Четвертой Поправки, могут выдавать ордера на просмотр личных записей, включая медицинские и библиотечные карты. Это может делаться в глубокой тайне, и человеку, который передает записи, затыкают рот и заставляют молчать о досмотре. Генеральный прокурор получил полномочия безнадзорно писать «письма национальной безопасности», обязывающие держателей каких-либо ваших личных записей выдавать их правительству для проверки – полномочия, которыми этот прокурор уже злоупотребил. И вам никогда не узнать, что это делалось с вашими записями.
Требование предоставить достаточные основания, прежде чем оспаривать гарантии защиты личной жизни, никак не затруднит расследование террористической деятельности. Во-первых, у федеральных властей есть огромное количество инструментов для расследования и отслеживания активности неграждан, подозреваемых в терроризме. Во-вторых, восстановление защиты Четвертой Поправкой никак не противоречит положениям «Патриотического акта», который снял запреты, препятствующие правительственным силам охраны правопорядка и разведывательным агентствам в доступе к информации.
Требование достаточных оснований для выписки ордера не задержит расследование террористической деятельности. Приготовления могут быть проведены в соответствии с конституцией в случае чрезвычайной ситуации, и разрешения могут быть выданы для дел, в которых у силовиков не хватает времени на получение ордера. Фактически, требование к силовым структурам о предъявлении достаточных основания, может помочь силовикам обращать внимание на реальные угрозы, в связи с чем, исчезнет проблема информационного переполнения, которая сильно затрудняет попытки правительства отследить источники финансирования террористов.
История показывает, что власть, которую мы даем федеральному правительству сегодня, остается у него на неопределенный срок. Как мы можем быть уверены, что грядущие президенты не злоупотребят этой властью? Политически мотивированные налоговые проверки и расследования ФБР были использованы прошлыми администрациями для уничтожения политических противников. Прошлые злоупотребления надзорными органами были первопричиной появления FISA.
Даже некоторые из самых горячих сторонников текущей волны нарушений закона о частной жизни и нападений на гражданские свободы однажды поняли – когда уже Билл Клинтон заявил, что эти полномочия слишком опасны, чтобы вверять их правительству. Джон Эшкрофт, в течение нескольких лет генеральный прокурор при администрации Буша и ярый сторонник «Патриотического акта», не всегда был так безразличен к гражданским свободам. Будучи сенатором США во времена Клинтона, Эшкрофт предупреждал о предполагаемых вторжениях в частную жизнь:
«Администрация Клинтона желает дать федеральному правительству возможность следить за всеми внутренними и международными компьютерными коммуникациями. ФБР хочет иметь доступ к декодированию, систематизации и обсуждению финансовых сделок, личных электронных почтовых ящиков, и личной информацией посылаемой за границу – и всё это во имя национальной безопасности.
Заинтересованность администрации в досмотре электронной почты – это весьма нездоровый прецедент, особенно данное этой администрацией ФБР право записывать чужие разговоры, а налоговой службе – лезть не в свое дело. Каждое средство, с помощью которого люди поддерживают связь, может быть использовано ими для незаконных действий. Тем более это не повод давать Большому Брату ключи от наших е-мейл-дневников, открывать записи наших расходов, читать наши медицинские карты, или переводить наши международные сообщения. ... Это может иметь далеко идущие последствия, касающиеся индивидуальных пользователей, компаний, библиотек, университетов, учителей и учащихся».
Вот четкий пример предупреждения и скептицизма. Но Республиканская администрация хочет тех же полномочий, а все предупреждения улетают дымом к небесам.
Консерваторы осмотрительнее отнеслись к запросу администрации Клинтона о надзорных полномочиях, осознавая, что те запросто могут быть использованы на полицейские или идеологические цели. Например, «терроризм» может быть просто определен как активизм, который теперешняя вашингтонская администрация осуждает. А не далее как в 1970-х, консервативный ученый Роберт Нисбет предупреждал:
«Давно прошел тот день, когда эта фраза [«национальная безопасность»] была ограничена тем, что непосредственно касается реальной войны. Каждому известно, что со времен Второй Мировой войны и президента Ф.Рузвельта эта фраза стала постоянно расширяющимся прикрытием для любых правительственных действий, направленных на применение силы, сокрытие информации и непомерное и непрерывное расширение армии правительственных чиновников. ... Как мы теперь точно знаем, использование ФБР и других силовых ведомств президентами и другими высшими чиновниками исполнительной власти для целей негласного сбора информации, электронной слежки и других подобных вторжений в частную жизнь, восходит напрямую к Ф.Рузвельту, и эта практика с тех времен только расширилась и интенсифицировалась как никогда ранее. И, естественно, эти самодержавные вмешательства со времен Уотергейта оправдываются национальной безопасностью. Из документов очевидно следует, что практика прикрытия национальной безопасностью использовалась каждым из президентов после Ф.Рузвельта».
Судья Эндрю Наполитано недавно спросил: «Почему, собственно, правительственные агенты шпионят за нами? Они работают на нас? Как насчет того, чтобы мы шпионили за ними? За полицейскими, когда они арестовывают и допрашивают людей или собираются нарушить их свободу; за прокурорами, когда они решают, кого обвинять и какие доказательства использовать; за судьями, когда они придумывают, как обойти наши гарантированные права; за членами Конгресса, когда они встречаются с лоббистами, и те пробивают нужное им законодательство и договариваются о том, как бы половчее ограничить наши свободы или залезть в наши бумажники».
Для американца-патриота в таком отношении совершенно нет ничего радикального. Так учили Отцы-Основатели. Если наши критики намерены отречься от Отцов-Основателей, то туда им и дорога. Если они недостаточно честны для этого, то должны, по крайней мере, воздерживаться от осуждения тех из нас, кто еще верит в мудрость оставленную Основателями потомкам.
На карту поставлено гораздо больше, чем нарушение права на личную жизнь и неконституционные обыски, хотя, и эти вещи также важны и опасны. К примеру, президент в одном из своих письменных документов в явном виде поддержал применение силы и пыток, вопреки постановлениям Конгресса. Меморандум Министерства обороны говорит о том же.
Прежде всего, оставив пока в стороне требования закона, американский народ и правительство никогда не должны санкционировать применение пыток нашими военными и разведывательными ведомствами. В приличном обществе никогда не примут и не оправдают пытки. Они дегуманизируют обоих – и палача и жертву, и к тому же редко дают надежные результаты. Пытки, производимые негодяями из числа американских солдат и агентов, подвергают риску всех американцев, особенно наших рядовых солдат, размещенных в десятках опасных мест по всему земному шару. Нетрудно представить ситуацию, когда американских солдат и путешественников берут в заложники в качестве своеобразной компенсации за Абу-Грейб.
А за этим еще и угроза, следующая из отсутствия контроля над исполнительной властью. Юристы силовых структур высказывают претензию на то, что полномочия президента, как главнокомандующего перевешивают федеральный закон о запрете на пыток. Но довод в пользу чрезвычайных обстоятельств военного времени приводился и приводится снова и снова, всегда со скверными для нас результатами и ущемлением наших свобод. Война использовалась президентами для оправдания заключения в тюрьму американских граждан японского происхождения, для ограничения свободы слова, для приостановления habeas corpus [гарантии основных личных свобод; Прим. ред.], и даже для контроля частных предприятий. Вот почему точно во время кризиса мы должны как можно точнее придерживаться Конституции, а не отказываться от нее. Основатели специально подчеркивали тему консолидации власти во время войн и национальных катастроф. Война не оправдывает приостановление действия законов об убийстве, процессуальных норм или пренебрежение Второй Поправкой.
Священное право habeas corpus тоже пало жертвой войны с террором. Military Commisions Act от 2006 года дает президенту власть задерживать людей на неопределенный срок и отказывать обвиняемым в любую реальной возможности ответить на предъявленные обвинения. По сути, этот закон антиамериканский. Название закона может оставить ложное впечатление о том, что подпадающие под его действие могут хотя бы представить свое дело военному трибуналу. Но это не так. Если президент захочет покарать обвиняемого «вражеского пособника», он может представить его этой комиссии. Но по закону он не обязан этого делать и скорее согласится оставить человека в тюрьме навечно – он волен выбрать такой способ действий.
Законодательство дает возможность легально вернуться к практике, которую администрация уже проводит. Али Салех Калах аль-Марри, гражданин Катара, женат, пятеро детей, жил в Америке легально в 2001 году, пока не был голословно обвинен в причастности к событиям 11 сентября. Его дело дошло до суда в июле 2003. Что бы там ни было по существу дела против него, но далее происходит изумительный отход от американских принципов и традиций. Прежде чем дело дошло до суда, президент вдруг объявил аль-Марри «вражеским пособником», после чего все обвинения гражданским судом были с него сняты, и он был посажен в военную тюрьму, бессрочно.
Нужно прислушаться к своим чувствам: возможно ли терпимо относиться к президенту, у которого есть право сажать людей на неопределенный срок, даже пожизненно, и при этом не позволять им узнать, в чем их собственно обвиняют. Повод – преступники и террористы не должны выходить на свободу. Приверженцы Конституции просто утверждают, что люди, по крайней мере, имеют право защищаться от выдвинутых голословных обвинений.
Дело Хосе Падилла (Jose Padilla) вообще поразительно. Сначала мы слышим, что Падилла планировал заложить радиологическую («грязную») бомбу в одном из американских городов. Правительство ничтоже сумняшеся обвиняет его в преступлении, в котором он признался под пыткой. Окончательные обвинения, выдвинутые против него гораздо более неопределенные и менее интересные.
Но федеральное правительство не выдвинуло против него обвинений сразу. Вместо этого, Падилла был объявлен «вражеским пособником» и, следовательно, послан в тюрьму на неопределенный срок, без предъявления ему каких-либо обвинений. Единственной причиной предъявления Падилле обвинения через три с половиной года, была боязнь администрации, что Верховный Суд воспротивится такому с ним обращению. При слушании его дела администрация могла бы возразить Суду, объявив, что Падилла получил суд, которого добивался, и, следовательно, его жалобы спорны.
В течение трех с половиной лет, которые он содержался под стражей, Падилле пришлось выдержать много разных пыток. Содержащийся в одиночном заключении Падилла был подвергнут лишению сна. В камере его травили ядовитыми испарениями. Его камера была ужасно холодной большую часть времени. Он был накачан наркотиками, дезориентирован и ему угрожали всевозможными ужасными перспективами.
Для нас настало время проснуться. Мы позволили президенту похитить американского гражданина на американской земле, объявить его «пособником врага» (обвинение, которое обвиняемый не может опротестовать, выдвигаемое президентом секретно и без разглашения), задержать на неопределенный срок, отказать ему в праве на законное разбирательство и подвергнуть бесчеловечным издевательствам. Можем ли мы не обеспокоиться при таком положении дел? Или мы так ослеплены пропагандой, забывшей об основополагающих принципах Америки и законодательных гарантиях, что вернулись к британскому законодательству восьмисотлетней давности? Это возмутительное преступление против Америки и ее Конституции. Утверждения о том, что такие средства будут использоваться только против плохих парней, не стоит даже и слушать.
В апреле 2006, обладатель Пулитцеровской премии фотограф «Асошиэйтед пресс» Биляль Хуссейн был арестован американскими военными в Ираке и присоединился к почти четырнадцати тысячам захваченным правительством США по всему миру. Он не был обвинен ни в каком преступлении, а запросы из «Ассошиэйтед пресс» натыкались на «глухую стену» молчания. «АП» безуспешно добивалась его освобождения, или хотя бы предъявления ему формального обвинения.
«АП» наконец было сказано, что их фотограф замешан в похищении двух журналистов в Рамади, но эта история лишена всякой логики: журналисты, когда их спросили, ответили, что Хуссейн им очень помог, после того как их отпустили, ведь у них не было ни машины, ни денег. Та неправдоподобная история никак не помогла переломить бытующее мнение, что настоящей причиной ареста фотографа «АП» были фотографии, сделанные им в зоне боевых действий, которые выставляли в неприглядном свете американских военных.
Что произошло с нашей страной и с ее имиджем во всем мире, и почему мы позволили этому случиться? В этой книге я попытался по возможности ссылаться лишь на некоторые части законодательства, так как я предпочитаю сосредоточиться на идее, а не на отдельных моментах, да и не имею особого интереса писать политический справочник. Здесь я должен сделать исключение, поскольку часть законопроекта, который я внес в Конгресс в конце 2007, кратко отражает мои взгляды на гражданские свободы и исполнительную власть в свете войны с террором. Отсылаю вас к American Freedom Agenda Act от 2007 года.
Среди прочего законопроект:
• отменяет Military Commisions Act от 2006 года;
• запрещает использовать признания, полученные под пыткой как доказательства в любом из гражданских и военных судов;
• подчиняет надзорную деятельность спецслужб требованиям FISA;
• дает Палате Представителей и Сенату возможность опротестовать в суде любой подписанный президентом указ, который показывает намерение спецслужб проигнорировать любое из положений закона;
• предусматривает, что ничего в Законе о Шпионаже от 1917 года не ограничивает журналистов в публикации информации полученной от силовых структур или Конгресса, «за исключением публикаций, могущих нанести прямой, безотлагательный и невосполнимый вред национальной безопасности Соединенных Штатов».
Кроме того, законопроект ограничивает полномочия президента на создание военных трибуналов для обвинения в военных преступлениях: «только в тех местах, где ведутся военные действия против Соединенных Штатов, и где скорый суд необходим для сохранения свежих улик, либо чтобы предотвратить местную анархию». Он запрещает «любые бессрочные аресты какого-либо лица по обвинению в пособничестве врагу, при отсутствии доказательств, что данное лицо прямо участвовало в боевых действиях против США, при условии, что ни один гражданин Соединенных Штатов не может быть арестован как незаконный вражеский пособник». Любой индивид, арестованный Соединенными Штатами как вражеский пособник, «должен иметь право ходатайствовать об исполнительном листе habeas corpus под разделом 2241, статьи 28, Кодекса Соединенных Штатов».
Закон также гласит: «Ни один офицер или агент Соединенных Штатов не может похищать, заключать в тюрьмы, или пытать кого-либо за границей, основываясь только на вере президента, что субъект похищения, заключения в тюрьму, или пыток является вражеским пособником; похищение подозреваемых допускается только в случае, если применяется для доставки их с целью проведения судебного процесса или допроса для сбора разведывательных данных перед трибуналом, соответствующим международным нормам по объективности и по ведению процесса». Выявленные нарушения этого раздела наказываются как тяжкие уголовные преступления. Меня поражает то, что такой законопроект вообще стал нужным в Америке. Это же принципы, которые должны не просто исполняться президентами, но и быть их искренними убеждениями.
Тем из нас, кто еще упоминает Конституцию и наши обязанности ее соблюдать, иногда кратко отвечают: «Мы на войне». Да, мы действительно ведем необъявленные войны в Ираке и Афганистане, а также бесконечную войну с терроризмом по всему миру. Но если президент требует особых полномочий на военный период, а мы ведем необъявленные войны без начала и без конца, то когда же кончится срок этих экстраординарных полномочий? Поскольку терроризм никогда не будет побежден окончательно, должны ли все будущие президенты иметь право действовать без оглядки на Конгресс и Конституцию, просто отвечая всем: «Мы на войне»?
В конце 2007 года сенатор Джефф Сейшнс заявил: «Некоторые люди в этой Палате любят Конституцию больше, чем национальную безопасность. Мы все должны отослать президенту Бушу письмо с благодарностью за то, что он защищает нас». Какими же идиотами надо считать американцев, чтобы ожидать от них веры в такую дешевую пропаганду?
Война с террором, тем не менее, имеет нежелательные и опасные внутриполитические последствия. Такие же последствия имеет и война с наркотиками. Я говорю так, не надеясь приобрести себе популярность: мнения людей так глубоко укоренились, что крайне трудно заставить их хотя бы беспристрастно обсуждать этот вопрос.
Но мы должны его рассмотреть. Мы серьезно ошибаемся, если считаем, что работа правительства заключается в том, чтобы искоренять наши плохие привычки или заменять собой те общественные институты, которые несут ответственность за формирование общественной морали. Наша слепая вера в правительство вновь приносит негативные результаты. Экономист Дэн Клейн пишет: «Множество исследований и высказанных мнений возлагают на нее [войну с наркотиками] ответственность за рост уличной преступности, бандитской активности, подделку наркотиков, полицейскую коррупцию, загруженные суды и переполненные тюрьмы. Запрет наркотиков порождает черный рынок, который общество не может контролировать».
Война с наркотиками имеет особенно опасные последствия для районов, в которых проживают национальные меньшинства, так как даже добропорядочным родителям становится сложно внушать детям правильные моральные ценности. Сверхдоходы, порожденные черным рынком, делают наркодилеров внешне процветающим сектором общества, родителям же становится труднее убедить детей избегать таких доходов и стремиться к менее оплачиваемой, хотя и более почетной работе. Конец федеральной войны с наркотиками немедленно отобрал бы доходы у наркокоролей, которые развязали новую волну террора на улицах наших городов. В результате порядочные американцы, которые живут там, наконец, почувствовали бы себя в безопасности.
Несмотря на то, что многие консерваторы поддерживают федеральную войну с наркотиками, все возрастает число тех, кто подобно Уильяму Ф. Бакли относится к ней скептически. Консервативный экономист Томас Сауэлл находит всю войну с наркотиками более утопичной, чем консервативной: «Что имело бы куда больше смысла [чем текущая политика], так это признать, что мы не Бог, что мы не можем жить жизнью других людей или спасать людей, которые этого не хотят, снизить доходность наркотиков путем декриминализации рынка. Отмена наказания положила бы конец бутлегерским бандам».
Это не такая уж и новость для христианской традиции. В «Трактате о законе» из «Суммы теологии», Фома Аквинский объясняет (цитируя Августина), что не все пороки должны преследоваться законом. Человеческий закон должен карать все, что ведет к непосредственному причинению физического вреда другим; Аквинский приводит убийство и кражу как примеры. По отношению к деяниям, которые не ведут к физическому вреду или ограблению (какой бы нематериальный ущерб они не причиняли), следует воздерживаться от законодательного наказания, если оно принесет еще большее зло - точка зрения, которая весьма напоминает проводимую здесь мной.
Более того, закон не может сделать плохого человека хорошим. В соответствии с воззрениями Аквинского, это может сделать только Божья благодать. Закон в этом просто некомпетентен. Закон может только обеспечить мир и порядок, в рамках которого люди ведут свои дела. Множество вещей крайне важных для жизни общества делается отнюдь не в силу закона, а в рамках гражданского общества, семей и сообществ. Эти полезнейшие влияния, никак не связанные с законом, играют основную роль в моральном развитии индивидов. Мы не должны увиливать от собственной ответственности, поручая политикам – которые уж точно и сами не без греха – нести эту важную функцию.
Когда начинаешь изучать реальную историю федеральной борьбы с наркотиками, открывается такое нагромождение лжи, ханжества и невежества, что просто лишаешься речи.
Как минимум в одной из областей те, кто ратовал за запрет алкоголя, были честны: Конституция не дает федеральному правительству права просто запрещать такие вещи. Когда обсуждалось введение сухого закона, все поняли, что для этого требуется конституционная поправка. И для того чтобы запретить конкретный вид наркотика, Налоговый закон Харрисона от 1914 года просто обложил его запретительно высокими налогами. Никто не смог бы платить такой налог, поэтому каждый, задержанный с «субстанциями», указанными в законе, обвинялся не во владении, которое не преследовалось уголовно, а в уклонении от налогов.
А теперь я расскажу вам об одном особенно интересном факте из истории запрещения марихуаны. Существенным моментом, который повлиял на все обсуждения данного запрета, была связь его с мексиканцами, с которыми в то время она широко ассоциировалась. В сенате штата Техас один из сенаторов заявил: «Все мексиканцы абсолютно сумасшедшие и делает их такими эта трава». Похожие слова можно было услышать во многих штатах по всей стране. Гэрри Эшлингер, возглавлявший федеральное правительственное Бюро по наркотикам ,однажды сказал что «основной причиной по которой надо запретить марихуану – это ее влияние на вырождающиеся расы». Это не оговорка: Эшлингер запросто раздавал такие комментарии направо и налево.
Появившийся в результате Закон о налоге на марихуану от 1937 года (да-да, федеральному запрету всего семь десятилетий!) – не имел ничего общего с наукой и медициной, зато очень многое с этнической рознью, карьерными устремлениями в Бюро по наркотикам, дискриминацией и пропагандой в желтой прессе. Слушания по этому важнейшему вопросу заняли всего два часа, слишком мало для того, чтобы разобраться с ее воздействием на здоровье – основной, как все ошибочно полагают, причиной ее запрета.
По вопросу было заслушано всего два эксперта. Одним из них был Джеймс Мюних, профессор, который заявил, что ввел активное вещество марихуаны тремстам собакам и две их них умерли. На вопрос, почему он выбрал собак как аналог для моделирования реакций человека, он окрысился: "Я не знаю! Я не собачий психолог".
Мы можем твердо утверждать, что этот профессор никаким собакам этого ингредиента не вводил, так как он был впервые лабораторно выделен в Голландии годами позже. Но запомните этого товарища.
Другим экспертом был Уильям Вудворт, который представлял Американскую медицинскую ассоциацию. Он высказался против законопроекта, как не подтвержденного медициной продукта невежества и пропаганды. Он заявил: «Американская медицинская ассоциация не имеет свидетельств того, что марихуана является опасным наркотиком». На что один и конгрессменов ответил: «Доктор, если вы ничего не хотите сказать в поддержку закона, почему бы вам не отправиться домой?»
В Конгрессе все обсуждение национального запрета марихуаны заняло полторы минуты.
«Мистер Спикер, о чем этот законопроект?» - спросил конгрессмен от Нью-Йорка.
«Я не знаю, - было ему ответом, - он о том, что нам делать с чем-то, называемым марихуана. Я думаю это какой-то наркотик».
Второй вопрос от конгрессмена: «Мистер Спикер, поддерживает ли этот законопроект Американская медицинская ассоциация?»
Как мы помним, АМА была против законопроекта. Но Спикер ответил: «Их доктор Вентворт [sic!] был здесь. Они поддерживают законопроект на сто процентов».
И этой ложью завершились все дебаты.
В 1937 году законопроект был принят, Эшлингер созвал национальную конференцию, на которую пригласил всех, кто что-либо знал о марихуане, кого смог найти. Из 42 человек, 39 в той или иной степени высказались, что не понимают, зачем их сюда пригласили, и что они мало что знают о предмете. Остальные трое были: 1) Уильям Вудворт от АМА, 2) его ассистент, 3) Джеймс Мюних, профессор с собачками.
Вы можете сами догадаться, что случилось потом. Джеймс Мюних, единственный на всей конференции, кто соглашался с позицией Эшлингера по марихуане был назначен Официальным Экспертом в Федеральном Бюро по наркотикам. Единственный человек, который согласен с позицией правительства, назначается Официальным Экспертом! Если это не хрестоматийный случай того, как действует правительство, то я не знаю, что будет лучшим примером.
Теперь вспомните заявление Эшлингера – от которого он потом отказался под давлением медицинской общественности - что марихуана "это наркотик, вызывающий привыкание, приводящий наркоманов к сумасшествию, преступлениям и смерти". В конце 1930-х –начале 1940-х годов защитники этой точки зрения, комментируя серию хорошо освещенных в прессе судебных процессов об убийствах, охотно цитировали эту фразу, предполагая (что бы вы думали?), что преступники перед совершением насилия употребляли наркотики.
На одном из таких судов приснопамятный Официальный Эксперт был призван, чтобы доказать, что марихуана вызывает сумасшествие. В своих свидетельских показаниях в суде Ньюарка, штат Нью-Джерси, Мюних сообщил, что испытывал этот наркотик на себе. На вопрос, что происходило, когда он принял наркотик, он ответил: «После двух затяжек марихуаны мне показалось, что я превратился в летучую мышь». И пятнадцать минут летал по комнате, добавил он.
Поверите ли, это все доказательства, которые он представил. Обвиняемые теперь знали что говорить: «После двух затяжек марихуаны мои клыки выросли до шести дюймов и обагрились кровью». Вот и все доказательства того, что марихуана вызывает сумасшествие.
Между тем, Эшлингер сообщил Мюниху, что его должность Официального Эксперта окажется под угрозой, если тот продолжит утверждать, что превращался в летучую мышь. Тот и перестал.
В 1970 году федеральное правительство отменило налоговые меры, и просто ввело запрет на ряд веществ. Никаких конституционных обоснований представлено не было.
Мы не относимся к алкоголикам как к преступникам и не заключаем их в тюрьмы. Такого видимо никогда и не увидим, так как политики сами наслаждаются алкоголем. Проблема наркотиков – аналогична – это проблема медиков, а не полицейских. Семья, церковь и общество должны понимать свою ответственность за то, что люди отравляют себя наркотиками. Загружать наши суды и тюрьмы делами, состоящими в том, что у человека обнаружено микроскопическое количество запрещенных веществ и которые никогда не причиняли никакого вреда другим, пожирает ресурсы, необходимые для борьбы с настоящими опасными преступниками, которые угрожают нам. За последние два десятилетия по делам, связанным с наркотиками было заключено под стражу больше людей, чем за все остальные преступления вместе взятые. И это не считая продолжающейся эрозии наших гражданских свобод, за которые война с наркотиками также ответственна.
Провал в федеральной борьбе с наркотиками очевиден хотя бы из того факта, что правительство не может предотвратить употребление наркотиков в тюрьмах, которые окружены вооруженной охраной. Факт остается фактом – наркотики не перестали быть доступными для тех, кто хочет их употреблять. Это кошмарный сценарий развития событий, которого все боятся; но они не могут осознать, что мы уже к нему пришли. Опрос за опросом в большинстве высших учебных заведений подтверждают, что студенты легко могут достать наркотики, если того хотят. Так и работает черный рынок: запрещение товара, который востребован, не отменяет его востребованности, но просто порождает более опасные и нежелательные каналы доставки этого товара, дает криминальному сектору экономики новый источник дохода и власти. Как и со многими другими вещами, конституционным методом действий будет оставить федеральное правительство за кадром и отдать решение вопроса штатам.
Независимо от нашей позиции по войне с наркотиками в целом, мы обязаны согласиться с разрешением медицинского использования марихуаны. Использование этого запрещенного сейчас препарата могло бы облегчить невыносимые страдания бесчисленных пациентов. Как можем мы отвергать поддержку свободы и индивидуальной ответственности в данном, очевидном случае? Какой вред это нанесет кому-либо, если мы позволим нашим согражданам, мучающимся болью, найти необходимое им облегчение? Что это за «сострадательный консерватизм»?
Как обычно, это грубое нарушение Конституции получает поддержку обеих партий. Администрации Клинтона угрожала штатам, разрешившим медицинское применение марихуаны, подвергнуть уголовному преследованию врачей, которые будут ее прописывать. В 2005 году назначенные Клинтоном судьи Верховного суда Рут Бадер Гинзбург и Стефен Брейер поддержали претензии правительства на запрет медицинского использования марихуаны для тех штатов, которые проголосовали за ее разрешение. (Алабама, Миссисипи и Луизиана, которые не разрешили медицинского использования марихуаны и имеют жесткие антинаркотические законы, выпустили совместное заявление о том, что, несмотря на то, что они не согласны с политикой Калифорнии, они еще больше возражают против того, чтобы федеральное правительство имело возможность влиять на эту политику и применять свою власть в этой области).
Конституционные аргументы в пользу разрешения федеральному правительству карать медицинское применение марихуаны даже в штатах, где местные органы его разрешили – это оскорбление для американского народа. Они основаны на полном непонимании положений Конституции, касающихся коммерции и сферы применения этих положений. Однако если вы хотите понять как эти положения используются теми, кто понимает настоящее намерения создателей Конституции, обратитесь к красноречивому особому мнению, высказанному судьей Кларенсом Томасом по делу Гонсалес vs (против) Райх (2005).
Свободы личности, которые я описываю, касаются не только индивида, но и включают его семью и домохозяйство. К примеру, я всегда поддерживал семьи с домашним обучением, идеология которого распространяется от воззрений вермонтских «зеленых» до южных евангелистов. Я всегда говорил, что правительство не владеет своими гражданами – и не владеет вашими детьми. Очень плохо, что некоторые родители принуждаются к оплате обучение своих детей, которое они не только не считают полезным, но и которое они и не одобряют с философской или религиозной точки зрения (я когда-то очень интересовался тем, почему люди, которые вроде бы вполне понимают, что неправильно требовать у людей деньги на поддержку религий, которые они не разделяют, без колебаний проделывают то же в случае сбора денег на образование, философии которого люди не приемлют). Хуже того, в некоторых случаях, они вынуждены лавировать между законами, чтобы все же дать детям образование, которое они считают нужным.
Можно написать длинную книгу о том, как правительство вмешивается в законные права семей, но давайте рассмотрим один пример, который интересен еще и тем, что почти не освещался в масс-медиа. В 2004 году президентская инициатива, под названием Новая комиссия свободы выпустила доклад, в котором предлагала ввести принудительное обследование психического здоровья, начиная с дошкольного возраста. Несмотря на то, что программа не была принята на федеральном уровне, гранты все равно были отправлены в штаты для введения пилотных программ в соответствии с докладом. Я думаю, все поняли, что это значит.
Перед тем, как обсуждать, насколько отвратительно это предложение, давайте посмотрим, кто, очевидно, выигрывает от этого решения: фармацевтическая индустрия. Мало сомнений остается в том, что в результате этой программы у дополнительных миллионов детей сразу обнаружится потребность в психотропных препаратах. Около 2.5 миллионов детей уже используют эти препараты, при этом (по данным журнала Американской медицинской ассоциации) в период с 1991 по 1995 произошел трехкратный рост. Цифра выросла еще в пять раз с 1995 по 2002 годы.
Хорошо ли это? Мы склонны относиться к этому скептически. Отсутствуют данные о долгосрочных последствиях приема психотропных препаратов детьми, чей мозг еще развивается. Медицинская наука не проводила исчерпывающих исследований каждого препарата, так что может получиться, что мы накачиваем наших детей наркотиками. Краткосрочные побочные эффекты уже проявляются у многих детей, в то время как многие родители уже подверглись преследованию органов опеки за то, что отказываются давать препараты своим детям. Еще сложнее станет противостоять режиму, если будет введена программа исследования ментального здоровья. Диагностика многих отклонений весьма субъективна, а врач Карен Эффрем даже высказывает опасения, что дети могут таким образом преследоваться за то, что исповедуют религиозные или политические взгляды, отличающиеся от ортодоксальных.
Ключевой вопрос состоит в том, по какому праву правительство вмешивается в эту область. Вопрос психического здоровья – это, очевидно, вопрос исключительно родителей и их врачей. Какой свободный человек отдаст сокровенные вопросы психического здоровья своего ребенка бездушным правительственным чиновникам?
Даже когда появился этот доклад, я пытался заблокировать финансирование этой программы. Мои оппоненты расценили это как слишком резкую реакцию. Но так ли это в свете обычных методов действия правительства? Если история правительственного вмешательства чему-либо нас учит, то сейчас самое время сражаться против деспотических и абсурдных программ до того, как они утверждены, так как после утверждения их невозможно будет искоренить. Их нужно блокировать до того, как они получили шанс начать действовать. Иначе локальные программы с федеральным финансированием будут тихо расти и шириться, пока мы в результате не получим обязательную программу ментального сканирования. Так бывает всегда.
Я упомянул этот пример не потому, что он сейчас наиболее сильно угрожает нашей республике, а потому что случай очень разоблачающий: доклад, родившийся в недрах исполнительной власти рекомендует поголовное ментальное сканирование всех американских детей, но не получает никакого внимания. Даже поколение назад медиа раструбили бы об этом случае, и американские родители отвергли бы его так, что никто бы не посмел поднять его еще раз. Этот пример еще и очень полезен в качестве иллюстрации того, как правительство начинает наступление на наши гражданские права – в ограниченном масштабе и полное сладких речей – и как группы специальных интересов, в данном случае психиатрический истэблишмент и фармацевтическая отрасль, пробивают решения, которые позволяют им откусить кусок общественного пирога (я прямо-таки упиваюсь своей искренней верой в то, что только в результате простого стечения обстоятельств эти люди получат новые миллионы клиентов).
Наша Конституция была написана для того, чтобы ограничивать правительство, а не людей. Правительство всегда имело соблазн перевернуть эту истину вверх ногами. Как сказал однажды Джордж Вашингтон, один из основателей нации: «Правительство – это не благоразумие, это не красноречие; это власть. Как огонь оно – опасный слуга и страшный господин.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии