В предыдущей главе я доказывал, что простая форма выражения либертарианского принципа приводит к неприемлемым выводам и, поэтому, не может быть принята. В моральном принципе, который допускает, что всем следует запретить дышать, нет очевидного логического несоответствия, но вряд ли многие сочтут такой принцип подходящим.
Один из возможных ответов заключается в том, что либертарианство – это абсолютный принцип, базовая ценность, которую нельзя отвергнуть, но что она не выражается в полной мере простыми утверждениями, которые я критиковал. Если эти утверждения содержат только приближенное значение более сложного и изощренного описания либертарианской морали, неудивительно, что приближенная формула иногда терпит поражение в сложных ситуациях.
Я весьма симпатизирую такой точке зрения, но она не помогает ответить на действительно глобальные вопросы, по крайней мере, пока кто-то не изобретет адекватное определение того, что в действительности представляют собой либертарианские принципы. Философия морали – институт достаточно древний, и скорость его развития в последние столетия не отличалась быстротой, так что я, пожалуй, не буду задерживать дыхание, ожидая, пока это случится.
Следующее мнение, которому я также симпатизирую, заключается в том, что в мире существует ряд важных ценностей. Их нельзя структурировать в виде простой иерархии, по крайней мере, в ближайшем будущем. Свобода личности является важной ценностью сама по себе, не просто как средство к достижению счастья, поэтому нам не хотелось бы жертвовать большой долей личной свободы взамен на малую толику счастья. Но свобода – не единственная ценность, и не настолько важная по сравнению с другими ценностями, так что мы не желаем жертвовать неограниченным количеством счастья ради небольшой доли свободы.
Третий возможный взгляд утверждает, что конфликт между либертарианскими и утилитарианскими ценностями только кажется значимым. Возможно, существует глубокая связь между ними, так что либертарианская этика, понятая правильно, представляет собой набор правил, которые ведут к достижению максимального человеческого счастья. В таком случае те примеры, которые я приводил в предыдущей главе против этого аргумента можно интерпретировать, как комбинацию ошибок в предположении того, что может происходить (по какой-то причине подобные ситуации в действительности не могут случаться), и ошибок в отношении того, что заключено в смысл правильного определения либертарианского принципа. Что-то в этом напоминает мне аргументы либертарианских философов, которые утверждают, что принципы надо выводить не путем генерализации из того, что им кажется верным или неверным, а путем выведения ряда правил, соответствующих природе человека.
Одним аргументом в защиту этого подхода является его соответствие наблюдению, что либертарианство и утилитарианство, хоть и будучи весьма разными, в принципе, часто приводят к одним выводам. На протяжении всей книги я много раз использовал практические аргументы в защиту либертарианских выводов. Поступая таким образом, я демонстрировал очевидность того факта, что потенциальные разногласия между двумя подходами, которые я обсуждал в предыдущей главе, являются скорее исключением, чем правилом. В Главе 31 я попытался показать, что анархо-капитализм стремится к выработке либертарианских законов. Ключевым моментом в этом доказательстве служило мое утверждение, что ценность права на жизнь гораздо сильнее ценности, которую кто-либо приписывает возможности контролировать жизни других – или, иными словами, увеличение количества свободы имеет тенденцию к росту общей выгоды.
Четвертая возможность, и последняя, которую я рассматриваю, говорит о том, что либертарианство неверно по сути своей, а нам следует выбрать утилитарианизм. Согласно строгой позиции утилитарианцев, правила, действия, этические нормы следует рассматривать только по их влиянию на общее (некоторые утилитарианцы сказали бы "усредненное") человеческое счастье. Все, что увеличивает количество счастья – хорошо, а что уменьшает – плохо. Тогда либертарианские принципы оцениваются как средства, набор правил, которые часто ведут к росту общей выгоды, и их следует отвергать, если они ведут к обратному. Опять таки, это является возможной интерпретацией требований вывода либертарианских правил из природы человека, в то время как, по моему собственному опыту, ее желают признавать далеко не все из тех, кто делает подобные заявления.
Один аргумент против утилитарианизма гласит, что он не может заключать в себе верное моральное правило, потому что нет способа определить, следуем мы ему или нет. Мы не можем проследить полезность других людей и, поэтому, не можем судить о том, что повысит эту полезность. Даже если бы мы могли наблюдать полезность отдельного человека, мы не знаем, как сравнивать уровень полезности разных людей, а поэтому не можем судить, компенсирует ли рост выгоды для одного человека ее снижение для другого.
Я нахожу этот аргумент неубедительным. Представьте себе, что вы выбираете подарок. Если вы совершенно не осведомлены о том, что радует других людей, покупка подарка происходит наугад: можно с тем же успехом открыть случайную страницу в каталоге Sears, швырнуть в нее дротик, и купить то, что изображено в том месте, куда вы попали. Никто не согласится с таким выбором подарков, в противном случае мы не покупали бы подарки вообще.
Давайте рассмотрим ущерб, возмещаемый через суд. Если мы действительно ничего не знаем о том, что представляет собой полезность для других людей, как суд может решить, какой объем возмещения положен за, скажем, мою сломанную руку? Ведь все, что знает судья, это то, что мне посчастливилось сломать руку. Допуская, что мне это удовольствия не доставило, он не может знать, измеряется ли ущерб от перелома руки в пении или в миллиардах долларов.
Мы дарим подарки и возмещаем ущерб, и мы не считаем, что полезность для людей совсем неразличима. Что мы знаем, или, по крайней мере, во что многие верят, так это то, что каждый из нас имеет лучшее представление о стоимости своих ценностей, и что поэтому люди обычно лучше решают сами, что они хотят для себя. Это один из основных аргументов в защиту свободного общества. И это значительный шаг вперед от утверждения, что мы ничего не знаем о том, что ценят другие люди.
Даже если бы мы не имели никакого понятия о ценностях других людей, это не означало бы, что мы не можем построить общество, основанное на стремлении к достижению максимальной общей выгоды. Каждый знает свои ценности, так что если всех нас объединить, мы будем в курсе ценностей любого другого человека. Чтобы максимально увеличить всеобщую полезность общества, нам нужно было бы выработать правила и институты, которые использовали бы такую информацию при помощи определенной децентрализованной системы принятия решений, где каждый человек принимает решения, требующие непосредственно тех знаний, которыми обладает именно он.
Конечно, это не просто абстрактная возможность. Один из самых сильных аргументов в защиту идеи позволить свободное взаимодействие людей на рынке, управляемое институтами имущественного права, говорит о том, что это лучший из известных способов использовать разрозненное знание общества, включающее знание каждого индивидуума о своих собственных ценностях. Сфера экономики благосостояния во многом состоит из анализа правил, которые ведут к оптимальным результатам при определенных обстоятельствах, где результаты оцениваются в рамках предпочтений рассматриваемых личностей. Одним из основателей современной экономики, включающей в большой мере и экономику благосостояния, был Альфред Маршал, экономист и утилитарианец, который частично рассматривал экономическую теорию, как прием выведения способа максимального увеличения всеобщей выгоды.
Даже если можно наблюдать предпочтения индивидуальной личности, напрямую или сквозь призму действий человека, проблема их сравнения все равно остается. Как мы можем определить, обеспечивает ли что-то, что одному выгодно, а другому убыточно, чистый рост общечеловеческого благоденствия?
Я убежден, ответ в том, что мы, возможно, не в состоянии хорошо сравнивать такие вещи, или четко описывать, как мы это делаем, но мы все же делаем это. Когда вы решаете пожертвовать десять долларов на еду и одежду для кого-то, кто пострадал от пожара, вместо того, чтобы добровольно выписать чек на эту сумму в пользу случайного миллионера, вы тем самым демонстрируете мнение о том, для кого из них эти деньги представляют большую ценность. Когда вы решаете, куда отправитесь с детьми в каникулы, вы проводите сложную оценку места, включающую размышления о том, что лучше повлияет на размер их общего счастья – кемпинг в лесу или купание на морском берегу. Мы не можем свести подобное решение к четкой калькуляции, но мало кто из нас сомневался бы в том, что несчастье от укола булавкой меньше, чем несчастье, испытанное замученным до смерти человеком.
Утилитарианство может существовать, как моральное правило. Сложность его применения к проблемам реального мира значительна, но так же значимы и трудности применения любого альтернативного правила, например, снижения насилия. Можно столкнуться с похожими проблемами при определении количества насилия и при поиске компромисса между ростом ущерба по отношению к одному человеку и уменьшающемуся ущербу для другого.
Утилитарианство может существовать, как моральное правило, но оно не единственное, которое я хотел бы принять. Почему? По той же причине, по которой я отвергаю все простые формы утверждений либертарианцев – потому что я могу гипотетически выстроить ситуации, в которых мне кажется очевидным, что это правило дает неверный ответ.
Представьте, что Вы – шериф небольшого городка, пострадавшего от серии особенно жестоких убийств. К счастью, убийца покинул город. К несчастью, жители города не верят, что убийца уехал, и объясняют ваше заявление, что его в городе нет, тем, что Вы таким образом оправдываете свою некомпетентность и неудачу в его поимке.
Поднимаются волнения. Если убийцу не нашли, три-четыре невинных человека, подозреваемых в преступлениях, подвергнутся линчеванию. Есть альтернатива. Вы можете арестовать кого-то, чтобы произвести впечатление. Проблема исчезнет, как только его осудят и повесят. Вы поступите так?
Согласно утилитарианской морали, ответ очевиден – да. Убивая одного невинного человека, вы спасаете несколько, и у вас нет причин считать, что жизнь одного убитого вами человека стоит больше, чем жизни тех, кого вы спасли. Вы сами можете испытать личный ущерб, зная, что осудили невинного человека, но, в конце концов, если станет совсем плохо, вы всегда можете покончить с собой, что будет выгодно для хотя бы одной человеческой жизни.
Я не желаю принимать этот вывод. В одном из случаев, приведенных мной ранее, я сказал, что я бы украл. В данном случае я бы не сажал невинного. Может быть, я так поступил бы, если бы на кону были жизни миллиона людей, но для выгоды одного или двух – нет. Следовательно, я не утилитарианиец.
Хотя я отвергаю утилитарианство, как окончательный стандарт, определяющий то, что должно и не должно быть, я верю, что обычно утилитарианские утверждения – лучший способ защиты либертарианских взглядов. В то время как большинство людей не верят, что достижение максимального человеческого счастья – это единственное, что имеет значение, большинство убеждены, что человеческое счастье – это важно. Либертарианцы не единственные, кто избегает конфликтов, убеждая себя, что система, которой они отдают предпочтение, работает как в моральном, так и в практическом аспекте. До такой степени, что я могу продемонстрировать, что определенное предложение либертарианцев – отмена законов, касающихся наркотиков, или минимизация законов о зарплате, или минимизация всего правительства – ведет за собой заманчивые результаты, у меня есть аргумент, который будет иметь некоторый вес в убеждении практически всех поддержать это предложение.
Так что одна причина, по которой я основываю свои доказательства на последствиях, а не на справедливости, - это то, что у разных людей очень разные представления о том, что справедливо, но все они, в общем, согласны, что делать людей счастливыми и преуспевающими – это хорошо. Если я спорю с законами о героине, утверждая, что они нарушают права наркоманов, я преуспею только в убеждении либертарианцев. Если я буду утверждать, что законы о наркотиках, провоцируя резкий рост цен на них, являются главной причиной увеличения количества преступлений, связанных с наркотиками, и что плохое качество контроля, типичное для нелегального рынка – главная причина смертей от наркотиков, я могу убедить даже тех, кто не верит, что у наркоманов есть права.
Вторая причина для того, чтобы использовать скорее практические, нежели этические доказательства, заключается в том, что я знаю гораздо больше о том, что работает, чем о том, что справедливо. Частично, это связано с моей специализацией. Я больше времени потратил на изучение экономики, чем на моральную философию. Но я не считаю, что это все. Одна из причин, по которой я провел больше часов за изучением экономики, кроется в том, что, по моему мнению, о последствиях известно больше, чем о том, что несправедливо. Другими словами, что экономика – наука гораздо более развитая, чем философия морали.
Если так, то результаты не сводятся к выбору лучших аргументов для убеждения других. В предыдущей главе я привел длинный список вопросов, на которые я не вижу возможности ответить, используя либертарианские принципы. В следующей главе я буду приводить доказательства того, что на все эти вопросы, по крайней мере, в общих чертах можно ответить, используя экономическую теорию для определения правил достижения максимального человеческого счастья. Если это так, то экономика – это не только наилучший способ убеждения. Это также и лучший способ выяснить мои собственные предпочтения.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии