Зависть

Немногие дарования являются делимыми и передаваемыми, и немногие из них поддаются выравниванию.

Никакие усилия по повышению серости в обществе не сделают его достаточно серым, чтобы избавиться от зависти.

Хайек, цитируя Милля, заявляет, что если мы ценим свободное общество, то обязательно, «чтобы мы не поощряли зависть, не санкционировали ее требования, маскируя их под социальную справедливость, но обращались с ней... как "с наиболее антисоциальной и гнусной из всех страстей"»[61]. Маскировка зависти под социальную справедливость все равно ей не поможет. Если смотреть через призму еще более жесткого радикализма, чем у Хайека, справедливость запросов не означает, что кто-то должен проследить за их удовлетворением[62]. Наоборот, могут быть приведены доводы, почему их определенно не следует удовлетворять: социальная справедливость, как и потворство другим формам политического гедонизма, может считаться антисоциальной, ведущей к коррумпированию гражданского общества государством и опасной деформации их обоих.

Но точно так же возможно и гораздо более распространено отношение к зависти, подобное отношению к боли — как к чему-то, что следует облегчить и причину чего следует по возможности устранить, не пытаясь быть особо предусмотрительным в отношении отдаленных и гипотетически вредных последствий лечения. Если облегчение боли приходит здесь и сейчас, а вредоносное воздействие лекарств является неопределенным окончанием несколько умозрительного процесса, то возникает соблазн приступить к лечению. По моему мнению, именно так зависть, несмотря на свои совершенно недобродетельные коннотации, начинает рассматриваться многими, если не большинством людей в качестве легитимного основания для изменения некоторых общественных структур. Я предлагаю, хотя только в рамках рассуждения, принять аналогию между завистью и болью, а также ограничить горизонт отдаленным риском ущерба, который эти изменения могут нанести структуре гражданского общества, и риском сокрушения последнего государством. Если мы примем это, то мы на его собственной территории встретим лицом к лицу либеральный взгляд на зависть как на, может быть, второстепенное, но совершенно прямое и жесткое обоснование — последнее, если не годится ни полезность, ни справедливость, ни любовь к симметрии —того, чтобы придерживаться представления о ценности равенства. Проблема, к которой мы обратимся, в общем и целом такова: если утоление зависти является достой -ной целью, то значит ли это, что мы стремимся к снижению неравенства (если только эта цель не будет перевешена более сильной)?

Как обычно, ответ определяется способом постановки вопроса. Б важной статье, где рассматривается симметрия в отношении к людям, неравенство в работе и конфликт между отсутствием зависти и эффективностью, Хэл Р. Вэриан определяет зависть как предпочтение индивида относительно принадлежащего другому индивиду набора (товаров — согласно одной из версий этот набор включает также усилия и способность заработать доход, необходимый для покупки этих товаров), а равенство — как ситуацию, в которой никто не имеет подобных предпочтений[63]. Если пожертвовать эффективностью, это позволит уровнять наборы, т.е. устранить зависть. (Нет необходимости говорить, что это логическое следствие, а не политическая рекомендация.) Если усилия являются отрицательным благом (антиблагом), то эффективность может иметь место одновременно с равенством, потому что люди могут не завидовать большему набору, если для его получения требуется больше усилий. Для наших целей здесь важно то, что все виды неравенства сводятся к одному неравенству, а именно — неравенству наборов. Уравнивая наборы, мы можем уничтожить неравенство, а значит, и зависть, хотя может присутствовать более или менее сильная конкурирующая цель, перекрывающая ценность отсутствия зависти.
Менее изощренные подходы a fortiori* (Тем более, с большим основанием (лат.). — Прим. перев.) имеют тенденцию сводить различные виды неравенства к единственному неравенству, как правило, денежному. Деньги являются абсолютно делимыми и могут передаваться от одного индивида другому. Но, очевидно, невозможно сделать асимметричные наборы симметричными (т.е. пропорциональными определенной оговоренной характеристике своих владельцев или просто равными), если они содержат такие неделимые и не допускающие передачи другому личные качества, как уверенность в себе, самообладание, или способность сдавать экзамены, или сексуальная привлекательность. Те, чьи наборы обделены теми или иными качествами, уязвлены этим ничуть не меньше, чем если бы им давалось разное количество денег. Более того, буквально бесчисленные виды неравенства, которые просто нельзя подчинить некой симметрии или равенству, тесно связаны с относительно немногими видами неравенства (деньги, выбор места работы, военная служба), которые можно подчинить такой симметрии.

В защиту неравенства Нозик выдвигает остроумный аргумент о том, что зависть на самом деле — это оскорбленная amour propre*(Настоящая любовь {франц.). — Прим. перев.), и если кто-то чувствует себя ущербным в каком-то одном отношении (низкие результаты при игре в баскетбол или в зарабатывании прибыли), то он найдет другие виды неравенства (лингвистические способности, внешнюю привлекательность), где он будет более успешным[64]. Если для уменьшения зависти государство исключает одно измерение неравенства (например, уравнивая все доходы), то самолюбие будет стремиться к сравнению оставшихся: «Чем меньше измерений, тем меньше у индивида возможностей успешно использовать в качестве основы для самооценки стратегию неоднородного взвешивания, дающую больший вес тому измерению, по которому он получает высокий результат»[65].

Это был бы превосходный аргумент против истинно утопи -ческой волны эгалитаристских мер, уничтоживших или серьезно сокративших возможные виды неравенства. Но такая ситуация в действительности весьма искусственна и не должна заботить убежденного неэгалитариста. Даже молодым «культурным революционерам» председателя Мао, известным своими скорыми методами, не удалось заметно повлиять на спектр видов неравенства, «доступных» в китайском обществе, бывшем довольно серым и единообразным еще до того, как они начали свою деятельность. Даже самая успешная эгалитаристская кампания «выжженной земли» не сможет привести к более чем номинальному сокращению возможностей нанести ущерб самооценке по тем параметрам неравенства, по которым оценки оказываются нелестными, и повысить ее по тем параметрам, где они более благоприятны.

Отказ от взгляда на зависть как на «оскорбленное самолюбие» не будет автоматически подтверждать ее значимость как аргумента за уничтожение неравенства. Зависть может быть страданием, отрицательной полезностью, недовольством «незаслуженной» асимметрией, чувством лишения по отношению к лучшим дарованиям, которыми наделена «референтная группа», отрицательным внешним эффектом от богатства богатых или чем угодно, но все это ничего особенного не скажет нам о ее причинной зависимости от неравенства. Нет никаких оснований полагать, что это картезианская зависимость вида «большая причина — большие последствия, маленькая причина — маленькие последствия» (т.е. что путем сокращения масштаба данного вида неравенства, или количества видов неравенства, или и того и другого вместе можно уменьшить зависть, даже если бы было верно то, что, сведя каждый/em> вид неравенство к нулю, ее можно было бы уничтожить).

Ничуть не более невероятным будет предположить наличие других типов причинности. Тот или иной вид неравенства может вызывать зависть точно так же, как спусковой крючок вызывает выстрел. Больший крючок не приведет к более громкому выстрелу. Если неравенство соотносится с завистью так же, как размер спускового крючка — с громкостью выстрела, то сокращение неравенства не приведет к сокращению зависти, хотя абсолютное равенство, будь оно возможным, вероятно, привело бы к отсутствию зависти (но сказать об этом все равно ничего нельзя, потому что это невозможно). Если принять такую агностическую точку зрения, то борьба с неравенством для снижения зависти выглядит столь же неуместной, сколь и борьба с ветряными мельницами для подтверждения рыцарства Дон Кихота.

Предположение о том, что меньшая причина ведет к меньшим последствиям, которое является рациональным основанием для надежды на то, что с завистью можно справиться путем уравнивания, приобретает правдоподобность благодаря видимому удовольствию, с которым в истории приветствовались любые действия, направленные на понижение (pulling down), успешные атаки на привилегии. Однако видеть «следствие различий» [the implication of a difference] в том, что на самом деле является «последствием изменений» [the consequence of change], может оказаться заблуждением[66]. Если пациент А лежит в переполненной государственной больнице, а пациент B — в роскошном пентхаусе в той же самой больнице, то А (и большинство других пациентов государственной больницы) будут недовольны привилегиями В; если лишить В его пентхауса и поместить в отдельную палату, А может испытать удовольствие как последствие этой перемены. С другой стороны, если бы В был в отдельной палате с самого начала, то недовольство А привилегиями В ничем не отличалось бы от первого случая; следствие различий между пентхаусом и отдельной палатой вполне могло бы быть пустым.

Важно понять, что, когда горят дворцы и катятся головы, когда идет экспроприация богатых, когда привилегированные слои получают по заслугам, завистники могут радоваться тому, что творится справедливость, что они получают возмещение за свою «относительную депривацию». Они могут получать удовольствие от отдельного акта (экспроприации) или, может быть, от продолжительного процесса, хотя в этом случае изменения проявляются менее ярко (взять хотя бы разрушение великих наследственных состояний из - за налогообложения). Обратное также должно быть верным. Если В выигрывает в лотерею или выгодно выдает свою дочь замуж, чувство зависти со стороны А (если оно возникает) будет вызвано самим событием, проявлением везения, незаслуженной удачей В, даже если после этого В все равно остается беднее А. С другой стороны, состояние дел (заданное неравенство) может породить (а может и не породить) зависть независимо от ощущения, порожденного вызвавшим его событием, актом или процессом.

Сжигание дворцов, разрушение крупных состояний или отбирание денег у богатых и передача их бедным, весьма вероятно, вызовут удовлетворение у завистника, но только на то время, пока длится драма перехода, от одного состояния к другому. Когда все замки сожжены, их невозможно сжечь снова. И если житель хижины мог завидовать владельцу дворца, то теперь у него есть причины завидовать якобинскому юристу из-за его власти и бывшей церковной собственности, которую тому удалось купить за смешные деньги («ассигнаты»), и ничто не дает нам оснований предполагать, что эта зависть стала менее интенсивной от смены вызывавшего ее объекта. Но если неравенство — это лишь спусковой крючок для зависти, а источник зависти лежит в завистливости — то в чем смысл борьбы с теми видами неравенства, которые можно нивелировать, если всегда есть много больше таких, которые нивелировать нельзя?

Независимо от масштаба уравнительных мер, в любой ситуации, возможной в реальной жизни, всегда будет достаточно видов неравенства, не поддающихся уравниванию или компенсации, которые будут устойчивы к любому другому практическому средству борьбы с ними. Зависть провоцирует человек, сравнивающий свое положение с положением некоторых других и ощущающий неравенство. Если неравенство одного из воспринимаемых видов устраняется, а человек склонен к сравнениям, то его антенны вскоре обязательно сделают пол-оборота и уловят другой из бесчисленных видов неравенства, в терминах которого он «относительно обездолен», из всех, какие только может заметить глаз, потому что подобное сканирование присуще его потребности рассматривать свое положение относительно положения остальных — в противном случае он не подвержен зависти.

Требования сокращения и, в пределе, устранения некоторых видов неравенства, опирающиеся на обещания того, что в результате уровень зависти понизится, по-видимому, могут претендовать на обоснованность не в большей степени, чем требования, подкрепляемые обращениями к полезности, справедливости, свободе, или требования, не загроможденные никакой моральной аргументацией. Обещание избавления от зависти — это совершенно излишняя апелляция к либеральной доверчивости. Либералу не нужны обещания. Он предрасположен к одобрению подобных требований в любом случае. У него имеется «экзистенциальная» потребность придерживаться своей собственной идеологии и распознавать в перераспределительной политике государства создание неоспоримых социальных ценностей.

___________________________________________________________________________________________________________________
[61] F. A. Hayek, The Constitution of Liberty, 1960, p. 93.

[62] Для принятия решений о том, какие «требования справедливости» должны удовлетворяться, коммутативная справедливость [справедливость в обмене. — Науч. ред.] имеет оговоренную процедуру, заключающуюся в судебных решениях. Но требования социальной справедливости не рассматриваются таким образом. Никакие суждения кого-либо о социальной справедливости не влекут для кого-либо другого обязательств их исполнять.

[63] Hal R. Varian, "Equity, Envy and Efficiency", Journal of Economic Theory, 9, September 1974. Развитие этого подхода путем расширения критерия отсутствия зависти см. в: Е. A. Pazner and D. Schmeidler, "Egalitarian Equivalent Allocations: A New Concept of Economic Equity", Quarterly Journal of Economics, 92, November 1978.

[64] Nozick, Anarchy, State and Utopia, pp. 239 — 246 [русск. пер: Нозик Р. Анархия, государство и утопия. С. 298 — 306].
[65] Ibid., р. 245 [Тамже. С. 306].

[66] Это весьма глубокие термины Альфреда Маршалла для того, чтобы различать то, что на нашем нынешнем жаргоне называется «сравнительной статикой» и «динамикой».