ВВЕДЕНИЕ
Традиционная проблематика естественного права и справедливости отошла на задний план, когда экономическая наука стала пытаться использовать, неуклюже и механически, в качестве методологии социальных наук методы, выработанные естественными науками в ходе исследования материального мира. Согласно этому подходу «дифференцирующей» особенностью экономической теории являются систематическое использование узкого критерия «рациональности» и представление о том, что действия отдельно взятых людей и экономическая политика определяются расчетом и оценкой затрат и выгод с помощью критерия оптимизации, который якобы позволяет «оптимизировать» достижение целей в условиях, когда средства даны. Так что исследование этических принципов, служащих ориентирами для людей в их деятельности, утратило значение. Казалось, был найден универсальный принцип человеческого поведения, который можно реализовать на разных (индивидуальных и социальных) уровнях, применяя один-единственный критерий, критерий максимизации последствий каждого действия. В силу этого больше не было необходимости соизмерять поведение людей с установленными заранее этическими нормами. Таким образом, возникло впечатление, что науке удалось элиминировать фактор справедливости, который в рамках этой концепции казался избыточным и устаревшим.
КРАХ КОНСЕКВЕНЦИАЛИЗМА
Однако идеал консеквенциализма, основанный на вере в то, что действовать надо так, чтобы максимизировать положительные последствия действий, исходя из того, что средства и издержки даны, явно не оправдал ожиданий(2). Во-первых, экономическая теория доказала, что получить необходимую информацию об издержках и выгодах всех человеческих действий теоретически невозможно. Эта теорема современной экономической теории основана на врожденной способности человека к творчеству, побуждающей его непрерывно открывать новые средства и цели и, следовательно, генерировать новую информацию и новое знание, в результате чего предсказать конкретные будущие последствия конкретных человеческих действий и/или политических решений оказывается невозможно(3). Смертельный удар консеквенциалистской доктрине нанес крах реального социализма, этого самого амбициозного в истории человечества эксперимента в области социальной инженерии. История показывает, что несмотря на огромные ресурсы, которые в течение почти 70 лет тратились на то, чтобы оценить разные политические решения с точки зрения затраты и выгод и насильно навязать их гражданам с целью «оптимизации» способов достижения поставленных целей, ожидания, связанные с этими экспериментами, не оправдались; их результатом стали колоссальные человеческие страдания и значительное отставание в экономическом развитии.
Хотя пока нельзя оценить долгосрочное влияние краха реального социализма на развитие науки и философии, кое-что очевидно уже сейчас. Во-первых, нужно приложить усилия для развития новой экономической теории, гораздо более гуманистической и реалистической, чем старая. Эта теория основана на концепции человека как творческого субъекта деятельности, и ее задачей является анализ динамических процессов общественной координации, которые реально протекают на рынке. У этого подхода, который был выработан главным образом австрийской экономической школой, гораздо меньше претензий, чем у сциентизма, которому удалось наплодить множество учебников, покалечить несколько поколений студентов, а также породить в обществе абсолютно необоснованные ожидания относительно возможностей нашей науки, соответствовать которым она, естественно, оказалась неспособна.
Другое важное последствие — это создание эволюционной теории социальных процессов, которую также разработала австрийская экономическая школа. Эта теория доказала, что большинство ключевых социальных (лингвистических, экономических, юридических и моральных) институтов, без которых была бы невозможна жизнь в обществе, возникли стихийно, в результате длительного развития, на основе обычаев, в результате участия в этом процессе огромного числа людей, действовавших в чрезвычайно разнообразных обстоятельствах места и времени. Таким образом были созданы институты, в которых воплощены колоссальные объемы информации, значительно превосходящие понимание и возможности действующего намеренно человеческого разума.
Наконец, нужно обратить внимание на то, что этика и проблема справедливости в наши дни вновь стали предметом бурного интереса социальных наук. Действительно, после теоретического и исторического краха сциентистского консеквенциализма на первый план вновь вышли нормы поведения, основанные на этических догмах. Их роль в качестве незаменимого «автопилота», управляющего поведением людей и обеспечивающего человеческую свободу, снова начинают оцениваться по достоинству.
РОЛЬ ЭТИЧЕСКОГО ФУНДАМЕНТА СВОБОДЫ
Вероятно, одно из важнейших открытий теории свободы в нашем веке заключается в доказательстве того, что консеквенциалистского анализа затраты—выгоды недостаточно, чтобы обосновать необходимость существования рыночной экономики. И дело не только в том, что значительная часть современной экономической науки основана на интеллектуальной ошибке: статическом подходе, для которого цели и средства являются данностью. Даже гораздо более реалистичная и продуктивная аналитическая позиция австрийской школы, основанная на учете творческих возможностей человека и теоретическом изучении динамических процессов социальной координации, сама по себе не является достаточным обоснованием для либертарианской идеологии. Даже если мы откажемся от статического критерия эффективности по Парето и перейдем на какой-нибудь другой, более динамический критерий, основанный на координации, соображений «эффективности» никогда не будет достаточно, чтобы убедить всех тех, для кого справедливость важнее «эффективности» в разных пониманиях этого термина. Добиться от людей признания того, что в долгосрочной перспективе любые систематические попытки использовать принуждение по отношению к стихийным процессам человеческого взаимодействия приводят к нарушениям социальной координации (т.е. порождают «неэффективность»), тоже недостаточно. Этот аргумент неспособен убедить тех, для кого временное предпочтение настолько важно, что, осознавая негативные средне- и долгосрочные последствия государственного вмешательства, они оценивают краткосрочные выгоды от него выше, чем его долгосрочные негативные эффекты(4).
Таким образом, создание этического фундамента теории свободы необходимо по следующим причинам: 1) ввиду краха «социальной инженерии» и в особенности консеквенциализма, который основывался на неоклассическом вальрасианском подходе, т.е. на экономическом мейнстриме; 2) в силу того, что теоретический анализ рыночных процессов, основанный на предпринимательских способностях людей, хотя и гораздо мощнее неоклассического анализа, сам по себе не является достаточным условием обоснования рыночной экономики; 3) потому что с учетом неискоренимого невежества людей в сочетании с их способностью непрерывно создавать новую информацию они нуждаются в системе моральных принципов, которые могли бы автоматически подсказывать им рекомендованные паттерны поведения; 4) потому что в стратегическом отношении именно моральные факторы лежат в основе готовности людей поддержать реформы: люди часто соглашаются идти на серьезные жертвы ради того, что они считают правильным и справедливым с моральной точки зрения. Поддержку реформ гораздо сложнее обеспечить посредством демонстрации холодного расчета затраты—выгоды (не говоря уже о том, что такие расчеты крайне сомнительны с точки зрения науки).
О ВОЗМОЖНОСТИ СОЗДАНИЯ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОЙ ЭТИКИ
Значительная часть ученых все еще считают, что создать объективную теорию справедливости и моральных принципов невозможно. В значительной степени это обусловлено позицией сциентистской экономической теории, представители которой, помешанные на критерии максимизации, полагают, что не только цели и средства действующих агентов субъективны, но и регулирующие человеческое поведение моральные принципы тоже зависят от субъективной автономии человека, который принимает
решение. Если в любых обстоятельствах можно принять решение ad hoc, основываясь исключительно на анализе соотношения затраты и выгод, то существование морали, понимаемой как набор предварительно установленных норм поведения, не является необходимым, поскольку при таких предпосылках любые нормы размываются и их действие ограничивается сферой субъективной автономии индивида. Мы не согласны с этой позицией, несмотря на ее доминирование в современном обществе, и полагаем, что доказанная экономической наукой субъективность оценок, полезности и издержек — это одно, а представление о том, что объективных принципов морали не существует, — нечто совершенно иное(5).
Кроме того, мы полагаем, что создание научной теории моральных принципов, которым должны следовать люди в своем взаимодействии с другими, не только желательно, но и возможно. На самом деле в последнее время появилось несколько важных работ на эту тему. Среди них следует выделить новую концепцию распределительной справедливости в условиях капитализма, предложенную Израэлем Кирцнером. Отметим, что автор этой концепции — один из наиболее выдающихся теоретиков австрийской экономической школы. Это свидетельствует о том, что поле экономической теории, если это верная теория, тесно взаимосвязано с полем социальной этики. На самом деле экономическая наука, даже если она wertfrei, т.е. свободна от ценностных суждений, способна не только занять более четкую этическую позицию, но и, как показывает пример Кирцнера, может упростить и подкорректировать дедуктивные логические рассуждения в области социальной этики, избавив соседнюю дисциплину от многочисленных опасных ошибок, которые порождает экономическая теория, основанная на статическом подходе и гипотезе наличия полной информации(6).
Согласно подходу Кирцнера, факторы «эффективности» и «справедливости» не являются компромиссом (в том смысле, что они не могут комбинироваться по принципу «побольше эффективности — поменьше справедливости», и наоборот), а представляют собой две стороны одной медали. С нашей точки зрения, только справедливость порождает эффективность и наоборот, то, что эффективно, не может быть несправедливым. Оба типа факторов — факторы, связанные с моральными принципами, и факторы, связанные с экономической эффективностью, — не только не противостоят друг друг другу, но и усиливают и поддерживают друг друга(7).
МОРАЛЬ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ
Идея о том, что эффективность и справедливость — два различных фактора, которые могут сочетаться в разных пропорциях, представляет собой одно из естественных негативных последствий доминирующего в экономической науке неоклассического подхода. Действительно, если считать, что можно принимать решения на основании анализа затраты—выгоды, потому что требующаяся для этого информация якобы статична и дана, то отдельным людям совершенно не обязательно следовать в своих действиях фиксированным моральным паттернам (за исключением принципа «максимизации полезности ad hoc»). Более этого, из этого вытекает тезис (включенный, кстати, в так называемую вторую фундаментальную теорему экономической теории благосостояния) о том, что любая насильственно навязанная система распределения совместима со статическими критериями эффективности по Парето.
Однако если рассматривать социальный процесс как динамическую реальность, образованную взаимодействием тысяч и тысяч людей, каждый из которых наделен врожденной и постоянно проявляющейся творческой способностью, то выяснить конкретные затраты и выгоды, которые возникнут в результате того или иного действия, невозможно. Это означает, что человек должен использовать в качестве автопилота определенные ориентиры, иными словами, моральные принципы. К тому же эти моральные принципы обычно обеспечивают возможность скоординированного взаимодействия людей. Тем самым они порождают процесс координации, и, следовательно, их можно назвать эффективными в динамическом смысле. Если рассматривать рынок как динамический процесс, то эффективность, понимаемая как координация, возникает из поведения людей тогда, когда они действуют в соответствии с определенными моральными принципами, и наоборот, человеческая деятельность, соответствующая этим этическим принципам, порождает динамическую эффективность, понимаемую как фактор, координирующий процессы социального взаимодействия. Следовательно, мы можем сделать вывод, что с динамической точки зрения эффективность несовместима с разными схемами распределения (т.е. справедливости), так как она порождается только одной из них.
Как мы уже сказали, недопустимо также утверждать, что критерии эффективности и критерии справедливости противоречат друг другу. Это представление совершенно ошибочно. То, что справедливо, не может быть неэффективным, как и то, что эффективно, не может быть несправедливым. На самом деле с точки зрения динамического анализа справедливость (распределение) и эффективность — просто две стороны одной медали, что подчеркивает взаимосвязанность и логичность порядка, царящего в социальном универсуме. Представление о конфликте этих двух факторов порождено ошибочной концепцией статического равновесия, разработанной неоклассической школой «экономической теории благосостояния» наряду с ложной концепцией распределения, или «социальной справедливости», согласно которой результаты социального процесса можно оценить, не обращая внимания на индивидуальное поведение его участников. Теоретические идеи экономической теории благосостояния, основанные на статических критериях эффективности по Парето, возникли в ответ на тщетную надежду избежать необходимости перехода в область этики и привели к невозможности оценить серьезность проблемы динамической неэффективности, которая возникает в случае, если предпринимательский процесс в большей или меньшей степени испытывает на себе институциональное принуждение. Представление экономики в виде процесса не только позволяет дать эффективности динамическое определение, но и проливает свет на критерий справедливости, которая обязана торжествовать в социальных отношениях. Этот критерий основан на традиционных принципах морали, позволяющих оценивать поведение человека как справедливое или несправедливое согласно общим и абстрактным нормам права. Такие нормы прежде всего регулируют права собственности, исходя из того, что людям позволено получать в собственность все, что является результатом проявления их собственной врожденной способности к предпринимательскому творчеству. Кроме того, эта точка зрения демонстрирует принципиальную аморальность всех прочих критериев справедливости. Среди таких критериев следует выделить так называемый критерий «социальной справедливости», который оценивает конкретные результаты социального процесса в конкретный исторический момент как справедливые или несправедливые без учета того, соблюдали ли участники процесса общие нормы права и морали. Критерий «социальной справедливости» имел бы смысл исключительно в фантасмагорическом статичном мире, где блага и услуги даны и единственная проблема — как их распределить. Однако в реальном мире, где в результате предпринимательского импульса производство происходит одновременно с распределением, термин «социальная справедливость» не имеет научного смысла. «Социальная справедливость» глубоко аморальна с трех точек зрения: 1) с эволюционной точки зрения — поскольку принципы, вытекающие из идеи «социальной справедливости», нарушают традиционные, выработанные в рамках обычного права принципы прав собственности, благодаря которым стало возможно появление современной цивилизации; 2) с теоретической точки зрения — так как организовать общество на фундаменте «социальной справедливости» невозможно, потому что систематическое принуждение, необходимое для того, чтобы навязать людям цель перераспределения дохода, препятствует свободному осуществлению предпринимательства, а следовательно, блокирует координацию и творческий импульс, обеспечивающих развитие цивилизации; 3) с точки зрения этики — потому что нарушает моральный принцип, согласно которому любому человеку принадлежит естественное право на плоды его собственного предпринимательского творчества. Можно прогнозировать, что по мере того, как граждане будут осознавать серьезные ошибки, вытекающие из ложного представления о «социальной справедливости, и аморальность этой концепции, институциональное принуждение со стороны государства, которое обосновывается необходимостью обеспечивать «социальную справедливость», начнет постепенно исчезать(8).
ВКЛАД В ЭТИКУ ИЗРАЭЛЯ КИРЦНЕРА
Главная заслуга Кирцнера состоит как раз в демонстрации того, что идея распределительной справедливости, до сих пор разделяемая большинством ученых и ставшая «этическим фундаментом» влиятельных социальных и политических движений (социалистов и социал-демократов), в значительной степени основана на ошибочной концепции экономической теории, а именно на статической модели(9). Действительно, неоклассический подход в большей или меньшей степени основан на предположении о том, что информация объективна и (определенно или вероятностно) дана, а следовательно, позволяет осуществить анализ затраты—выгоды. Из этой гипотезы вполне логично вытекает вывод о том, что максимизация полезности никак не зависит от моральных соображений и что эти два типа факторов могут сочетаться в разной пропорции. Кроме того, статический подход неизбежно подразумевает, что ресурсы в каком-то смысле даны и известны, а следовательно, что экономическая проблема распределения ресурсов отделена от проблемы их производства. И действительно, если ресурсы даны, то вопрос о том, как будут распределены между людьми средства производства и результаты различных процессов производства, становится исключительно важным.
Изложенная выше позиция устарела в свете разработанной австрийской экономической школой динамической концепции рыночных процессов и, в частности, в свете осуществленного Израэлем Кирцнером анализа феномена предпринимательства и того, что это означает с точки зрения этики. По Кирцнеру, предпринимательство — это присущая абсолютно всем людям врожденная способность оценивать и обнаруживать вокруг себя возможности получения прибыли (в широком смысле) и действовать в соответствии с этим знанием. Таким образом, сущность предпринимательства составляет присущая человеку способность постоянно создавать и обнаруживать новые цели и средства. В рамках этой концепции ресурсы не считаются данными; напротив, предприниматели постоянно изобретают и создают цели и средства, стремясь достичь все новых целей по мере того, как обнаруживают, что эти новые цели для них более ценны, чем предыдущие. Раз цели, средства и ресурсы не даны, а постоянно создаются из ничего за счет предпринимательской способности людей, то понятно, что фундаментальная задача этики состоит не в решении вопроса, как справедливо распределить «то, что уже существует», а в поиске наиболее подходящих для людей, с учетом их творческой природы, стимулов. Главный вклад Кирцнера в социальную этику связан именно с тем, что он рассматривает человека как творчески действующего субъекта. Из такого представления о человеке неизбежно следует, что все люди имеют естественное право на плоды собственного предпринимательского творчества. И дело не только в том, что в противном случае эти плоды не смогли бы стать стимулом, возбуждающим в людях предпринимательскую бдительность и творческое вдохновение, но и в том, что этот принцип универсален. Его можно распространить на всех людей и на любые обстоятельства.
У этого этического принципа есть и другие важные достоинства. Во-первых, следует подчеркнуть его интуитивную привлекательность: представляется само собой разумеющимся, что тот, кто создал нечто из ничего, имеет право на созданное им, так как при этом никому не наносится ущерб (созданное не существовало до момента создания; следовательно, его создание никому не вредит и приносит пользу как минимум его создателю, а часто — и многим другим людям). Во-вторых, это универсальный этический принцип, тесно связанный с принципом римского права, трактующим первоначальное приобретение прав собственности на ничейные ресурсы (ocupatio rei nullius). Он позволяет разрешить парадоксальную задачу, известную под именем «оговорки Локка». Локк считал, что границы первоначального присвоения ресурсов должны быть установлены таким образом, чтобы другим людям оставалось «достаточное» количество присваиваемого ресурса. Как верно показал Кирцнер — и эта одна из его наиболее оригинальных и плодотворных этических идей, — творческая природа человека преодолевает «оговорку Локка» и лишает ее смысла, поскольку созданное человеческим творчеством не существовало до того, как его создал или обнаружил предприниматель, и, следовательно, присвоение созданного его создателем не может причинить никому вреда. Концепция Локка имеет смысл исключительно в статичной среде, где предполагается, что ресурсы уже существуют (или «даны») в фиксированном и неизменном виде, и задача состоит в их распределении между фиксированным количеством людей.
В-третьих, Кирцнер демонстрирует, что большинство остальных теорий справедливости и в особенности теория справедливости Джона Ролза, основаны на постулировании совершенной информации, а следовательно, статичной среды с заданными ресурсами. Несмотря на то что Ролз учитывает фактор «вуали неведения», он приходит к выводу, что наиболее справедлива такая система, в которой каждый человек, не зная заранее своего места в социальной иерархии, тем не менее может быть уверен в том, что если окажется в самом низу, то получит максимум ресурсов(10). Понятно, что если рассматривать экономику как динамический предпринимательский процесс, то этический принцип должен быть совершенно другим: наиболее справедливо то общество, которое в наибольшей степени стимулирует творческую предпринимательскую энергию всех живущих в нем людей. Для этого каждый человек должен быть априори уверен, что он получит право владеть плодами своего предпринимательского творчества (которых не существует для социума до тех пор, пока их не создадут или не обнаружат конкретные люди) и что у него их не отберут.
В-четвертых, еще одно достоинство концепции Кирцнера состоит в том, что она обнажает аморальную природу социализма, если понимать под социализмом любую систему институциональной агрессии государства против свободной человеческой деятельности, т.е. предпринимательства. Когда людей подвергают принуждению, в них гаснет их естественная и врожденная способность создавать и находить новые цели и средства и стремиться к достижению этих целей. Ограничение предпринимательской деятельности людей со стороны государства уменьшает их творческие возможности; в результате не появляются информация и знание, необходимые для координации социальных процессов. Именно поэтому социализм является интеллектуальной ошибкой. Он не дает людям генерировать информацию, которая необходима органу власти для того, чтобы координировать общество посредством принудительных приказов. Более того, анализ, проделанный Кирцнером, демонстрирует, что социалистическая система аморальна потому, что она силой препятствует людям владеть и распоряжаться плодами своего предпринимательского творчества. Таким образом, социализм — это не только нечто теоретически неверное и невозможное с экономической точки зрения (т.е. неэффективное); это еще и глубоко аморальная система, поскольку она посягает на святая святых человека — его предпринимательскую природу и не дает нам свободно владеть плодами нашего предпринимательского творчества(11).
СОЦИАЛЬНАЯ ДОКТРИНА КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ И ИДЕИ КИРЦНЕРА
Вероятно, то, что социальная доктрина Католической церкви в ее наиболее современной версии во многих отношениях благосклонна к рыночной экономике, в значительной степени объясняется влиянием идей австрийской экономической школы, прежде всего в лице Хайека и Кирцнера, агностика с католическим корнями и глубоко религиозного иудея. Все были поражены, когда католический мыслитель Майкл Новак предал гласности факт встречи и долгой беседы между Папой Иоанном Павлом II и Хайеком незадолго до смерти последнего(12). Позже в книге «Католическая этика и дух капитализма» (The Catholic Ethic and the Spirit of Capitalism) Новак указал на большое сходство между концепцией творческой человеческой деятельности, которую сформулировал папа в своей докторской диссертации под названием «Действующее лицо», и кирцнеровской концепцией предпринимательства(13). Иоанн Павел II развивал эту концепцию в энциклике «Сотый год» (Centesimus Annus), где он прямо говорит, что ключевой для общества элемент — это предпринимательская способность, она же творческая человеческая деятельность, или, его словами, «сам человек, т.е. его знания», научные и практические, которые необходимы, «чтобы понимать и удовлетворять потребности других людей». Согласно Иоанну Павлу II, это знание позволяет людям «проявить свои творческие силы, осуществить себя», «познакомиться и связаться с теми, кто оценил бы и использовал их способности», т.е. выйти на рынок и интегрироваться в социум. Он приходит к выводу о том, что «все более явной и насущной становится роль упорядоченного творческого труда [я бы предпочел термин «человеческая деятельность»] и, как составляющей его части, — инициативы и предприимчивости»(14). Несомненно, энциклика «Сотый год» свидетельствует о том, как модернизировались представления ее автора об экономической науке. В научном отношении она представляет собой огромный шаг вперед, в результате которого значительная часть прошлой социальной доктрины Церкви была отброшена как устаревшая. По своему научному уровню она даже превосходит многое в современной экономической науке, которая в значительной степени погрязла в неоклассическо-кейнсианской парадигме и оказалась неспособна учесть в своих «моделях» динамическую и творческую природу предпринимательства. Впервые в истории благодаря положительному влиянию австрийской экономической школы социальная доктрина Католической церкви опередила экономический мейнстрим, который до сих пор продолжает игнорировать творческую природу человека и цепляться за статическую модель рынка и социума.
НЕСКОЛЬКО КРИТИЧЕСКИХ ЗАМЕЧАНИЙ
Любая книга, какой бы замечательной она ни была, несвободна от недостатков; можно сказать, что мелкие недостатки хорошей книге, как и хорошему человеку, даже к лицу. Я хотел бы завершить эту статью двумя замечаниями по поводу книги Кирцнера о социальной этике.
Кирцнер и вопрос о зависимости этических принципов от исторических обстоятельств
Наше первое замечание относится к неоправданной уступке, на которую Кирцнер идет на с. 126—127 и 176—177. Сначала он пишет, что предложенный им принцип справедливости (основанный на том, что предприниматели имеют право собственности на созданные ими блага и услуги) имеет самое большое значение в ситуации с высоким уровнем не равновесия, неопределенности и творческих возможностей(15). После этого он утверждает, что на относительно стабильных рынках и в других исторических обстоятельствах его принцип справедливости может играть менее существенную роль. С нашей точки зрения, предложенный Кирцнером динамический принцип справедливости универсален и действует вне зависимости от особенностей исторической ситуации. Там, где для перераспределения общественного продукта используется институциональное принуждение, проявления творческой способности, источником которой является сама природа человека, в большей или меньшей степени блокируются, а это ограничивает создание новой информации и негативно влияет на координацию социального процесса. Кроме того, с помощью анализа невозможно отличить ситуации, в которых относительно более «стабильный» характер социального процесса якобы позволяет использовать другие критерии, основанные на «социальной», т.е. распределительной справедливости, от ситуаций, в которых относительная социальная стагнация является непосредственным результатом систематической государственной агрессии, к которой приводит использование упомянутых критериев. Кирцнер сам признает, что «чем дольше развивается капитализм, чем более сложным и открытым он становится, тем сильнее и в экономической теории, и в моральной философии капитализма ощущается потребность в концепции предпринимательского открытия»(16). Суть наших разногласий с Кирцнером, таким образом, сводится к тому, что мы считаем, что предложенный им принцип справедливости (основанный на понятии предпринимательства) универсален и не знает исключений. Этот принцип действует в любых исторических обстоятельствах, где действуют люди, — существа, наделенные врожденной творческой и предпринимательской способностью.
Теория предпринимательства Кирцнера и возникновение институтов и моральных норм
Недавно Израиль Кирцнер опубликовал две странные статьи, где он пишет, что теорию предпринимательства, которой он посвятил столько лет, нельзя непосредственно использовать для доказательства существования стихийного движения, направленного на формирование и совершенствование общественных институтов(17). Главный (и единственный) аргумент, который он приводит в пользу своей идеи, — это наличие в этой сфере гипотетических «внешних эффектов» («экстерналий»), препятствующих материализации существенных для общества институциональных улучшений в виде возможностей извлечения прибыли, которыми могут воспользоваться предприниматели. Согласно Кирцнеру, процесс предпринимательского творчества и открытия не распространяется на сферу институтов, потому что предприниматели не могут присвоить те выгоды, которые возникают в результате их предпринимательской активности в институциональной сфере. В то же время Кирцнер совершенно справедливо отмечает, что в условиях, когда государство силой препятствует разграничению и/или защите прав собственности, проблема так называемых общественных благ не может рассматриваться как дефект, поскольку абсурдно называть «дефектом рынка» неидеальность ситуации, являющуюся результатом несовершенства институтов. Далее Кирцнер пишет — и здесь мы с ним не согласны, — что институциональные недостатки могут возникнуть и сохраняться также в результате наличия проблемы «общественных благ», которая, по Кирцнеру, не дает предпринимателям обнаруживать и приближать необходимые институциональные улучшения (см. выше)(18).
Мы не можем разделить эту парадоксальную и ограничительную позицию, занятую Кирцнером в последнее время в отношении применения его собственной теории предпринимательства к возникновению институтов. Во-первых, мы не считаем, что в динамическом контексте рыночного процесса проблему общественных благ правомерно рассматривать как дефект рынка, поскольку эта проблема представляет собой результат институциональной «неэффективности». С нашей точки зрения, «проблема» общественных благ никогда не является дефектом рынка, так как всегда, когда подобная ситуация (совместное предложение и невозможность исключить «безбилетников») возникает в отсутствие агрессивного государственного вмешательства, это стимулирует активность предпринимателей, которые, стремясь присвоить результаты предпринимательского творчества, изобретают технические, юридические и институциональные способы, необходимые для того, чтобы решить проблему общественного блага. Например, именно это произошло с прериями американского Запада. До тех пор пока права собственности фермеров и скотоводов не были определены, там возникали многочисленные конфликты и сложности с обеспечением общественной координации. Однако именно это способствовало тому, что предприниматели изобрели и внедрили важное новшество: колючую проволоку, использование которой позволило разграничить права собственности на обширные участки земли за разумные деньги. Это полностью решило проблему данного общественного блага. Другой пример — использование маяков для обеспечения безопасности судоходства. Исторически маяки часто находились в частной собственности. Благодаря предпринимательству изобретено множество технологических и институциональных процедур, которые позволили выявить выгодополучателей и возложить издержки на них (в том числе бойкотирование «безбилетников», создание объединений рыбаков и судовладельцев и т.п.). Нам нет нужды упоминать многие другие технологические инновации (например, кабельное телевидение), которые стали решением проблемы общественных благ, существовавшей до того, как за дело взялись предприниматели. Таким образом, с динамической точки зрения при отсутствии вмешательства государства множество общественных благ под влиянием творческой способности предпринимательства стремится к состоянию пустого множества.
В сфере общественных (юридических, моральных, экономических и лингвистических) институтов проблемы, возникающие в связи с индивидуальным характером присвоения результатов предпринимательского творчества, являются более сложными и запутанными. Однако это не означает, что их нельзя решить и что в этой сфере не происходит постоянных улучшений. Более того, в отсутствие творческой способности предпринимательства невозможно даже представить себе процесс порождения важнейших институтов общества и процесс их развития и усовершенствования. Именно это имел в виду Менгер, когда писал об эволюционном происхождении социальных институтов и, в частности, денег. Появление денег прекрасно объясняется тем, что первоначально небольшая группа сравнительно прозорливых людей раньше остальных поняла, что им будет проще достичь поставленных целей, если в обмен на блага и услуги они будет просить такие блага, которые легче других реализовать на рынке. Так возникло так называемое средство обмена. В результате (стихийного) процесса обучения такое поведение распространилось на все рынки: средство обмена стало общепринятым и в результате превратилось в деньги(19). Известно также, что языки постоянно развиваются; благодаря творчеству множества людей возникают новые термины, совершенствуются старые, упрощаются и меняются грамматические правила и произносительные нормы и т.д. В результате, если сравнить документы, написанные на одном и том же языке в разные эпохи, мы увидим там важные и очень существенные отличия. Ни одно из них невозможно объяснить без учета предпринимательского творчества и чутья пользователей языка той или иной историческую эпоху.
Наконец, очевидно, что не существует объективного критерия, который позволил бы утверждать, что в контексте динамических социальных процессов, движимых энергией предпринимательства, «рационально» задуманный институт эффективнее института, сформировавшегося в ходе эволюции. Какой язык более совершенен и «эффективен»: эсперанто или английский с испанским? Можно ли сформулировать критерии, позволяющие установить, что метрическая система с точки зрения динамических процессов координации эффективнее всех остальных? Что же касается очень небольшого числа главных принципов права, без которых общественная координация и предпринимательство невозможны, то они таковы: уважение к жизни, уважение к собственности и мирно приобретенному имуществу, исполнение обещаний и договорных обязательств.
Наш тезис, что созданная Кирцнером теория предпринимательства, несмотря на мнение ее автора, является недостающим звеном, которое было необходимо, чтобы создать прочную основу для австрийской теории возникновения и развития социальных институтов, не означает, что работать над «улучшением» ныне существующих социальных институтов невозможно(20). Однако эта задача состоит в имманентной «критике», иными словами, в толковании, выправлении логических дефектов и применении принципов, сформированных ходом эволюции, к новым областям и к новым задачам, возникающим вследствие предпринимательского творчества (например, трактовка традиционных принципов договорного права применительно к приватизируемым участкам моря или к суррогатному материнству и т.п.). В итоге, как это ни странно, Кирцнер оказывается недостаточно верен собственным взглядам в том, что касается возможностей использования его теории предпринимательства для анализа возникновения, формирования и усовершенствования социальных институтов.
Заключение
Наши замечания ни в коей мере не умаляют заслуг Кирцнера в области теории предпринимательства и ее использования для развития и обоснования фундамента новой теории социальной этики, способной обойтись без понятия о «социальной», т.е. перераспределительной справедливости, которое представляет собой результат аналитической ошибки — представления о том, что экономика статична, а информация и ресурсы являются данностью. Динамическое представление о рынке позволяет занять определенную этическую позицию и служит сильным аргументом в пользу того, что свободные рынки, движимые энергией предпринимательства, не только эффективнее с динамической точки зрения, но и представляют собой единственно возможные справедливые рынки. Следовательно, у людей, действующих по-предпринимательски и соблюдающих традиционные принципы прав собственности, нет никакого основания испытывать чувство вины, когда они присваивают плоды собственного предпринимательского творчества. Если осознать, каким образом функционирует динамический рыночный процесс предпринимательства, то становится очевидно, что основные принципы социальной справедливости и социальной этики должны базироваться на праве людей владеть результатами собственного предпринимательского творчества и что из этого логически вытекает добровольное использование творческой предпринимательской энергии и предпринимательского духа для того, чтобы искать людей, попавших в беду, и помогать им.
____________________________________________________________________________________________
1. Впервые опубликовано в: Journal of Markets & Morality, vol. 2, no. 2, Fall 1999, pp. 150—163.
2. Папа Иоанн Павел II, Энциклика «Сияние истины» (Veritatis Splendor), 6 августа 1993 г., pp. 97—98 [hec/ пер. см.: http://www.catholic.uz/holy_material.html?id=467]. Критикуя консеквенциализм, Иоанн Павел II писал: «В конце концов, каждый испытывает трудности или даже невозможность оценить все последствия собственных действий и всех их хороших и плохих результатов, называемых „до-моральными“: здесь невозможен исчерпывающий и рациональный расчет. Как определить пропорции, если они опираются на оценку, критерии которой неясны? Возможно, ли обосновать какую-либо абсолютную обязательность, ссылаясь на такие сомнительные вычисления?»
3. Эту теорему открыли теоретики австрийской экономической школы Людвиг фон Мизес и Фридрих фон Хайек. Она была высказана и уточнена в прошлом веке, в ходе длительной дискуссии о невозможности социализма. Представители австрийской школы также продемонстрировали кризис неоклассического вальрасианского подхода с его статической концепцией экономики, исходящей из того, что цели и средства известны и заданы, а главная задача экономической науки сводится к технической проблеме максимизации. См.: D. Lavoie, Rivalry and Central Planning: The Socialist Calculation Debate Reconsidered, Cambridge University Press, Cambridge and New York, 1985); Jesús Huerta de Soto, ‘The Ongoing Methodenstreit of the Austrian School’, Journal des économistes et des études humaines, vol. VIII, no. 1, March 1998, pp. 75—113.
4. По сути, о том же писал Мюррей Ротбард, когда критически анализировал позицию Мизеса, см. Murray N. Rothbard, The Ethics of Liberty, Humanities Press, Atlantic Highlands, New Jersey, 1982, pp. 201—213 [см.: Ротбард М. Этика свободы (неотредактированный рус. пер. на http://libertynews.ru/node/142)].
5. «Современная экономическая наука учит нас не тому, что моральные принципы субъективны, а тому, что субъективными являются полезности и издержки» (Ibid., 202).
6. В то же время Кирцнер не утверждает, что экономическая теория сама по себе способна решать вопросы морали, поэтому упреки Роланда Клея в его адрес необоснованны. См.: Hayek’s Social and Political Thought, Clarendon Press, Oxford, 1994, p. 228, note 9.
7. В лучшем случае можно говорить о взаимоувязанности пары двучленов, один из которых образован всем справедливым и эффективным, а другой — всем, что вызвано неэффективными и несправедливыми действиями (когда свобода предпринимательства систематически сталкивается с направленной против нее институциональной агрессией, а людям не дают свободно распоряжаться результатами их творческой активности). Кроме того, та неэффективность, которая порождается аморальной систематической агрессией государства против экономики, очень сильно отличается от той неэффективности, которую, как полагают экономисты-неоклассики, они выделяют в статичной парадигме так называемой экономической теории благосостояния. С их точки зрения, меры институционального принуждения (иначе говоря, насильственное перераспределение доходов) порождают в экономической системе искажения, отдаляющие ее от максимумов кривой ее производственных возможностей. Они не понимают, что эти меры наносят гораздо более серьезный ущерб. Они динамически препятствуют предпринимателям вносить координацию в рыночные процессы и обнаруживать те новые возможности, которые постоянно сдвигают вправо кривую производственных возможностей общества.
8. См.: Friedrich von Hayek, ‘The Mirage of Social Justice’, Law, Legislation and Liberty,vol. 2, The Mirage of Social Justice, University of Chicago Press, Chicago and London, 1976 [Хайек Ф. Мираж социальной справедливости // Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006].
9. Израэл Кирцнер начал развивать свои идеи в области социальной этики в разделе 4 (главы 11—13) книги Perception, Opportunity and Profit, University of Chicago Press, Chicago and London, 1979, где речь идет о предпринимательстве, справедливости и свободе. См. также в особенности его статью ‘Some Ethical Impli cations for Capitalism of the Socialist Calculation Debate’ in Capitalism, Ellen Frankel Paul, Fred D. Miller, Jr., Jeffrey Paul and John Ahrens (eds), Basil Blackwell, Oxford, 1989. В этой статье Кирцнер впервые высказал идеи, которые он позже развил в книге Discovery, Capitalism and Distributive Justice, Basil Blackwell, Oxford and New York, 1989.
10. См.: John Rawls, A Theory of Justice, Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, 1972 [Ролз Дж. Теория справедливости. М.: УРСС, 2010].
11. Этот импульс, как и предпринимательское творчество, действует также в сфере помощи нуждающимся, включая поиск и систематический мониторинг ситуаций, когда такая помощь необходима. Таким образом, государственное принуждение и вмешательство в жизнь общества механизмов государства всеобщего благососотояния нейтрализуют и в значительной степени делают невозможным предпринимательский поиск в этой сфере, лишают людей возможности поддерживать нуждающихся и подавляют чувство солидарности и желание помочь ближнему, которые так важны для большинства людей. Это прекрасно понимал Иоанн Павел II. Он писал: «Вмешиваясь прямо и лишая общество ответственности, государство социальной помощи приводит к тому, что люди работают хуже, зато расходы страшно растут, и все больше учреждений, где царит скорее бюрократия, чем забота о человеке. По-видимому, нужду лучше распознает и удовлетворит тот, кто ближе к ней и действует как ближний» (Иоанн Павел II, Энциклика «Сотый год» (Centesimus Annus), 1 мая 1998 г., п. 48 [рус. пер. см.: http://www.catholic.uz/holy_material.html?id=464]).
12. «В последние месяцы жизни Хайек встретился и долго беседовал с Папой Иоанном Павлом II. В энциклике Centesimus Annus, безусловно, чувствуется влияние идей Хайека. Это особенно относится к п. 31 и 32» (Michael Novak, ‘Two Moral Ideas for Business’, Economic Affairs, September-October 1993, p. 7).
13. Michael Novak, The Catholic Ethic and the Spirit of Capitalism, The Free Press, New York, 1993, p. 117; Karol Wojtyla, The Acting Person, D. Reidel, Boston, 1979.
14. См.: Centesimus Annus, 1991, 25, ch. IV, nos. 32—33 [рус. пер. см.: http://www.catholic. uz/holy_material.html?id=464 ].
15. См.: Kirzner, Discovery, Capitalism and Distributive Justice, pp. 126—127, 176—177.367 Примечания к главе 13
16. Ibid., p. 176.
17. См.: Israel Kirzner, ‘Knowledge Problems and Their Solutions: Some Relevant Distinctions’, in The Meaning of Market Process: Essays in the Development of Modern Austrian Economics, Routledge, London and New York, 1992, pp. 163—179; The Limits of the Market: The Real and the Imagined, Proceedings of the Regional Meeting of the Mont Pèlerin Society, Rio de Janeiro, 5—8 September 1993.
18. «По нашему мнению, не существует способа, который позволяет отдельно взятому частному предпринимателю оценить превосходство какой-либо системы мер, не говоря уже о том, чтобы повлиять на ее введение. Внешний эффект (экстерналия) в виде существенной пользы для общества, который возникает в результате изменения системы мер блокирует конвертацию этой неиспользованной возможности, доступной людям совместно как членам общества, в конкретные привлекательные для частных лиц возможности, способные пробудить предпринимательскую энергию» (Kirzner, ‘Knowledge Problems and Their Solutions’, op. cit., p. 174).
19. «До этой счастливой мысли могли додуматься самые умные, а остальные получили возможность им подражать» (Mises, Human Action, third revised edition, Regnery, Chicago, 1966, p. 406 [см.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005]). Вероятно, трудно точнее и лаконичнее описать роль предпринимательской бдительности и творческой способности в развитии институтов, чем это сделал Мизес, когда писал о теории Менгера.
20. Это соображение не реабилитирует неоклассический анализ права и юридических институтов, основанный на представлении о неизменности, равновесии и строгой рациональности экономических агентов, действующих в соответствии с принципом максимизации прибыли. Противоречие, заложенное в экономическом анализе права, очевидно. Ведь в статической модели нет необходимости в законах и институтах, так как для обеспечения координации в обществе, где доступна полная информация, достаточно приказов. Мы резко выступаем против такого подхода и считаем, что юридические нормы и институты следует оценивать не по восходящему к Парето узкому критерию статической эффективности, сравнивая затраты с якобы известными выгодами, а по критерию динамической эффективности, иными словами, по тому, как они стимулируют и насколько облегчают предпринимательскую координацию на рынке. Следовательно, следует стремиться не к «оптимальным» по Парето юридическим нормам и решениям, а к справедливым нормам и решениям, т.е. к таким, которые способствуют координации предпринимательских рыночных процессов с точки зрения динамической эффективности.
Статья из книги
Социально-экономическая теория динамической эффективности
- Войдите, чтобы оставлять комментарии