Фрэнк Шостак (Frank Shostak) руководитель аналитической службы и chief economist в одной из крупнейших австралийских инвестиционных компаний Ord Minnett Jardine Fleming, чья материнская компания хорошо известна российскому инвестиционному сообществу. Он, конечно же Ph.D., постоянный участник ежегодных конференций, проводимых Институтом Людвига фон Мизеса в Оберне, штат Алабама, часто пишет в Asian WSJ. Человек практический и резкий, вносит весомый интеллектуальный вклад в развитие теории, являясь на общественных началах членом редколлегии журнала The Quarterly Journal of Austrian Economics, номера которого доступны по адресу www.mises.org.
AEN: Считаете ли вы полезным для вашей профессиональной деятельности применение положений австрийской школы ?
Shostak: Я думаю, что для клиентов [инвестиционных компаний] важно понимать рациональные основания ваших выводов. Австрийская школа предоставляет эту возможность. Клиенты легко осваивают ее, к тому же имеется большое количество литературы для самостоятельного изучения. Большинство бизнесменов не владеет эконометрикой, даже если они убеждают вас в обратном, боясь показаться необразованными.
Но те из них, кто по-настоящему умен, хотят знать почему вы думаете так или иначе. Вы им не можете просто сказать: "так подсказывает модель". Серьезные бизнесмены это не покупают. Равным образом, они не попадаются на удочку, наделяя своих советников свойствами оракула. Я никогда не претендовал на то, что мне ведомо будущее. Я могу лишь на основании реальных фактов и реалистической теории делать предположения о тех или иных возможностях.
AEN: Работа главного экономиста в крупной инвестиционной компании обычно предполагает владение математическими заклинаниями...
Shostak: Я получил образование по специальности "математическая экономия". Темой моей диссертации было "Эконометрическое исследование денежной системы Южной Африки". После получения Ph.D. я работал в качестве руководителя эконометрического отдела в крупном банке, в Йоханнесбурге. Работая там, я построил одну из самых первых больших эконометрических моделей южно-африканской экономики. Я приезжал с этой моделью в Уортонскую бизнес-школу, хвастался ей, начинял ее всякими математическими штуками. После 10 лет работы с этой моделью, у меня начали появляться сомнения. Со временем они только росли.
В один прекрасный день, я вернулся к размышлениям относительно оснований экономической теории. В конце концов, я прочитал книгу Мюррея Ротбарда "Человек, экономика и государство" и это бесповоротно изменило тот метод, который я применял, изучая экономику.
Ротбард начинает с человека, с того, каким образом он действует, как осуществляет выбор, с того, что в принципе не может учитываться никакой макроэкономической моделью. Мне стало очевидно, что большая часть сделанного мной покоилась на совершенно ложных предпосылках.
Главная проблема экономической науки не в том, что ей не хватает технической изощренности, нет. Проблема в том, что экономике не хватает изощренности философской. Когда экономисты пытаются дать своей науке философское обоснование, получаются не слишком-то убедительные результаты. Обычно все сводится к защите очевидно неверных гипотез об окружающем мире.
Но почему мы считаем эти гипотезы неверными? В прошлом отвечали, что хорошие модели отличаются от плохих своими прогностическими возможностями. Сегодня так считают немногие, так что защита неправдоподобных допущений свелась к следующему: эти предположения необходимы для построения моделей. Но это замкнутый круг, когда отправная и конечная точка одно и то же утверждение. Это просто-напросто тавтология.
С ротбардианской точки зрения, экономическая теория должна выводится из неких собственных постулатов. Нет необходимости прибегать к математическим доказательствам. Необходимыми являются доказательства логические. Их валидность сохраняется для всех времен и всех мест, поскольку законы логики, следующие из факта выбора, имеют универсальный характер.
Это не описывается математическими формулами. Если вы говорите, что Y есть функция X, вы пытаетесь освободиться от каузальности, предполагая, что соотношения между наблюдениями реализуются неким отличным от человеческого выбора образом. Но ведь в конечном итоге, именно люди решают, сколько тратить, инвестировать или нет, а если "да", то сколько, и тому подобное. Если вы выбросите это, вы сможете создавать элегантные модели чего угодно, но они не будут иметь отношения к реальности.
AEN: Когда вы были в Южной Африке, вы были знакомы с Людвигом Лахманом?
Shostak: Я посещал его частный семинар, который он вел у себя на дому. Мое внимание привлекла его атака на количественные методы, применяемые в экономике. Я, помню, думал тогда: у этого типа что-то не в порядке. Но он пригласил меня присоединиться к семинару, и я неизменно считал этот семинар интересным. Он читал лекции, мы заслушивали других участников, что-то рассказывал и я.
Даже тогда Лахман подчеркивал неопределенность и неизведанность будущего. Многое из того, что он говорил, глубоко и верно, но он имел склонность к этакому нигилизму. Он доходил до утверждений, что мы никогда не можем знать ничего наверное. Я должен признаться, что для меня тут многое было не ясно до те пор, пока я не прочел статью проф. Хоппе в одном из старых номеров Review of Austrian Economics.
Однажды, на каком-то из семинаров, он упомянул о спорах между Мизесом и Кейнсом. Я удивился: это что еще за Мизес? Я вдруг испытал сильнейшее любопытство. Лахман разрешил мне отксерить его копию первого издания "Человеческой деятельности", и я прочел ее сразу целиком. Я должен сознаться, что поначалу не понимал ни слова и ужасно расстроился ведь я считал себя первоклассным экономистом, членом элитного корпуса эконометриков. Ради спасения самооценки, я, помню, решил тогда, что Мизес пишет чушь.
Затем я прочел Генри Хазлита, книгу которого я нашел исчерпывающей, но немного детской, захватывающей, но лишенной научной строгости, во всяком случае, так мне тогда казалось. Позже я изменил свое мнение. Во всяком случае, Хазлит ссылался на Ротбарда, и я, наконец, добрался до экономиста, который открыл для меня австрийскую школу.
По-моему, "Человек, экономика и государство" лучше организована, более точна и в большей степени сфокусирована, чем "Человеческая детельность" Мизеса. Ротбард писал свою книгу для экономистов мэйнстрима, на том языке, который они могли понять. Часть трудностей тех экономистов, которые становятся приверженцами австрийской школы, связана с тем, что у нее совсем другой словарь. Так вот Ротбард сделал этот переход намного более легким.
На самом деле, я считаю, что то распространение, которое в настоящее время получила австрийская школа, как среди ученых, так и среди финансового сообщества, есть прежде всего результат работ Ротбарда. Эти работы имеют гораздо большее влияние, чем это признается даже сторонниками австрийской школы. Большое число "австрийцев", считающих, что их сформировал Лахман, или Хайек, или Мизес, отчасти связано с естественной тенденцией собираться вокруг тех мыслителей, чье изложение достаточно сложно, дабы вознаградить себя и друг друга за умственные услилия по усвоению и интерпретации. Но именно Ротбард является тем человеком, кто научил австрийской экономике сегодняшний мир.
AEN: Был ли Лахман классическим либералом?
Shostak: Да, он был им, но он также питал большое почтение к Кейнсу. Я спрашивал его о Мизесе, и он сказал, что Мизес был очень упертым человеком, не приложившим достаточных усилий к тому, чтобы понять Кейнса. Если бы он постарался побольше, он бы не был так отрицательно настроен к Кейнсу. Лахман также охарактеризовал Мизеса как человека надменного, резкого и бескомпромиссного.
Я тогда ему этого не сказал, но ясно, почему Мизес не шел на компромисс. У него были существенные разногласия с коллегами. Ему было не интересно заниматься построением некорректных гипотез о реальном мире. Он хотел описывать реальность. Естественно, это привело его к изоляции после того, как члены профессионального сообщества, все как один, решили, что самым замечательным будет строить предположения о том, что все люди одинаковы, что знание является совершенным, что выпуск "задан" и так далее.
AEN: Что можно сказать о влиянии Лахмана на развитие австрийской школы?
Shostak: В кругу "австрийцев", вскрывавших заблуждения мейнстрима, имеется тенденция отвергать не только плохую теорию, но и всякую теорию вообще. Из неудачи одной формальной системы мышления они делали вывод о неприменимости всех формальных систем мышления вообще. Они собирались вокруг таких фигур, как Лахман и Г.Л.С.Шэкл, и закончили тем, что отвергли, например, закон спроса.
Это все огромная ошибка. Проблема экономистов мейнстрима состоит не в том, что они теоретичны и формальны, а в том, что они базируются на ложных основаниях и именно поэтому генерируют абсурдные выводы. Правильным будет начать с правильных исходных посылок. Если рушится мост, вы не должны отвергать геометрию и физику, вы должны выяснить, какая ошибка была допущена при проектировании.
Главным вкладом Лахмана в австрийскую теорию считается его теория ожиданий. Он сказал, что мы живем в разъятом на части мире, который приобретает ту или иную форму вследствие того, что мы думаем о нем, а также того, что другие люди думают по поводу того, что думаем мы. Но Мизес еще в 1940 году указал, что ожидания для экономиста представляют собой некий черный ящик, категория ожиданий принадлежит не экономике или праксеологии, а thymology, то есть знанию о внутренних, невыраженных оценках. Мы никогда не сможем сказать с уверенностью, угадывают ли люди будущее с абсолютной точностью, или они всегда промахиваются в своих ожиданиях. Мы просто ничего не знаем об этом. В отличие от таких попыток, праксеология имеет дело с определенным знанием о неких свершившихся фактах.
AEN: Как все это можно применить в контексте теории делового цикла?
Shostak: В своей статье, опубликованной в "Эконометрике" в 1943 году, Лахман подверг критике теорию Мизеса. Лахман считал, что ожидания могут предотвратить цикл. Его идея состояла в том, что бизнес может предвосхитить крах и воздержаться от инвестиционной экспансии, тем самым сглаживая влияние дополнительных денег, поступающих в денежно-кредитную систему. Таким образом, бизнес-цикл рассматривался им как информационная проблема и проблема координации, а не в рамках теории, базирующейся на причинно-следственном анализе.
Ложное предположение, лежащее в основе этого построения, состоит в том, что причиной бизнес-цикла не являются некие "неправильные" ожидания. В действительности, причиной является эмиссия фальшивых денег, с помощью которых осуществляется перераспределение богатства, и которые вынуждают бизнес совершать ошибки при расчетах. Вы можете иметь любые ожидания, какие пожелаете, но эти ожидания не могут устранить свершившихся событий.
Вы не можете использовать психологию для объяснения последствий реальных событий. То, что люди ожидают от будущего, не может изменить реальность причин и следствий. Деловой цикл есть следствие реального опасного действия, последствия которого, коль скоро это действие совершено, не могут не наступить. Я знаю, что Гвидо Хюльсман считает теорию бизнес-цикла общей теорией циклического развертывания ошибки. Такая формулировка прямо указывает на природу этой ошибки: вмешательство правительства, ведущее к решениям низкого качества.
AEN: Какой денежный агрегат, по вашему мнению, является наиболее адекватным?
Shostak: Мне нравится формулировка Ротбарда, которую он дал в конце 70-х годов. Это деньги, являющиеся мгновенно конвертируемыми с нулевыми потерями. Сегодня эта категория может быть представлена двумя агрегатами: традиционным М2 и относительно новым, MZM. MZM это деньги нулевого срока погашения (Money of Zero Maturity). Для перехода от М2 к MZM необходимо произвести незначительную коррекцию: вычесть объем краткосрочных сберегательных вкладов (short-term savings deposits) и прибавить деньги в пассивах инвестиционных институтов.
Если использовать этот измеритель, становится ясно, что [в американской экономике] ситуация с предложением денег пришла в норму примерно в 1992 году. Сегодня, по состоянию на первый квартал 1999 г., темп прироста денег достиг 11 процентов в год. Это говорит мне о сильнейшей несбалансированности американской экономики. Когда и как тренд сменится на противоположный, никто не знает, но это обязательно произойдет. Большинство, включая работников Fed, сосредоточены на том, вернется инфляция или нет. Но это не является решающим фактором. Решающим фактором является чрезмерный уровень инвестиций, в частности на фондовом рынке. Этот уровень становится все труднее поддерживать.
Когда наступит крах, можно поставить на то, что в адрес Fed раздастся вопль, чтобы Fed продолжила инфлировать национальную валюту. Это прямой результат ошибочных выводов Милтона Фридмана относительно причин Великой депрессии 30-х годов. По Фридману депрессия могла бы быть предотвращена, перейди Fed к инфлированию валюты. А Милтон Фридман просто-напросто все переставил местами: именно предшествующая кредитная экспансия вначале создала бум, а затем крах. Это был первый раунд печатания денег, разрушивший фонд обеспечения.
AEN: Что вы имеете в виду под "фондом обеспечения"?
Shostak: По своей сути фонд обеспечения представляет собой общий объем благ, имеющихся в экономике, который служит для обеспечения производства будущей, еще не произведенной продукции.
Для иллюстрации приведу простой пример. Рассмотрим человека, заброшенного судьбой на необитаемый остров. Он может собирать дикие, но съедобные яблоки со скоростью, предположим, 25 яблок в час. С помощью простых приспособлений для сбора яблок (длинного шеста и корзины), он может увеличить свои "мощности по выпуску" яблок до 50 штук в час. Но изготовление этого инвентаря требует времени. На протяжении этого времени он целиком занят "производством средств производства" и не может собирать яблоки. Таким образом, для того, чтобы иметь возможность произвести оборудование, он должен иметь достаточный запас яблок. Его фонд обеспечения есть просто объем средств существования, достаточный для поддержания его сил в течение периода производства приспособлений. В данном примере фонд обеспечения измеряется количеством запасенных яблок.
Размер фонда обеспечения определяет, можно или нет производить более совершенные приспособления. Если производство последних занимает год непрерывной работы, а запаса яблок ему хватит всего на месяц, то эти средства производства не будут произведены и производительность нашего собирателя яблок не увеличится.
Этот пример с островом усложняется путем введения многих индивидуумов, торгующих между собой с использованием денег. Суть дела, однако, остается неизменной: размер фонда обеспечения служит тормозом для развертывания производства таких благ, которые может быть и увеличивают чью-то продуктивность, но имеют длинный производственный период.
Мина под всю систему общественного производства закладывается тогда, когда центральный банк создает иллюзию существования фонда обеспечения, большего чем он есть на самом деле. Когда центральный банк увеличивает объем денег, он не увеличивает фонда обеспечения. Потребление увеличивается, но ему не предшествует увеличение производства. Происходит уменьшение объема совокупного фонда обеспечения, необходимого для функционирования производственной структуры.
До тех пор, пока фонд обеспечения продолжает увеличиваться (по инерции ранее принятых решений), неверная денежная политика, состоящая в накачке экономики деньгами, создает иллюзию бума. Иллюзорный характер бума не обнаруживается до тех пор, пока фонд обеспечения не стабилизируется или не начнет уменьшаться. Как только это происходит, экономика начинает падение. И в этой точке тоже, мягкая денежная политика центрального банка неэффективна. Самое энергичное впрыскивание денег не превращает падение в рост. Бумажные деньги не могут заменить яблок.
AEN: Как вы можете объяснить успех многих компаний, не имеющих прибыли и достаточных доходов, в деле привлечения средств?
Shostak: На свободном рынке с надежной денежной системой цены акций ведут себя точно также, как любые другие рыночные цены. Они изменяются относительно друг друга, обеспечивая некую среднюю доходность, которая стремится к нормальной норме прибыли (tending toward the normal rate of profit), с поправкой на разумность решений инвесторов. Но то, что мы видим сегодня, грубо можно назвать гиперинфляцией, но не во всей экономике, а в финансовых активах. Логически это не отличается от фальсификации денег, которая имеет место при обычной инфляции.
Большинство экономистов считают, что если фондовый рынок имеет повышательный тренд, то экономика растет. Но изменение оценок акций не изменяет реальности. Это является лишь открытым проявлением того, что люди думают о реальном мире. И если вы печатаете деньги, вы искажаете сигналы, на основании которых люди принимают решения. Людей начинают провоцировать на формирование неадекватных ощущений. Это не означает, что нельзя заработать на акциях, это лишь означает, что в основании нынешнего роста фондового рынка не лежит некий здоровый экономический рост.
В реальном мире нет никакой возможности для того, чтобы компания, которая вообще не имеет доходов, получила оценку в полтриллиона долларов. А ведь это то, что мы сегодня видим. Могут сказать: но ведь такие компании когда-нибудь что-нибудь станут производить. Да, но здесь тоже есть пределы. Новый "Фольксваген", конечно, хорошая машина, и может, вследствие своей популярности, продаваться по поразительно высоким ценам. Но когда автомобиль продается за миллион долларов, есть в этом нечто, что позволяет заключить: здесь что-то не так. Не имеет значения, насколько впечатляющие достижения демонстрируют новые технологии. Ресурсы распределены неправильно.
Даже если не принимать во внимание эти абсурдные цены, понять тот факт, что имеет место неверное инвестирование [malinvestmets термин Людвига фон Мизеса, который тот использовал для характеристики несбалансированных, а часто и просто нелепых инвестиций, сделанных в период бума, порожденного политикой искусственной накачки деньгами в форме эмиссии банкнот, или посредством проведения политики "дешевого кредита". Ликвидация таких инвестиций и составляет содержание периода депрессии, который проходит тем менее болезненно и тем быстрее, чем свободнее изменяется система относительных цен и чем менее ресурсы стеснены в процессе перераспределения по рынкам, регионам, видам деятельности etc.Гр.С.], можно взглянув на данные о предложении денег. На протяжении многих лет оно росло и каждый раз, когда мог наступить крах и спад, Федеральный резерв производил интервенцию, исходя из соображений текущего дня. Когда этому настанет конец? Никто не может этого знать. Но фонд обеспечения не является бесконечным, и когда он отсутствует, рост не может продолжаться. Праздник заканчивается, и когда это происходит, все кредиты мира не могут оживить экономику. Деньги будут закачиваться, но люди не будут использовать их для инвестирования.
AEN: Это звучит почти как кейнсианская ловушка ликвидности...
Shostak: На первый взгляд, здесь есть некоторое сходство. Есть некая последовательность событий и механизм, который приводит ее в движение. Но Кейнс не объяснил того, что он описал. Это смогла сделать только австрийская теория цикла. Хорошим примером может служить азиатский кризис. Пол Кругман [Paul Krugman] объявил, что Япония, мол, попала в ловушку ликвидности. Но почему она туда попала? Он не знает. Он считает, что просто-напросто среди японцев распространено некое печальное умонастроение, которое можно изменить к лучшему, напечатав деньги.
Но для того, чтобы объяснить, почему японцы не склонны прибегать к займам, не нужны никакие психологические объяснения. Совершенно ясно, что фонд обеспечения не был достаточным для того, чтобы держать тот уровень инвестиций, который сложился в период кредитной экспансии (напомню, что в годы, предшествовавшие краху, кредит в среднем рос на 9 процентов в год). Как только центральный банк поднял ставку, пузырь лопнул, и все ошибки в распределении ресурсов (которые в действительности представляют собой грабеж), вылезли наружу.
Как в таких случаях выползать из кризиса? Японское правительство решило продолжить инфлировать валюту и тратить деньги. Это настолько неправильная политика, что даже удивительно. В сегодняшних условиях создание дополнительных денег практически воспроизводит те условия, которые и породили проблему, для решения которой эти деньги создаются. И до сих пор практически все экономисты, от кейнсианцев до монетаристов, рекомендуют свернуть на этот опасный путь, думая, что так можно вывести из спада. Между тем, единственным способом миновать спад будет дать возможность освободить хозяйственную структуру от ошибочных инвестиций и позволить пополнить фонд обеспечения.
AEN: Почему до сих пор инфляция считается предпочтительным средством добиться восстановления экономического роста?
Shostak: Это следствие некоего глубокого непонимания природы денег. Назначение денег состоит в том, что они позволяют осуществлять обмен. Они не могут создавать или поддерживать экономический рост. Они не могут заменить продуктивности факторов. Вне зависимости от того, насколько могущественным является центральный банк, он не может возродить экономику, которая переживает последствия краха, индуцированного предшествующей кредитной экспансией.
Все это означает лишь одно: экономисты мейнстрима переживают тяжелые времена, поскольку их объяснения неверного распределения ресурсов не работают. Сам феномен неверного распределения ресурсов не берется господствующими сегодня методами исследования экономики. Неверное распределение не нанесешь на график и не представишь в виде математической модели. Этот феномен может быть понят лишь в рамках теории рынка, которая для экономистов мейнстрима справедлива лишь отчасти, лишь в той мере, в которой она удобна для моделирования.
Возьмите хотя бы валовый внутренний продукт (ВВП), производными от которого является большинство макроэкономических индикаторов. Что это такое? Ценность всех произведенных товаров и услуг, выраженная в денежных единицах. При этом реальный ВВП считается путем деления номинального ВВП на некий не имеющий экономического смысла дефлятор. Если вы напечатаете больше денег, то вы их и потратите больше. Ваш ВВП возрастет. [Это не единственный порок макроэкономических индикаторов. К другим, системным, порокам, не отмеченным в весьма квалифицированной и остроумной статье Б.Львина, помещенной на Либертариуме, относятся: (а) институциональная неустойчивость (если все холостяки женятся на своих экономках, ВВП упадет) и (б) безразличие к экзогенному изменению запасов (если в результате землетрясения или бомбардировок будет разрушена значительная часть жилья и производственных зданий, ВВП возрастет в случае развертывания работ по восстановлению в соответствующем объеме по восстановлению) Гр.С.].
Но это не отражает экономическую реальность. Не отражается в ВВП и стадии производственного процесса. Должно быть ясно, что ВВП не является надежным индикатором экономического роста. В нем не инвестиции не отличаются от malinvestments. Хуже того, им можно манипулировать, проводя ту или иную денежную политику.
AEN: Иногда можно услышать, что "австрийцы" называют спад "хорошей" фазой цикла.
Shostak: Они говорят так потому, что спад обнажает истину. Он выявляет ложь, сгенерированную посредством кредитной экспансии. Например, в Малайзии правительство старалось построить нечто вроде азиатской версии Силиконовой долины и начать конкуренцию с США. У них было развернуто гигантское строительство, было задействовано множество компаний, еще больше было планов. Но ничего из этого не воплотилось ни во что. Это все создает не больше ценности, чем египетские пирамиды. Заслуга спада в том, что он выявил истину.
Вот эта-то истина и трудна для нас. Нам трудно ее принять. Экономисты тратят дикое количество энергии, изобретая такую экономическую политику, которая бы, предотвращая спад, не позволила бы установить истинное положение вещей. Именно эта задача преследуется, когда раздаются истерические крики о недопущении дефляции. Экономисты ответственны за то, что публика и политики убеждены, что самое ужасное на свете, что может случиться, это снижение цен. Но послушайте, если у вас была инфляция, то дефляция никакое не зло, а именно то, что требуется!
Международный валютный фонд [подробную лекцию о МВФ Бориса Львина см. на этом сайте, см. также справку-объективку номер один и справку-объективку номер два Гр.С.] в последнее время стал немного больше понимать в этой функции спада. Применительно к японскому кризису, скажем, экономисты фонда заявляли, что банковская система и промышленность этой страны нуждается в отбраковке, в том, чтобы освободиться от бремени содержания неконкурентоспособных. В то же самое время, Фонд все еще рекомендует политику кредитной экспансии. Индонезия с благословения МВФ увеличила денежную массу более чем 60 процентов, в Южной Корее прирост денежной массы более 35 процентов.
Чем это завершится? Ничем, кроме дальнейшего разрушения экономики. Вы не можете есть деньги. Для того, чтобы экономика вернулась к устойчивой производственно-инвестиционной структуре, вы должны начать создавать новый фонд обеспечения, некий реальный запас реальных ценностей, с тем, чтобы можно было перейти к восстановлению запасов капитала. Это требует жертв в краткосрочном периоде.
Я совершенно убежден в том, что Азия обвалится опять. Большой кризис последних лет был результатом плохой налоговой и денежной политики. С тех пор ничего не изменилось. И экономика не пережила периода перестройки системы относительных цен.
AEN: Что вы думаете о валютном комитете?
Shostak: Эта система обеспечивает лучший результат, чем существующая, поскольку она освобождает экономику от вредного и опасного влияния центрального банка. В этом смысле введение валютного комитета есть шаг в правильном направлении. Но он не свободен от своих собственных проблем. Валютный комитет должен избрать какую-то валюту в качестве резервной. Это порождает необходимость тщательно следить за монетарной и политической ситуацией в стране-эмитенте резервной валюты, будь то Германия или США.
В этой ситуации абсолютно лучшим решением является прекратить печатать деньги и принять чистый золотой стандарт. Ни одна страна не может сказать, что она де мол слишком мала для этого. Такая страна может вызвать недовольство США, но одновременно она станет просто магнитом для инвестиций. Она перестанет быть зависимой от внешних потрясений и политического манипулирования извне. Страна с золотым стандартом может чихать на Алана Гринспена. Более важно, что производственный сектор такой страны будет формироваться на исключительно здоровой финансовой основе.
Конечно, сегодня центральные банки работают, чтобы уменьшить роль золота. Они, впрочем, занимались этим в большинстве стран и в течение всего нынешнего века. Последние продажи золота [центральными банками] наводят на то, что банки хотят вообще уйти из этого сектора. Даже с их точки зрения, это совершенно безумная политика. Текущее состояние международной денежной системы очень нестабильно, продажи золота могут эту нестабильность только усилить.
AEN: Как устроено регулирование финансовых рынков Австралии?
Shostak: Да почти так же, как в Америке. В начале 80-х у нас произошло то, что получило название "дерегулирование финансовых рынков". Это название является, однако, примером неправильного употребления термина. Поскольку денежная система остается ненадежной, а центральный банк сохраняет возможность инфлировать и выдавать гарантии на случай финансовых ошибок, дерегулирование лишь спустило бизнес с поводка при том, что он так и не стал испытывать настоящих ограничений со стороны рынка.
Это породило то, что разыгралось с ссудно-сберегательными организациями. Их кризис был похож на то, что позже произошло в Азии повсеместно. Сильная степень дерегулирования [в сочетании с политикой центральных банков] открыла кран и породила гигантскую волну бума с последующим крахом.
Урок состоит в том, что вы не можете осуществлять финансовое дерегулирование и сохранять в то же время систему центрального банка. Смысл существования центрального банка в том и состоит, чтобы делать банковскую систему неподвластной действию рыночных сил. Как только банки начинают испытывать затруднения, появляется кредитор последней руки. Никакой другой вид бизнеса не пользуется такими привилегиями.
AEN: Насколько могуществен в вашей части мира Fed?
Его власть приносить вред поистине огромна. Экспертиза его бюрократии оказывает определяющее воздействие на встречи G7, а также на работу таких организаций, как Организация экономического сотрудничества и развития [ОЭСР, или OECD Organization for Economic Cooperation and Development, объединяет развитые в экономическом отношении страны. В настоящее время в ОЭСР входят 29 стран. Создана в 1961 году. Первоначально в ОЭСР входили западноевропейские страны, США и Канада, позже присоединились Япония, Австралия, Новая Зеландия и Финляндия. Недавно членами ОЭСР стали Чехия, Венгрия, Польша и Республика Корея. Подробнее см. http://www.oecd.fr -- Гр.С.] и Всемирный банк [см. историю его создания здесь]. Федеральный резерв осуществляет координацию мировой политики, внимательно наблюдая, чтобы никто не выбился из очереди. Идеалом Fed является мировая денежная система, которая была бы полностью управляемой. Считается, что пока, по чисто политическим причинам, этот идеал не достижим.
В то же время, остается и основная, традиционная цель Федеральной резервной системы, та, что была всегда, а именно: обеспечение безопасного и прибыльного развития своих членов посредством проведения соответствующей денежной политики, то есть кредитной экспансии. Именно эта цель лежит в основе попыток Fed спасти от банкротства Мексику или Азию. Fed действовал, защищая активы в портфелях банков-членов.
В общем и целом, именно действия Fed создают инфляцию и порождают цикл, привносят в рынок избыточную неопределенность. Никогда нельзя знать заранее, что предпримет Fed, кроме того неизвестен момент начала его вмешательства. Таким образом, уже сам факт существования Fed вызывает к жизни спекуляции, beating на его будущие шаги, раскачивая рынок совершенно диким и непредсказуемым образом. Я начинаю хохотать каждый раз, когда Fed требует большей открытости [или транспарентности, как это звучит на нашем пингвинско-новорусско-чиновничьем языке Гр.С.] в отношении портфельной политики центральных банков других государств. Да в целом мире нет такой закрытой, настолько окутанной секретностью, такой темной организации, как Fed! Мы можем только догадываться о том, что они вообще там делают.
AEN: Это одна из причин, почему вы не приемлете гипотезу об эффективном рынке (Efficient Markets Hypothesis EMH) ?
Shostak: Нет, это не только из-за Fed. Неопределенность встроена в самую суть рынка. Теория эффективного рынка, вся эта EMH, есть полный бред. Они говорят, что анализ рынка является излишним, поскольку все, что стоит знать, известно и отражено в рыночной цене. Если бы это было так, не существовало бы прибыли. Не было бы и цикла.
Эта самая EMH есть еще один пример той ошибки, которая проистекает от неправильного применения математики к задаче понимания человеческого поведения. Они измеряют характеристики поведения в прошлом и строят распределения вероятности, основываясь на этих данных, так, как будто прошлое поведение может каким-то образом служить руководством для будущего. Но теория вероятности рассыпается, как только речь идет о человеческом выборе. В делах человеческих нормальное распределение не имеет места.
В некотором отношении EMH совершает ошибку, обратную той, которую совершал Лахман. Их совместная ошибка простирается от утверждения, что о будущем ничего нельзя знать, до утверждения, что будущее можно спрогнозировать с большой точностью. Но сама постановка вопроса ошибочна! Нет вопроса в том, много или мало информации и умения применяется для построения суждений о будущем. Вопрос стоит совершенно иначе, а именно: понимают ли люди смысл той информации, которой они располагают и действуют ли они в соответствии с этим пониманием!
Существует масса информации, которая не находит отражения в цене. Цена отражает лишь то знание, которое участники рынка считают релевантным их рыночным целям и на основании которых, следовательно, они действуют. Рынок не имеет никакого собственного бытия, рынок также не является божеством. Равным образом, рынок не является ни слепым, ни случайным, ни бесполезным.
Рынок образован людьми, которые радикальным образом отличаются один от другого. У нас различные цели, мы обладаем разной информацией и разной степенью информированности, мы принадлежим к разным средам и общностям. Установить, каким образом в ходе добровольных обменов рынок, так сказать, самоосуществляется, и есть задача исследователя. Экономика не количественная, а качественная наука. Поразительно, как много ошибок в экономической теории порождены непониманием этого простого факта.
AEN: Как вы оцениваете последние критические атаки на австрийскую школу экономики?
Shostak: Возьмем к примеру недавнюю статью Брайана Каплана [Brian Caplan] в Southern Economic Journal. Это просто-напросто апология одного из научных стереотипов, имеющая целью выбить на него финансирование. Он пишет: ну и что, что полезность не является кардиналистской, количественно определенной, а является лишь ординалистским, порядковым феноменом. Да, это конечно так, но это не мешает строить кривые безразличия, хотя их существование предполагает кардинальность полезности. Почему не мешает? Да потому, пишет этот ученый экономист, потому, что это предположение облегчает процесс построения указанных кривых и потому, что мы при этом не жертвуем ничем таким уж важным. Но это не верно. Предположение, согласно которому функции полезности разных людей могут быть предметом математических сопоставлений, открывает ящик Пандоры экономического и социального планирования.
Далее, он защищает идею безразличия на том основании, что такое состояние ума является в принципе возможным. Но экономика не занимается психологией! Безразличие вообще не является экономической категорией. Весь смысл экономической теории состоит в том, чтобы объяснить феномен и уяснить смысл человеческого выбора. Люди имеют приоритеты, которые реализуются в ходе осуществления тех или иных действий. Экономист призван с помощью теории устанавливать и прояснять причинно-следственные отношения между реальными действиями и событиями реального мира, а вовсе не разглагольствовать на тему состояний сознания или рассказывать сказки с помощью формул и графиков.
Этот Каплан далее замечает, что Ротбард критикует использование непрерывных функций, которые лежит в основе построения гладких кривых. Ротбард предпочитал иметь дело только с дискретными величинами. Он далее ставит Ротбарду в вину тот факт, что Ротбард пренебрег собственной критической позицией, когда ему понадобилось построить кривые спроса и предложения. Но, во-первых, Ротбард нигде не использовал эти кривые для доказательства, а только для иллюстрации, причем использовал их в таком контексте, в который их никогда не помещали неоклассики. Его графики иллюстрировали теорию, но не определяли ни ее выводов, ни ее процедур, что, мягко говоря, контрастирует с общепринятой неоклассической манерой.
Но здесь еще один, более фундаментальный момент. Каплан не опроверг критику Ротбарда относительно применения непрерывных функций. Каплан, верный своей привычке, признал истинность замечаний Ротбарда, но затем просто заявил, что они... не имеют значения! Но они, конечно же, имеют значение для всех, кто хочет видеть теорию верной. Будучи учеными, мы не должны держаться за ложные гипотезы о реальности.
Но экономисты мейнстрима только этим и занимаются, иначе они не могли бы применять математические методы. Если некоторая точка не ложится на график, она удаляется. Это объясняет то обстоятельство, почему сегодня так много экономистов не заняты ничем, кроме анализа огромного количества различных бессмысленных состояний равновесия. Нашей целью является не упражнение по высшей математике [весьма, впрочем, полезные, для развития сообразительности, прошу прощения, что встрял Гр.С.], а построение верной теории.
AEN: Какой аспект австрийской школы, кроме теории цикла, является наиболее полезным для вас?
Shostak: Я ежедневно использую фундаментальные положения австрийцев относительно выбора и человеческого действия. Но великий дар, который экономисты этой школы преподнесли нам, практикам, это способность логически осмысливать все аспекты экономической жизни. Ведь в инвестиционном бизнесе существует столько модных интеллектуальных заморочек! Они приходят и уходят почти каждый сезон. С помощью австрийской школы вы легко распознаете те из них, которые основаны на заблуждениях, что даст вам возможность крепко держаться на ногах, имея дело с реальностью.
За долгие годы работы в инвестиционном бизнесе лучшего инструмента я не встречал.
Источник: http://www.sotsium.ru/books/137/218/shostak_interview_aen.html
- Войдите, чтобы оставлять комментарии