Труд Роберта Нозика «Анархия, государство и Утопия» [2] - это вариант локковской попытки оправдать государство (или, по меньшей мере, минимальное государство, ограниченное только функциями защиты) на основе теории социального контракта, но построенный на действии «невидимой руки рынка». Начиная с ситуации свободно-рыночной анархии, Нозик описывает возникновение государства на основе работы «невидимой руки рынка», без нарушения чьих-либо прав, вначале как доминирующего защитного агентства, затем в виде «ультраминимального государства», и, наконец, перехода к «минимальному» государству.
До того, как начать детальную критику различных стадий, описанных Нозиком, давайте обсудим несколько фатальных ошибок его концепции в целом, любой из которых достаточно для того, чтобы признать несостоятельной его попытку оправдать государство. [3] Во-первых, вопреки попыткам [4] Нозика замести следы, весьма маловероятно, что его остроумная конструкция когда-либо встречалась в исторической реальности: а именно, что все государства, большинство из них, или какое-либо одно возникло таким способом в реальности. При обсуждении института, настолько укорененного в исторической реальности то, что Нозик не может найти для своей модели хотя бы одну историческую ссылку, само по себе является фатальным дефектом. Фактически, нет никаких исторических свидетельств, что хотя бы одно государство было основано или развивалось по описанной Нозиком модели. Напротив, исторические факты определенно указывают на совершенно другой путь: что все государства, по которым доступна историческая информация, возникли через насилие, завоевания и эксплуатацию – тем самым путем, который сам Нозик признал бы нарушением прав индивидов. Как Томас Пэйн писал в «Здравом смысле» по поводу возникновения королей и государств:
«если бы мы могли сбросить темные покровы времени и проследить их до их первого подъема, мы обнаружили бы, что первые из них были ничем не лучше, чем бандиты из какой-нибудь бродячей шайки, чьи дикие манеры или выдающаяся хитрость привели их к положению главаря грабителей и которые, наращивая силу и расширяя зону своих набегов, запугивали мирных и беззащитных жителей, заставляя покупать у них защиту за собираемую дань.» [5]
Заметьте, что «контракт», описанный Пэйном, имел характер насильственного «рэкета крыши», а не чего-либо иного, распознаваемого либертарианством как добровольное соглашение.
Так как оправдание Нозиком существующих государств – при условии, что они являются или становятся минимальными - основано на их предполагаемом «непорочном зачатии» и поскольку таких государств не существует, то ни одно из них и не может быть оправдано таким способом, даже если они впоследствии должны стать минимальными. Далее, мы можем сказать, что модель Нозика, в лучшем случае, может оправдать государство, которое возникло именно по его модели «невидимой руки». Таким образом, Нозик обязан примкнуть к призыву анархистов упразднить все существующие государства и затем сидеть и ждать предполагаемой действия невидимой руки. Только минимальное государство, которое, в лучшем случае, может оправдать Нозик – это государство, возникшее из будущего анархо-капиталистического общества.
Во-вторых, даже если существующие государства возникли методом «непорочного зачатия», то это все равно никак не оправдывает их нынешнего существования. Основная ошибка, присущая всем теориям государства на основе социального договора состоит в том, что этот контракт, основанный на обещании, является обязывающим и подлежащим законной защите. Если, в таком случае, все индивиды – что уже является крайне смелым допущением – передали все или часть своих прав государству, то теоретики социального договора считают эти обещания связывающими их навечно.
Верная теория контракта, называемая Вильямсоном Эверсом «теорией передачи титулов», утверждает, что действительным (а значит обязывающим) контрактом, является только тот, который отчуждает что-то, что философски отчуждаемо, и что только те титулы собственности, право на которые может фактически быть передано другому лицу. С другой стороны, некоторые атрибуты человека – а именно, его право собственности на себя, свою волю и свое тело и производные права – являются «неотчуждаемыми» и, таким образом, не могут быть отчуждены в действительном контракте. Если никто не может законным контрактом отчуждать собственную волю, тело и производные права, то с тем большим основанием он не может отчуждать аналогичные права своих потомков. Именно это имели в виду Отцы-основатели в концепции прав как «неотчуждаемых» или, как выразил Джордж Мейсон, в Вирджинской декларации прав:
«Все люди по своей природе равно свободны и независимы и имеют конкретные естественные права, которых, входя в состояние государства, они не могут никаким договором лишить своих потомков». [6]
Таким образом, мы видим, что (1) ни одно из существующих государств не появилось способом «непорочного зачатия» - скорее наоборот; (2) что такая аргументация может оправдать только минимальное государство и только если оно возникло после установления свободно-рыночного анархистского мира; (3) что, исходя из собственных предпосылок, Нозик должен стать анархистом и затем ждать, пока государство возникнет в результате действия «невидимой руки»; и, наконец, (4) что даже если государство возникло методом «непорочного зачатия», то ошибки теории социального контракта приводят к тому, что ни одно из существующих государств, даже минимальное, не может быть оправдано.
Давайте теперь продолжим исследовать Нозиковские стадии, особенно предполагаемую необходимость, а также моральность развития последующих стадий из предшествующих. Нозик начинает с предположения, что каждое защитное агентство при анархизме действует морально и неагрессивно, что это «попытка доверять действию Локковских законов природы человека». [7]
Во-первых, Нозик предполагает, что каждое защитное агентство потребует, чтобы каждый его клиент передал ему право самозащиты от агрессии, отказываясь в этом случае защищать его от следующего витка агрессии в ответ на самооборону. [8] Быть может да, быть может, нет. Это, возможно, будет встречаться среди различных защитных агентств, работающих на рынке, но, конечно же, это никак не самоочевидно. Вполне возможно, даже вероятно, что такие агентства проиграют конкурентную борьбу тем агентствам, которые не будут накладывать на своих клиентов таких ограничений.
Нозик далее обсуждает споры между клиентами разных защитных агентств. Он предлагает три сценария того, как это могло бы происходить. Но два из них (а также частично и третий) включают физические битвы между агентствами. Во-первых, эти сценарии противоречат его собственному предположению о дружественном, неагрессивном поведении всех агентств, в то время как в любой битве как минимум одна сторона будет агрессором. Более того, с точки зрения экономики абсурдно предполагать физические столкновения агентств – эти столкновения наносят ущерб клиентам и слишком дороги для возмещения. Абсурдно думать, что на свободном рынке защитные агентства не смогут договориться через посредство частных судов или арбитров, к которым обратятся для разрешения любого спора. Безусловно, важной частью защитного или юридического обслуживания индивида частным агентством или судом будет то, что оно имеет соглашения о решении споров с конкретным апелляционным судом или арбитром или группой арбитров.
Давайте теперь разберем ключевой сценарий 3, по поводу которого Нозик пишет:
«Два агентства … соглашаются разрешать эти мирным путем случаи, относительно которых они имеют различные суждения. Они решают урегулировать спор, подчинившись решению некоторого третьего судьи или суда, в который они обратятся, если их собственные суждения не совпадают. (Или они могут установить правила, регулирующие, над какими случаями какое агентство имеет юрисдикцию.)» [9]
До этого момента все идет неплохо. Но дальше возникает огромный прыжок: «Таким образом, возникает система апелляционных судов и согласованных правил. … Несмотря на то, что работают различные агентства, появляется единая унифицированная федеральная судебная система, частями которой они все являются.» Я утверждаю, что «таким образом» здесь категорически некорректно, а все остальное – это логическая ошибка non sequitur. [10] Тот факт, что каждое защитное агентство имеет соглашение с любым другим о решении споров в конкретном апелляционном суде не подразумевает появления «единой унифицированной федеральной судебной системы».
Напротив, вполне могут и, вероятно, будут существовать сотни, даже тысячи, арбитров или апелляционных судов, из которых можно будет выбирать, и нет никаких оснований считать их частью единой «судебной системы». К примеру, нет необходимости представлять себе или учреждать один унифицированный Верховный Суд для решения споров. Поскольку каждый спор имеет две и только две стороны, нужна всего одна третья сторона – судья или арбитр. К примеру, в США на данный момент более 23000 профессиональных арбитров и наверняка станет еще на много тысяч больше, если будет упразднена государственная судебная система. Каждый из этих арбитров сможет выполнять апелляционную или арбитражную функцию.
Нозик утверждает, что из анархии в рамках действия «невидимой руки рынка» неизбежно возникнет одно доминирующее агентство на каждой территории, клиентами которого будут «почти все жители этой области». Но мы видели, что основной аргумент в пользу этого вывода полностью неверен. Другие аргументы Нозика также не выдерживают критики. Он пишет, например, что «в отличие от других благ, которые можно сравнительно оценить, предельной конкуренции между защитными услугами не может существовать». [11] Почему не может, откуда такая категоричность?
Во-первых, потому что «природа услуг вводит агентства в … насильственный конфликт между собой», а не только в конкуренцию за потребителя. Но мы видели, что предположение о таком конфликте некорректно; во-первых, на основании собственного предположения Нозика о том, что агентства действуют неагрессивно и во-вторых, по его сценарию 3, что все агентства создадут сеть соглашений для мирного разрешения конфликтов. Второй аргумент Нозика на это возражение состоит в том, что «ценность защиты, меньшей, чем максимальная убывает не пропорционально числу приобретающих максимальную защиту, не все потребители захотят постоянно получать меньшее благо и конкурирующие компании попадают в убывающую спираль». Но почему? Нозик здесь высказывает совершенно необоснованные утверждения относительно рынка защитных услуг. Почему Нозик ожидает в защитном бизнесе такого «эффект масштаба», что он неизбежно должен приводить к почти естественной монополии в каждой географической области? Это отнюдь не очевидно.
Напротив, все факты – и среди них есть эмпирические факты как современной, так и более отдаленной истории, напрямую относящиеся к обсуждающему вопросу – говорят нам о прямо противоположном. Как уже упоминалось, в США работают десятки тысяч профессиональных арбитров, работают также десятки тысяч юристов и судей, и огромное число частных защитных агентств, которые обеспечивают ночных патрульных, охранников и т.д. При этом, никаких признаков географической естественной монополии в этих отраслях не наблюдается. Так почему она должна возникнуть при анархизме?
И если мы рассмотрим аналоги анархической судебной и защитной системы в истории, мы вновь увидим очевидную ошибочность аргументации Нозика. Сотни лет ярмарки Шампани были главным центром международной торговли в Европе. Множество судов, торговых, сеньориальных, церковных и т.д. конкурировали за потребителей. Не только не выделилось доминирующего агентства, но они даже не нуждались в апелляционных судах. Тысячу лет древняя Ирландия до завоевания Кромвелем имела систему из множества юристов, юридических школ и защитных агентств, которые конкурировали в нескольких географических областях и ни одно не стало доминирующим. После падения Рима различные сосуществующие варварские племена мирно разрешали свои споры внутри каждой области, и, хотя представители каждого племени жили по собственным законам, между судами существовали соглашения относительно мирного разрешения споров. Более того, в наши дни высоких технологий и низкой стоимости транспорта и коммуникации будет даже проще конкурировать между географическими областями; защитные агентства «Метрополитэн», «Экуитэбл» и «Прудэншл», к примеру, могут легко организовать сеть филиалов на большой территории.
Фактически, у страховых агентств куда больше шансов стать естественной монополией, чем у защитных, так как больший страховой пул имеет тенденцию к уменьшению премий; однако, всем известно о жестокой конкуренции между страховыми компаниями и конкуренции было бы больше, если бы она не ограничивалась государственным регулированием.
Аргументация Нозика в пользу появления доминирующего агентства в каждой географической области, таким образом, является примером некорректной априорной попытки решить, к чему приведет работа свободного рынка, и эта попытка, которая игнорирует конкретные исторические и институциональные примеры. Конечно, доминирующее агентство могло бы предположительно возникнуть в конкретной географической области, но это не очень вероятно. И как указывает Рой Чайлдс в своей критике Нозика, даже если оно возникнет, оно не будет «унифицированной федеральной системой». Чайлдс также корректно указывает, что объединять все защитные услуги и называть их унифицированной монополией не менее абсурдно, чем объединить всех сельскохозяйственных производителей и переработчиков на рынке и сказать, что они представляют из себя коллективную «систему» или «монополию» на производство пищи. [12]
Более того, закон и государство теоретически и исторически разделимы и закон будет развиваться в анархическом обществе и безо всякого государства. В частности, конкретные формы анархических институтов законности – судей, арбитров, процедурных методов разрешения споров и т.д. – будут, несомненно, расти и в результате рыночного процесса, под управлением «невидимой руки», при том, что базовый свод законов (запрещающий индивидам вмешательство в чужую собственность), вероятно, будет принят всеми юридическими агентствами, наподобие того, как конкурирующие суды согласились применять и расширять принципы обычного или традиционного права. [13] Но последнее, повторимся, не подразумевает единого унифицированного свода законов или доминирующего защитного агентства. Любые агентства, нарушающие базовый либертарианский кодекс, будут признаваться открытыми преступниками и агрессорами, и Нозик сам признает, что такие агентства, из-за недостаточной легитимности, едва ли преуспеют в анархическом обществе. [14]
Давайте теперь предположим, что доминирующее агентство, несмотря на то, что это маловероятно, все же появилось. Как теперь, без нарушения чьих-либо прав оно переходит к Нозиковскому ультра-минимальному государству? Нозик пишет [15], что положение доминирующего защитного агентства, которое наблюдает, как независимые агентства, с помощью сомнительных с его точки зрения процедур защищаются от его собственных клиентов. Должно ли доминирующее агентство иметь право защищать своих клиентов от таких действий? Нозик утверждает, что доминирующее агентство имеет право запрещать применение предположительно рискованных процедур против своих клиентов и этот запрет, таким образом, устанавливает «ультра-минимальное государство», в котором одно агентство насильственным образом запрещает другим агентствам защищать права индивидов.
Здесь с самого начала возникает две проблемы. Во-первых, куда делся вариант мирного разрешения споров из сценария 3? Почему доминирующее агентство не может заблаговременно согласовать с независимыми агентствами метод разрешения споров? Ах да, здесь мы как раз и видим смешное «следовательно» Нозика, объединяющее такие соглашения в «единую федеральную судебную систему». Иными словами каждый раз, когда доминирующее и независимое агентство заранее договариваются о разрешении своих споров, Нозик называет это «одним агентством» и потом по своему определению отрицает возможность мирного разрешения споров без смещения к обязательной монополии ультра-минимального государства.
Но представьте, для того, чтобы до конца разобрать аргумент, что мы примем сомнительное определение Нозика по поводу «одного агентства». Будет ли при этом условии справедливым для доминирующего агентства объявлять конкурентов вне закона? Конечно же, нет, даже если оно не стремится вступать в прямое сражение. Что тогда по поводу множества случаев, в которых независимые агентства разрешают споры своих клиентов и не касаются клиентов доминирующего агентства? По какому праву доминирующее агентство может объявлять вне закона мирное разрешение споров между клиентами независимых агентств, не касающиеся его клиентов? Ответ будет категорически отрицательным, так как в таком случае доминирующее агентство нарушает права конкурентов и права их действующих и потенциальных клиентов. Более того, как подчеркивает Рой Чайлдс, такие действия по насаждению собственной монополии едва ли можно отнести к действию «невидимой руки рынка»; это ощутимое и вполне воспринимаемое решение и оно должно рассматриваться соответственно. [16]
Доминирующее агентство, утверждает Нозик, имеет право препятствовать «предположительно рискованным» решениям независимых агентств. Ну а как насчет самих независимых агентств? Имеют ли они право пресекать аналогичные действия со стороны доминирующего агентства? И не начнется ли, в нарушение сценария 3, вновь «война всех против всех», необходимо вовлекающая всех в постоянные агрессивные действия? Где тогда подразумеваемая Нозиком моральность деятельности государства, возникшего естественным путем? Более того, как указывает Чайлдс: как насчет рисков, возникающих при принудительной монополии одного защитного агентства? Как пишет Чайлдс:
«Что будет ограничивать его власть? Что произойдет в случае, если оно пожелает еще больше власти? Так как оно имеет монополию, все споры о его функциях разрешаются лишь им самим. Поскольку полномасштабные процедуры правосудия дорогостоящи, вполне резонно предположить, что в отсутствие конкуренции процедуры станут менее тщательными, и, повторимся, только оно само будет оценивать легитимность своих собственных процедур, как Нозик сам говорит нам». [17]
Конкурирующие агентства, независимо от того, является ли конкуренция реальной или потенциальной, не только обеспечивает защиту более высокого качества за меньшие цены, чем принудительная монополия, но также обеспечивает систему рыночного контроля и противодействия возможным попыткам любого агентства выйти за рамки закона, т.е. агрессии против личности и собственности своих или чужих клиентов. Если одно из многих агентств выходит за рамки закона, многие объединяются на битву с ним в защиту прав своих клиентов; но кто может защитить кого-либо от произвола государства, будь то ультра-минимальное или минимальное? Если бы нам удалось отмотать назад пленку истории, то мы увидели бы длинную череду отвратительных преступлений государства, которая едва ли дает нам какие-либо основания считать его действия легитимными. Я утверждаю, что риск государственной тирании куда больше, чем риск проведения одной или двух процедур сомнительной легитимности конкурирующими защитными агентствами.
Но и это не все. Поскольку, если будет разрешено выходит за пределы самообороны от агрессии, если кто-либо сможет применять силу против другого из-за его «сомнительных» действий, тогда пределы агрессии теряют четкие границы, фактически, ограничения агрессии против чужих прав вовсе исчезают. Единожды разрешив чьим-то «опасениям сомнительных действий» со стороны других оправдывать насильственные действия, мы навсегда оправдаем любую тиранию и «минимальное» государство Нозика быстро станет «максимальным». Я утверждаю, что Нозик не предоставляет нам ограничений от превращения его ультра-минимального государства в максимальное, тоталитарное государство. Не будет никаких ограничений для превентивных ограничений или арестов. Довольно гротескное предположение Нозика о «компенсирующем факторе» в виде «коллективного центризма» едва ли достаточно, чтобы сдержать весь спектр тоталитарных проявлений. [18]
Вот пример: на сегодняшний день наиболее криминальный класс в США это молодые черные мужчины. Риск совершения преступления этим классом значительно больше, чем у любого другого возраста, пола или национальной группы. Почему бы тогда не ввести обязательное заключение для таких мужчин до достижения ими возраста, в котором риск снижается? И дать им «компенсацию» путем предоставления качественной еды, одежды, развлечений и обучения в специальных лагерях коллективного заключения. Если нет, то почему нет? Еще пример: наиболее мощным аргументом в пользу сухого закона был несомненный факт, что люди под влиянием алкоголя совершают значительно больше преступлений и дорожных аварий, чем в трезвом виде. Так почему бы не запретить алкоголь и таким образом снизить риск, возможно компенсировав невольным жертвам этого закона бесплатным, финансируемым за счет налогов запасом полезного апельсинового сока? Или, например, почему бы не реализовать печально известный план доктора Арнольда Хатшнекера по «идентификации» предполагаемых будущих преступников в школах и превентивного заключения их под стражу для промывки мозгов? Если нет, почему нет?
Во всех описанных случаях, единственным основанием для ответа «нет», и это основание хорошо знакомо всем либертарианцам, которые верят в неотъемлемые права личности, будет то, что никто не имеет права подвергать насилию никого, кроме тех, кто прямо участвует в агрессии против чужих прав. Любое ослабление этого критерия даже до разрешения насилия в отношении удаленных «рисков» - это разрешение неограниченной агрессии против чужих прав. Любое ослабление этого критерия, таким образом, это пропуск в неограниченный деспотизм. Любое государство, основанное на таких принципах, не было «непорочно зачато» (т.е. без нарушения чужих прав), а было основано с помощью варварства и насилия.
И даже если бы риски были измеримы, даже если бы Нозик смог бы обосновать нам точку предельного риска, его процедура перехода от доминирующего агентства к ультра-минимальному государству все равно останется агрессивной, насильственной и нелегитимной. Но, как отмечает Чайлдс, не существует способа измерить вероятность такого «риска», не говоря уж об опасениях (и то и другое полностью субъективно). [19] Единственный риск, который может быть измерен, это риск в таких сравнительно редких ситуациях, где индивидуальные события случайны, строго гомогенны и повторяются очень большое число раз – как например, в случае с игрой в рулетку. Почти во всех остальных случаях реальной человеческой деятельности, эти условия не соблюдаются и измеримой точки предельного риска не существует.
Это приводит нас к крайне полезной концепции «надлежащего принятия риска» Вильямсона Эверса. Мы живем в мире неизбежных и неизмеримых неопределенности и риска. В свободном обществе, где соблюдаются индивидуальные права, каждый индивид надлежащим образом принимает риски, относящиеся к его личности и справедливо приобретенной собственности. Никто не вправе перекладывать свои риски на других; такое насильственное переложение будет агрессией и должно быть надлежащим образом остановлено и наказано легальной системой. Конечно же, в свободном обществе каждый имеет право предпринимать шаги к снижению своих рисков, которые не затрагивают чужих прав собственности; к примеру, приобретая страховку, проводя операции хеджирования, выкупая свои облигации и т.д. Но все эти действия добровольны и не включают ни налогообложения, ни принудительной монополии. И, как утверждает Рой Чайлдс, любое насильственное вмешательство в рыночное распределение рисков смещает общественное распределение рисков с оптимального и, таким образом, увеличивает совокупный риск для общества. [20]
Один из примеров, в котором Нозик санкционирует агрессию против прав собственности – это его забота [21] о частном собственнике земли, который окружен участками недружественных землевладельцев, которые не дают ему прохода наружу. На либертарианский ответ о том, что любой рациональный собственник перед приобретением участка приобретет права доступа у окружающих землевладельцев, Нозик поднимает вариант проблемы, в котором землевладелец окружен таким числом недружественных соседей, что все равно не сможет выбраться куда-либо. Но обсуждаемая проблема не относится исключительно к землевладению. Не только в свободном обществе, но даже сейчас, представим себе, что человека все без исключения жители Земли так ненавидят, что отказываются от обмена с ним и не разрешают ему пользование своей собственностью. Единственный ответ здесь состоит в том, что эта проблема – его собственный риск. Любая попытка прервать этот добровольный бойкот насильственным путем является недопустимой агрессией против прав участников бойкота. Нашему изгою лучше попытаться как можно быстрее найти друзей или хотя бы приобрести союзников.
Как же Нозик переходит от своего «ультра-минимального» к «минимальному» государству? Он предполагает, что ультра-минимальное государство морально обязано «компенсировать» клиентов, претендующих на приобретение услуг независимых агентств путем предоставления им защитных услуг и следовательно с этого момента становится «ночным полицейским» или минимальным государством. [22] Во-первых, это решение также является осознанным и явным, что едва ли позволяет отнести его к действию «невидимой руки». Но, что более важно, принцип компенсации Нозика еще более слабая философская концепция (если это возможно), чем его теория риска. Во-первых, компенсация в теории наказания, это просто метод восстановления прав жертвы преступления; оно ни под каким видом не может использоваться как моральная санкция для самого преступления.
Нозик спрашивает [23] означают ли права собственности, что людям дозволено совершать насильственные действия «при условии, что они готовы компенсировать их людям, чьи границы были нарушены?» В отличие от Нозика наш ответ в любом случае будет "нет". Как утверждает Рэнди Барнетт в своей критике Нозика: «В отличие от Нозиковского принципа компенсации, все нарушения прав должны быть наказаны. Это и есть смысл права.» И «в отличие от добровольного желания оплатить цену делающего возможной покупку, компенсация не делает агрессию допустимой или оправданной». [24] Права не должны нарушаться, компенсация – это лишь один из методов воздаяния или наказания преступления по факту; мне не должно быть разрешено бесцеремонно вторгаться в чей-либо дом и ломать в нем мебель лишь на том основании, что я готов впоследствии «компенсировать» ущерб. [25]
Во-вторых, нет никакого способа узнать, какой размер должна иметь компенсация. Теория Нозика базируется на том, что шкалы предпочтений людей стабильны, измеримы и доступны стороннему наблюдателю. В данном случае ни одна из этих предпосылок не верна. [26] Австрийская субъективная теория ценности показывает нам, что шкалы предпочтений подвержены постоянным изменениям и что они не могут быть ни изучены, ни измерены внешним наблюдателем. Если я купил газету за 15 центов, мы можем сказать о моей шкале предпочтений, что на момент покупки газета стоила для меня больше, чем 15 центов. И это все. Это предпочтение может завтра измениться, а иные части моей шкалы предпочтений и вовсе остались полностью неизвестными другим. (Небольшое отступление: претензии Нозика на использование концепции «кривых безразличия» здесь совершенно ненужно и лишь добавляет путаницы, так как безразличие никогда явно не проявляется в действии и реальных обменах, являясь, следовательно, неопределенным и объективно бессмысленным. Более того, кривая безразличия предполагает две оси для благ, какими будут оси предполагаемых кривых у Нозика?) [27]. Но если нет возможности узнать, что полностью компенсирует индивиду изменение, то у стороннего наблюдателя, такого как минимальное государство, нет и возможности определить какая требуется компенсация.
Чикагская школа пытается разрешить эту проблему просто предполагая, что потери полезности индивида измеряются денежной ценой потерь; так, если кто-либо изорвал мою картину и внешний аудитор определит, что я мог бы ее продать за 2000 долларов, то это и есть надлежащая компенсация. Но, во-первых, никто не может знать реальной рыночной цены, так как сегодняшний рынок отличается от вчерашнего; и, во-вторых, что более важно, моя психологическая привязанность к картине может стоить для меня куда больше его рыночной цены, и у стороннего аудитора нет никакой возможности определить ее реальную ценность; спрашивать об этом меня бесполезно, так как ничто не удерживает меня от ложных заявлений с целью увеличить «компенсацию». [28]
Более того, Нозик ничего не говорит о компенсации доминирующим агентством своим клиентам за лишение их возможности перейти к конкуренту. Ведь их возможность выбора принудительно уничтожается и, более того, они вполне могут, видя тиранические позывы доминирующего агентства счесть выгодным выбор конкурента. Но как определить размер такой компенсации? Далее, если Нозик забыл о компенсации за лишение прав клиентов доминирующего агентства, как быть с убежденными сторонниками анархии? Как оценить их психологический ущерб от наблюдения подъема государства? Должна им обеспечиваться компенсация за ужас от наблюдения подъема государства? И в каком объеме? Фактически, существования хотя бы одного убежденного анархиста, которому никакая компенсация не сможет возместить психологическую травму от появления государства, самого по себе достаточно, чтобы обрушить всю модель Нозика о предположительно ненасильственном появлении минимального государства. Поскольку печаль абсолютного анархиста никакая компенсация утешить не сможет.
Это приводит нас к другой ошибке в схеме Нозика: тому забавному факту, что компенсация, выплачивается доминирующим агентством не в денежной форме, а в виде расширения своих порой сомнительных услуг на клиентов других агентств. Сторонники принципа компенсации показали, что деньги – которые оставляют реципиенту свободу приобрести все, что он желает – куда лучше для него, чем любой другой вид компенсации в натуре. Нозик, постулируя расширение защиты как форму компенсации, никогда не обращается к альтернативе наличной выплаты. Однако, к примеру, для анархиста эта форма «компенсации» существования государства как такового – это злая насмешка. Как убедительно указывает Чайлдс, Нозик:
«желает запретить нам обращение к любому другому защитному агентству, кроме доминирующего. Что же он хочет предложить нам взамен за это ограничение? Он чрезвычайно великодушен. Он предлагает ни больше и ни меньше, чем государство. Позвольте, я буду первым, кто публично откажется от этого восхитительно щедрого предложения. Но … дело в том, что мы не можем отказаться. Оно навязывается нам, хотим мы того или нет, желаем мы принять его в компенсацию или нет». [29]
Более того, даже в собственных терминах Нозика, минимальное государство компенсирует всех одинаково. Однако нет никакой вероятности того, что шкалы предпочтений у всех одинаковы. Но как тогда выявить различия и выплатить дифференцированную компенсацию?
Даже если говорить только о людях, которым по Нозику положена компенсация – возможных клиентов конкурирующих агентств – то кто они? Как их найти? Ведь по Нозику только такие действующие или возможные клиенты конкурентов нуждаются в компенсации. Но как провести различие для правильной компенсации, между теми, кто был лишен возможности выбрать услуги независимого агентства и соответственно заслуживает компенсации, и теми, кто не перешел бы к конкурентам в любом случае и компенсации не заслуживает? Без такого различия минимальное государство не сможет провести адекватную компенсацию даже в его собственных терминах Нозика.
Чайлдс поднимает еще одну отличную проблему предлагаемых Нозиком компенсаций – неприятные последствия для минимального государства того факта, что выплаты компенсаций обязательно увеличивают издержки и, следовательно, цены, запрашиваемые доминирующим агентством. Как пишет Чайлдс:
«Если минимальное государство должно защищать всех, даже тех, кто не может платить, и если оно должно компенсировать другим запрет их рискованных действий, то это будет означать, что оно устанавливает для своих клиентов более высокие цены, чем ультра-минимальное государство. Но это ipso facto [само по себе] увеличит число тех, кто в силу своих индивидуальных кривых спроса будет стремиться выбрать альтернативное агентство, … а не то, которое из доминирующего превратилось в ультра-минимальное государство, а затем в минимальное государство. Должно ли минимальное государство бесплатно защищать их или выплачивать им компенсации, чтобы они не переходили к другим агентствам? Если да, то это вновь увеличит цену для остающихся клиентов или снизит уровень их обслуживания. В любом случае, это породит новую волну тех, кто в силу формы их кривой индивидуального спроса выберут альтернативное агентство вместо доминирующего. Должны ли они также быть компенсированы? Если да, то процесс продолжается до тех пор, пока клиентами не останутся только богатые фанатичные приверженцы минимального государства, которые готовы платить за низкий уровень сервиса. Если так случится, то очень скоро минимальное государство отправится на свалку истории, которой, я думаю, оно вполне заслужило». [30]
Небольшое, но важное отступление по поводу компенсаций: следуя Локковской неудачной оговорке относительно поселенческих прав на неиспользуемую землю, Нозик заявляет, что никто не может присвоить неиспользуемую землю, если оставшееся население, которое также желает доступа к земле, «не пострадает». [31] Но вновь, как мы узнаем, пострадало оно или нет? Фактически оговорка Локка может привести к объявлению вне закона всей земли, находящейся в частной собственности, так как любой может заявить, что от уменьшения количества доступной земли пострадают все, кто не присвоил ее. Фактически невозможно измерить или даже узнать о том, пострадал кто-то или нет. И даже если да, то я утверждаю, что это тоже входит в их надлежащее принятие риска. Каждый имеет право объявлять своей собственностью ранее ничейную землю или ресурсы. Те, кто опоздал это сделать, пострадают от этого, но это их собственный риск в нашем свободном и неопределенном мире. В США больше не осталось большого количества пограничных целинных земель, и этот факт не следует оплакивать. Фактически, мы можем получить столько доступа к этим ресурсам, сколько захотим, путем уплаты за них рыночной цены; но даже если владельцы откажутся продавать их или сдавать в аренду - это их право в свободном обществе. Даже Локк мог с этим согласиться. [32]
Мы подходим к другому ключевому моменту – что презумпция Нозика о возможности запрещать рискованную деятельность базируется на его утверждении о том, что никто не имеет права заниматься «непродуктивными» (включая рискованные) деятельностью или обменами и что на этом основании они могут быть легитимно запрещены. [33] Ведь Нозик признает, что если бы рискованная деятельность других была законна, то запреты и компенсации были бы недействительны и что тогда нам «вместо этого пришлось бы торговаться и заключать с ними контракты, чтобы они согласились не совершать обсуждаемых рискованных действий. Почему бы нам тогда не предложить им мотивацию или нанять их, или дать им взятку, чтобы убедить их отказаться от действия?» [34] Иными словами, если бы теория Нозика о незаконности "непродуктивной" деятельности, он был бы вынужден признать право людей участвовать в такой деятельности, принцип запрещения риска и принцип компенсации рухнули бы в одночасье и ни ультра-минимальное, ни минимальное государство не могли бы быть оправданы.
И здесь мы приходим к тому, что мы могли бы назвать «принципом смерти». Его критерий «продуктивного» обмена – это то, что обе стороны обмена должны оказаться в лучшем положении, чем, если бы вторая сторона умерла; а «непродуктивный» обмен – это такой обмен при котором одна из сторон оказалась бы в выигрыше, если бы вторая сторона умерла. [35] Так, если я плачу вам за то, что вы не наносите мне вреда, я не получаю от вас ничего, чего у меня не было бы, если бы вы не существовали вовсе или существовали, но не имели бы со мной никаких дел.» [36] «Принцип компенсации» Нозика предполагает, что «непродуктивная» деятельность может быть предотвращена путем компенсации данному индивиду выгод, которые он потерял в результате введения запрета.
Давайте теперь рассмотрим, как Нозик применяет свои критерии «непродуктивности» и «компенсации» к проблеме шантажа. [37] Нозик пытается оправдать запрет шантажа, доказывая, что «непродуктивные» контракты должны считаться незаконными и что контракт шантажа непродуктивен потому что шантажируемый несет потери от самого существования шантажиста. [38] Иначе говоря, если бы шантажист Смит умер, шантажируемый Джонс только выиграл бы. Или, иными словами, Джонс платит Смиту не за то, что он приносит ему пользу, а за то, чтобы тот не наносил ему вреда. Но контракт ведь существует и все равно является продуктивным, потому что приносит Джонсу положение, лучшее, чем если бы этого контракта не существовало.
Но эта теория заводит Нозика в очень мутные рассуждения, некоторые (хотя и не все) он осознает. Он признает, например, что его аргументация в пользу запрещения шантажа приведет к тому, что придется запретить и следующий контракт: Браун приходит к Грину, его соседу со следующим предложением: «Я намереваюсь построить такое-то и такое-то розовое строение на своей земле (при этом он знает, что Грин не переносит розовый цвет). Однако я готов не строить его, если вы заплатите мне такую-то сумму денег». Нозик признает, что в его схеме такой контракт тоже будет незаконным, потому что Грин будет платить Брауну за то, что тот не доставляет ему проблем и, поэтому контракт будет непродуктивным. Фактически, Грин только выиграет, если Браун умрет.
Тем не менее, либертарианцу сложно обосновать такой запрет какой-либо адекватной теорией прав собственности, не говоря уже о той, которая изложена в настоящей книге. По аналогии с примером шантажа Нозик признает, что в его схеме для Грина было бы законным, узнав, что Браун запроектировал розовое здание прийти к нему самому и предложить заплатить за то, чтобы он не продолжал строительство. Но почему такой обмен станет «продуктивным» только потому, что Грин первым сделал такое предложение? [39] Какая разница, кто первым вышел с предложением в этой ситуации? Разве Грин все еще не выиграет, если Браун умрет? И далее, по аналогии, считает ли Нозик незаконным для Брауна отказаться от первого предложения Грина и затем запросить больше денег? Почему? Или, к примеру, считает ли Нозик незаконным для Брауна якобы случайно дать Грину знать о проектируемом розовом здании и затем дожидаться результата - скажем, разместив рекламу здания и подсунув Грину макет? Не может ли это быть расценено как простой акт любезности? И почему простая реклама чего-либо должна быть незаконной?
Действительно, пример Нозика становится еще более шатким, если мы рассмотрим его следствия. Нозик вовсе не учитывает все возможные следствия своего «принципа смерти». Если он утверждает - а он похоже утверждает именно это – что А незаконно «принуждает» Б, если для Б было бы лучше, чтобы он умер на месте, то давайте рассмотрим следующий пример: Браун и Грин участвуют в аукционе за одну картину, которую оба очень хотят получить. Будет ли для Грина лучше, если Браун умрет на месте? Не следует ли из этого, что Браун незаконно принуждает Грина, и не должно ли участие Брауна в аукционе быть запрещено? Или, наоборот, не принуждает ли Грин аналогичным образом Брауна и не должно ли участие Грина в аукционе быть запрещено? Если нет, то почему нет? Или представьте, что Грин и Браун добиваются благосклонности одной и той же женщины; не выиграет ли каждый из них, если его конкурент немедленно умрет и не должно ли поэтому участие в соперничестве одного из них или обоих быть признано незаконным? Таких примеров можно привести бесконечное множество.
Более того, Нозик загоняет себя в еще более затруднительное положение, когда добавляет, что шантаж «непродуктивен» потому что запрет обмена не приносит потерь одной из сторон (шантажируемому). Но это, конечно же, неверно: как указал профессор Блок, запрет шантажа значит, что шантажист не имеет мотивов для нераспространения негативной информации о шантажируемом. Тем не менее, после того, как Нозик дважды заявил о том, что жертва «не понесет потерь» от запрета обмена, Нозик немедленно и непоследовательно признает, что «люди ценят молчание шантажиста и готовы за него платить». В таком случае, если шантажисту запрещено получать плату, он не обязан хранить молчание и жертва шантажа, готовая за это молчание платить, из-за запрета оказывается в худшем положении!
Нозик добавляет, не приводя никаких аргументов, что «молчание шантажиста – это не продуктивная деятельность». Почему? Видимо, потому что «его жертвы только выиграли бы, если бы шантажиста не существовало». Вновь к «принципу смерти». Но затем Нозик вновь меняет позицию, противореча своему же утверждению о том, что молчание не продуктивно, добавляет: «С той точки зрения, которую мы занимаем здесь, продавец молчания может законно получать деньги только за то, что он отказывается молчать … включая платежи, которые другие проводят ему за раскрытие информации.» Нозик добавляет, что хотя шантажист может требовать денег, которые он получил бы за раскрытие информации, «он не может требовать наилучшей цены от приобретателя его молчания». [40]
Таким образом, Нозик колеблясь между запретом шантажа и разрешения только уплаты той цены, которую шантажист получил бы, продав информацию, загнал себя в ловушку неразрешимой проблемы «справедливой цены». Почему законно только назначать платеж по известной цене? Почему не назначать максимальную цену, которую жертва шантажа готова заплатить? Во-первых, обе транзакции добровольны и находятся в рамках прав собственности обеих сторон. Во-вторых, никто не знает, ни теоретически, ни практически, какую цену шантажист мог бы получить за свою информацию на открытом рынке. Никто не может заранее предсказать рыночную цену реального обмена. В-третьих, шантажист может получать не только денежное возмещение за обмен; он также возможно получает психологическое удовлетворение – он может не любить жертву шантажа, или ему может нравиться продавать секреты и тем самым «зарабатывать» на продаже секрета третьей стороне больше чем просто денежное вознаграждение. Здесь Нозик фактически сдает свой пример, признавая, что шантажист «который наслаждается продажей секретов может оплачиваться по другой цене.» [41] Но в таком случае, какое стороннее правоприменительное агентство может определить, до какой степени шантажист наслаждается продажей секретов и какую цену он может заявить жертве шантажа? Говоря, в общем, концептуально невозможно обнаружить наличие или измерить степень субъективного наслаждения или любого другого психологического фактора, который влияет на его шкалу предпочтений и, соответственно, на его поведение при обмене.
И, в-четвертых, представьте, что мы возьмем крайний случай Нозика, шантажиста, который не считает, что за его секрет требуется какое-либо денежное вознаграждение. Но если шантаж запрещен полностью или в варианте «справедливой цены» Нозика, необычный шантажист просто распространяет информацию всему миру («сплетник или болтун» по Блоку). Поступая так, шантажист просто использует право на использование своего тела в случае свободы слова. Здесь не может быть ни «справедливой цены» за ограничение его права, так как оно не имеет объективно измеримой ценности. [42] Его ценность субъективна для шантажиста и его право нельзя законно ограничить. И, более того, «защищенная законом» жертва в любом случае понесет потери в результате ограничений шантажа. [43]
Мы должны сделать вывод, что в рамках современной (а не средневековой) экономической теории «справедливой ценой» для любой сделки является цена, в добровольном порядке согласованная обеими сторонами. Более того, в более общем смысле, мы должны также признать, в рамках современной экономической теории, все обмены «продуктивными» и приносящими выгоду обеим сторонам. Любые добровольно приобретенные товар или услуга приносит ему выгоду и, следовательно, продуктивна с его точки зрения. Таким образом, все попытки Нозика оправдать запрет шантажа или установить некое подобие «справедливой цены» шантажа (как и любого другого контракта, в котором продается чье-либо бездействие) полностью провалились. Но это также значит, что его попытка оправдать запрет «непродуктивных» действий – включая риск – также провалилась, а ведь только на ее основе Нозик пытался оправдать свое ультра-минимальное (а также и минимальное) государство.
В приложении своей теории к рискованной, вызывающей опасения «непродуктивной» деятельности независимых агентств, которая предположительно оправдывает введение принудительной монополии ультра-минимального государства, Нозик концентрируется на защищаемых им «процедурных правах» каждого индивида, которые он определяет как «право на установление вины наименее опасной из известных процедур установления вины, которая среди прочих имеет наименьшую вероятность признания виновной стороны, которая на самом деле права.» [44] Здесь Нозик добавляет к обычным естественным правам индивида на использование своей личности и справедливо приобретенной собственности, предполагаемые «процедурные права», или права на использование конкретных процедур определения правоты или виновности.
Но существует одно жизненное различие между подлинным и иллюзорным правом - оно состоит в том, что первое не требует ни от кого никаких позитивных действий, кроме невмешательства. Так, право человека на свою личность и собственность не зависит от времени, пространства, или числа и благосостояния других людей в обществе. Робинзон Крузо может иметь такие права против Пятницы, точно так же, как их имеет любой человек в нашем индустриальном обществе. С другой стороны, предлагаемое право на «прожиточный минимум» является ложным, так как удовлетворение его требует усилий от части других людей, а также наличия достаточного населения с достаточным для удовлетворения этих нужд благосостоянием или доходом. Таким образом, это «право» не является независимым от времени, места, а также от числа и условий проживания других членов общества.
Но и «право» на наименее рискованную процедуру требует для своей реализации позитивных действий от достаточного числа людей, обладающих специализированными навыками; поэтому оно не является подлинным правом. Более того, такое право не может быть выведено из базового права собственности на себя. С другой стороны, каждый имеет абсолютное право на защиту себя и своей собственности от вторжения. Преступник, с другой стороны, не имеет прав на защиту незаконно приобретенной собственности. Но то, какая процедура будет принята группой люде для защиты своих прав, к примеру, на персональную самозащиту или использование судов или арбитражных агентств – зависит от знаний и навыков индивидов в этой группе.
Предположительно, работа свободного рынка будет вести к тому, что большинство людей выберут защиту, обеспечиваемую частными институтами и защитными агентствами, чьи процедуры будут отражать методы, которые отражают максимальную поддержку большинства людей. Иными словами, людей, которые будут согласны следовать этим процедурам, как наиболее практичным методам определения, кто в конкретном случае прав, а кто виноват. Но это – прерогатива конкурентного открытия рынком наиболее эффективных средств обеспечения самозащиты, и она не включает никаких ошибочных концепций вроде «процедурных прав». [45]
И, наконец, демонстрируя великолепное мастерство, Рой Чайлдс, продемонстрировав, что каждая из стадий перехода к государству по Нозику осуществляется не «невидимой рукой» рынка, а явным видимым волевым решением, переворачивает всю концепцию Нозика с ног на голову, показывая, как «невидимая рука» в терминах самого Нозика приводит от его минимального государства обратно к анархизму. Чайлдс пишет:
«Представим себе, что существует минимальное государство. Возвышается агентство, которое копирует процедуры минимального государства, оставляя без изменений государство с его судебными процессами, процедурами и т.д. В такой ситуации нельзя предполагать, что это агентство сколь-нибудь более «рискованно», чем государство. Если оно все также слишком рискованно, то мы также правы в утверждении, что государство слишком рискованно и правы в запрещении его деятельности, при том, что мы готовы компенсировать потери тем, кто страдает от этих запретов. Если мы пойдем этим путем, результатом будет анархия.
Если нет, то «доминирующее агентство», превратившееся в минимальное государство обнаруживает, что оно конкурирует с одним из агентств за которыми следит. Но подождите: конкурирующее, находящееся под надзором, подавляемое второе агентство обнаруживает, что может установить меньшие цены за свои услуги, так как минимальное государство вынуждено компенсировать потери тем, кто хотел бы пользоваться услугами других агентств, применяющих более рискованные процедуры. Также доминирующее агентство несет издержки на шпионаж за новым агентством.
Так как выплата компенсаций – это лишь моральное обязательство, доминирующее агентство вероятно станет сокращать такие действия под экономическим давлением. Это запускает действие двух процессов: те, кто ранее получал компенсацию станут выбирать услуги других агентств, вполне вероятно подписываясь на услуги нашего независимого агентства, таким образом, восстанавливая свои старые предпочтения. Так происходит первый судьбоносный шаг: некогда гордое минимальное государство, отменив компенсации возвращается к более низкому уровню ультра-минимального государства.
Но процесс на этом не останавливается. Независимое агентство должно и будет нарабатывать хорошую репутацию, чтобы отбивать клиентов у ультра-минимального государства. Оно предлагает больший набор услуг, тарифные планы с различными ценами и в целом становится более привлекательной альтернативой, все время позволяя государству шпионить за собой, изучая его процессы и процедуры. На рынок выходят другие предприниматели. Скоро, некогда ульра-минимальное государство становится просто доминирующим агентством, обнаруживая, что другие агентства наработали мощную репутацию, разработали безопасные, слабо рискованные процедуры и прекращает следить за ними, предпочитая более дешевый вариант взаимных соглашений. Его руководство без конкуренции разжирело и обленилось, его расчеты о том, кого защищать, как, на какие цели распределять ресурсы …безнадежно испорчены тем, что оно ранее ушло от влияния настоящей конкурентной системы. Доминирующее агентство становится неэффективным в сравнении с новыми, динамичными, усовершенствованными агентствами.
Имеющий глаза да увидит – доминирующее агентство становится просто одним из многих на рынке. Зловещее минимальное государство, через серию морально допустимых шагов, не нарушающих ничьих прав, стало просто одним из многих защитных агентств. Иными словами, «невидимая рука» наносит ответный удар». [46]
Некоторые окончательные краткие, но важные замечания. Нозик, вместе с остальными сторонниками ограниченного правительства и теоретиками laissez-faire не имеет теории налогообложения: насколько большим оно должно быть, кто должен платить налоги, какой вид должны иметь налоги и т.д. Действительно, налогообложение не упоминается в обсуждении стадий перехода к минимальному государству. Похоже, подразумевается, что минимальное государство может вводить налоги только для клиентов, которых оно имело до становления, но не на потенциальных клиентов конкурирующих агентств. Но очевидно, что нынешние государства облагают налогами всех без исключения, без учета того, были ли они раньше его клиентами; и действительно, разделить эти гипотетические группы крайне сложно.
Нозик, вместе со своими коллегами по теории ограниченного государства, рассматривает «защиту» - во всяком случае, обеспечиваемую его минимальным государством – как единый неделимый объект. Но сколько именно защиты должно предоставляться и за счет каких ресурсов? Какой критерий будет определяющим? В конце концов, мы можем предположить, что следует тратить весь национальный продукт на обеспечение каждого жителя персональным танком и вооруженным охранником; или мы можем вообразить, что на всю страну нужен один полицейский и один судья. Кто решает, сколько защиты необходимо и на основе каких критериев? И, напротив, все услуги и товары на свободном рынке производятся на основе относительного спроса и рыночной цены для потребителей. Но такой критерий не работает для минимального государства, да и для любого государства вообще.
Более того, как указывает Чайлдс, минимальное государство, которое Нозик пытается оправдать – это государство, которым владеет частная доминирующая фирма; это все равно не дает никаких объяснений и оправданий для современных форм голосования, демократии, системы сдержек и противовесов и т.д. [47]
И, наконец, гибельная ошибка проходит в работе Нозика сквозь все обсуждение прав и правления: что как кантовский интуиционист, он имеет теорию прав. Права просто интуитивно ощущаются, но не обосновываются естественным правом, природой человека или вселенной. В результате, Нозик не имеет реальных аргументов в пользу существования прав как таковых.
Выводы: (1) ни одно из современных государств не было «непорочно зачато» и следовательно Нозик на своих собственных основаниях должен защищать анархизм и только затем ждать развития государств; (2) даже если какое-либо из государств появилось таким образом, права личности являются неотчуждаемыми и следовательно ни одно существующее государство не может быть оправдано; (3) каждый описываемый Нозиком шаг работы «невидимой руки» неверен: весь процесс проходит в явном виде и чувственно ощутим, а принципы риска и компенсации оба являются ошибочными и ведут к неограниченному деспотизму; (4) нет никаких оправданий, даже в собственных терминах Нозика, для запрета доминирующим агентством тех процедур независимых агентств, которые не влияют на его собственных клиентов, и, следовательно, оно не может перейти в ультра-минимальное государство; (5) теория Нозика о «непроизводительных» обменах неверна, поэтому запрет рискованных действий и переход к ультра-минимальному государству невозможен даже на одном этом основании; (6) что бы ни думал Нозик, не существует никаких «процедурных прав» и, следовательно, его теория риска и непродуктивного обмена не дает никаких оснований для перехода к принудительной монополии ультра-минимального государства; (7) нет никаких оснований, даже в собственных терминах Нозика, для ввода минимальным государством налогообложения; (8) в теории Нозика нет ничего, что объяснило бы голосование, или любые другие демократические процедуры любого из существующих государств; (9) на тех же основаниях, на которых оправдано минимальное государство, можно оправдать и максимальное государство; и (10) действие только «невидимой руки» в собственных терминах Нозика, возвращает общество обратно к анархии.
Таким образом, наиболее значимая в нашем столетии попытка оправдать государство и отвергнуть анархизм провалилась в целом и в каждой из своих частей.
Примечания:
1. Версия данной главы опубликована в Murray N. Rothbard, "Robert Nozick and the Immaculate Conception of the State," Journal of Libertarian Studies 1 (Winter 1977): 45-57.
2. Robert Nozick, Anarchy, State, and Utopia (New York: Basic Books, 1974).
3. Другую критику Нозика см. Randy E. Bamett, "Whither Anarchy? Has Robert Nozick Justified the State?" Journal of Libertarian Studies 1 (Winter 1977): 15-21; Roy A. Childs, Jr., "The Invisible Hand Strikes Back,"Journal of Libertarian Studies 1 (Winter 1977): 23-33; John T. Sanders, "The Free Market Model Versus Government: A Reply to Nozick," Journal of Libertarian Studies 1 (Winter 1977): 35-44; Jeffrey Paul, "Nozick, Anarchism and Procedural Rights," Journal of Libertarian Studies 1, no. 4 (Fall 1977): 33740; and James Dale Davidson, "Note on Anarchy, State, and Ufopia," Journal of Libertarian Studies 1, no. 4 (Fall 1977): 341-48.
4. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 6-9.
5. The Complete Writings of Thomas Paine, P. Foner, ed. (New York: Citadel Press, 1945), vol. 1, p. 13.
6. Перепечатано в Robert A. Rutland, GeqeMason ( W i i u r g , Va: Colonial Williamsburg 1%1), p. 111. По поводу некорректности отчуждения человеческой воли см. гл. 19, сноска 18 выше. Великий английский левеллер 17 столетия Ричард Овертон писал:
«Каждому человеку природой дано право собственности на себя, которое не должно нарушаться или отчуждаться: так как поскольку он личность, он имеет собственность на себя, иначе он не был бы личностью. … Нельзя говорить о твоем и моем, иначе как: «Ни один человек не может владеть моими правами и свободами, как не могу и я владеть их; я индивид и наслаждаюсь собой и собственностью на себя».
Цит. по Sylvester Petro, "Feudalism, Property, and Praxeology," in S. Blumenfeld, ed., Property in a Humane Economy (LaSalle, Ill.: Open Court, 1974), p. 162.
7. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 17.
8. Там же, стр. 15.
9. Там же, стр. 16
10. Сходную критику Нозика можно найти в Hillel Steiner in Mind 86 (1977): 120-29.
11. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 17.
12. Roy Childs, "Invisible Hand," p. 25.
13. Cf., Bruno Leoni, Freedom and the Law (Los Angeles: Nash Publishing, 1972), and F.A. Hayek, Law, Legislation, and Liberty, vol. 1 (Chicago: University of Chicago Press, 1973).
14. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 17.
15. Там же, стр. 55-56.
16. Childs, "Invisible Hand," стр. 32.
17. Там же, стр. 27-28.
18. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 142 ff.
19. Childs, "Invisible Hand," pp. 28-29.
20. Там же, стр. 29.
21. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 55n.
22. Более того, в процессе Нозика, каждая следующая стадия развития государства предполагается моральной, так как предположительно проходит без нарушения чьих-либо моральных прав. В этом случае считается, что ультра-минимальное государство морально. Но если так, почему Нозик считает, что ультра-минимальное государство морально обязано превращаться в минимальное? Потому, что ультра-минимальное государство в этом случае видимо будет аморальным, что противоречит его исходной посылке. Эту точку зрения см. R.L. Holmes, "Nozick on Anarchism," Political Theoy 5 (1977): 247ff.
23. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 57
24. Barnett, "Whither Anarchy?" p. 20.
25. Более того, Нозик накладывает ограничения на жертву, путем компенсации ему только за действия, которые соответствовали уровню агрессии. Anarchy, State, and Utopia, p. 58.
26. Нозик там же на странице 58, в явном виде предполагает измеримость полезности.
27. Я обязан этим замечанием профессору Роджеру Гаррисону из экономического департамента Обурнского Университета.
28. Нозик также использует концепцию «транзакционных издержек» и других издержек, сопровождающих деятельность, которая должна быть запрещена с компенсацией. Но это неверно на тех же основаниях, а именно, потому, что транзакционные и другие издержки субъективны для каждого индивида и не являются объективными и измеримыми для стороннего наблюдателя.
29. Childs, "Invisible Hand," p. 27.
30. Там же, стр. 31.
31. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 178ff.
32. Нозик также воспроизводит позицию Хайека по поводу оплаты единственного колодца, там же, стр. 180. См. также стр. 220-21 выше.
33. See Barnett, "Whither Anarchy?" p. 19.
34. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 83-84.
35. Давайте применим концепцию «непродуктивных обменов» к его собственному процессу становления государства. Если бы доминирующего агентства не существовало, то клиенты независимых агентств от этого только выиграли бы, так как замечательно могли бы продолжать дела с теми агентствами, которые они выбрали. Но в рамках собственной концепции Нозика, применяя его собственный «принцип смерти» мы обнаруживаем, что клиенты независимых агентств стали жертвами непродуктивного обмена с доминирующим агентством и поэтому вправе запретить его деятельность. Этим блестящим замечанием я обязан профессору Дэвиду Гордону.
36. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 84.
37. Наша собственная теория допустимости контракта шантажа изложена на стр. 124-26 выше.
38. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 84-86.
39. Нозик не отвечает на этот ключевой вопрос; он просто доказывает, что «это будет продуктивным обменом». Там же. стр. 84, 240n.16. Весьма иронично, что Нозик видимо вынужденно обсуждает это возражение – признавая «продуктивность» обмена если Грин сам сделает предложение – из-за аргументов профессора Рональда Хэмови: иронично, потому что, как мы видели выше, также Хэмови разнес в пух и прах подобное же определение принуждения у профессора Хайека.
40. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, pp. 85-86.
41. Там же стр. 86n.
42. См. Barnett, "Whither Anarchy?" pp. 4-5.
43. Нозик, в труде Anarchy, State, and Utopia, стр. 86, соединяет свои ошибки, продолжая сравнивать шантажиста с рэкетиром-«крышей», указывая, что рэкет «крыши» продуктивен, так как рэкетир, навязывая защиту, хотя бы ее осуществляет, а не «берет деньги за простое воздержание от нанесения вреда». Но «вред», которым угрожает – это не просто реализация права свободы слова, а вполне себе агрессивное насилие, а угроза насилия – сама по себе насилие. Здесь различие проводится не между ошибочными понятиями «продуктивный» и «непродуктивный», а между «добровольный» и «насильственный» - вот квинтэссенция либертарианской философии. Как указывает профессор Блок:
«При агрессии угрожают агрессивным насилием – тем, что агрессор не имеет права делать. При шантаже, однако шантажист «угрожает» тем, что чаще всего имеет право сделать! Реализацией своего права на свободу слова, раскрытием известного ему секрета».
Walter Block, "The Blackmailer as Hero," Libertarian Forum (December 1972): 3.
44. Nozick, Anarchy, State, and Utopia, p. 96.
45. Отличную детализированную критику концепции «процедурных прав» Нозика см. Barnett, "Whither Anarchy?" стр. 16-19. Профессор Джеффри Пол также показал, что любое понятие «процедурных прав» включает «право» некоторой другой процедуры наступать на такие процедуры, а это, в свою очередь, подразумевает следующий набор «прав», который в свою очередь включает новый набор «прав» по методам решения по этим процедурам, и так далее до бесконечной регрессии. Paul, "Nozick, Anarchism, and Procedural Rights."
46. Childs, "Invisible Hand," pp. 32-33.
47. Там же, стр. 27.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии