Айн Рэнд

Доктор Роберт Стадлер расхаживал по кабинету, пытаясь избавиться от ощущения холода.

Весна запаздывала. В окне виднелась безжизненно-серая громада холмов, казавшаяся смазанной полосой между грязно-бледным небом и свинцово-черной рекой. Изредка какой-нибудь клочок холма вспыхивал серебристо-желтым, почти зеленым светом и так же внезапно затухал. Местами в сплошном покрове облаков образовывались разрывы, пропускавшие редкие лучи солнца, и через мгновение снова заволакивались. Стадлер подумал, что мерзнет он не от холода в кабинете, а от вида за окном.

– Господи помилуй, мэм! – сказал клерк в бюро регистрации. – Никто не знает, кому сейчас принадлежит этот завод. И кажется, никогда не узнает.

Клерк сидел за столом в комнате первого этажа, куда редко заходили посетители, – стопки папок покрылись толстым слоем пыли. Он посмотрел на сверкающий автомобиль, припаркованный за окном на грязном пустыре, бывшем когда-то главной площадью процветающего окружного центра. Он смотрел на двух незнакомых посетителей с едва уловимым задумчивым удивлением.

– Почему? – спросила Дэгни.

Он беспомощно указал на груду бумаг, которые достал из папок:

Дэгни смотрела на сияющие полоски, браслетами охватившие ее руку от запястья до самого плеча. Это полоски солнечного света падали сквозь жалюзи на окне незнакомой ей комнаты. Ее рука лежала поверх одеяла, и чуть повыше локтя она заметила синяк. Она чувствовала свои ноги и бедра, но остальное ее тело было невесомо, словно она застыла в висящей в воздухе клетке из солнечных лучей.

Рабочий улыбнулся Эдди Виллерсу через стол. Они сидели в подземной столовой «Таггарт трансконтинентал».

Рельсы сквозь скалы тянулись к нефтяным вышкам, а вышки тянулись к небесам. Дэгни стояла на мосту и смотрела на вершину холма, где лучи солнца падали на самый верх вышки. Металлический отблеск походил на белый факел.

Стараясь ни о чем не думать, Реардэн прижался лбом к зеркалу.

Когда Эдди вошел в ее кабинет, первым, что она заметила, была крепко зажатая в его руке газета. Она подняла голову и посмотрела на него – его лицо было напряженным и озадаченным.

– Дэгни, ты очень занята?

– А что такое?

– Я знаю, ты не любишь говорить о нем, но здесь есть кое-что, на что, мне кажется, тебе стоит взглянуть.

Она молча протянула руку и взяла газету.

Движущая сила, подумала Дэгни, глядя на возвышающийся в сумерках небоскреб компании «Таггарт трансконтинентал», – вот что ему необходимо в первую очередь; движущая сила, чтобы это здание стояло; движение, чтобы оно оставалось непоколебимым. Оно покоится не на сваях, вбитых в гранит, – оно покоится на двигателях, работающих по всему континенту.

Потолок был низким и тяжелым – как в подвале, и, проходя по комнатам, люди невольно пригибали голову, словно тяжесть нависавшего сверху панельного свода давила на плечи. Круглые обитые темно-красной кожей кабины были встроены в каменные стены, выглядевшие так, словно их разъели время и сырость. Окон не было, лишь полоски голубоватого света, напоминавшего о светомаскировке при военном положении, пробивались сквозь проемы в каменной кладке. Узкая, длинная лестница вела вниз, словно спускаясь глубоко под землю. Это был самый дорогой бар Нью-Йорка, и находился он на крыше небоскреба.

Началось с нескольких отдельных огоньков. По мере того как поезд компании «Таггарт трансконтинентал» подъезжал к Филадельфии, они превратились в разреженную цепь ярких огней, разрывающих темноту ночи. Они казались совершенно бессмысленными посреди голой равнины, но были слишком яркими, чтобы не иметь никакого назначения. Пассажиры лениво смотрели на них с выражением полного безразличия.