Либертарианцы склонны соглашаться с довольно широким массивом принципов и практик. Поэтому непросто прийти к консенсусу по вопросу определяющих характеристик либертарианства, или в чем оно отличается от других политических теорий и систем.
Формулировки имеются в изобилии. Говорится о том, что либертарианство утверждает индивидуальные права, права собственности, свободный рынок, капитализм, справедливость, или принцип ненасилия. Однако же, неправда, что все эти критерии работают. Капитализм и свободный рынок описывают экономические условия, которые возникнут или будут доступны в либертарианском обществе, но не раскрывают полностью других аспектов либертарианства. В свою очередь, индивидуальные права, справедливость и ограничение насилия сводятся к приоритету прав собственности. Как показал Мюррей Ротбард, индивидуальные права – это права собственности. А справедливость есть то, что каждому отдается должное, в зависимости от имеющихся у него прав.
Принцип ненасилия также зависит от прав собственности, поскольку то, что является агрессией становится понятно, когда ясно, каковы наши права собственности. Если, например, меня ударили, то это агрессия именно потому, что я имею право собственности на свое тело. Если я забираю яблоко, принадлежащее другому человеку, это также нарушение границ его прав – агрессия – поскольку это его яблоко. Невозможно идентифицировать акт насилия, если не произошло принудительной передачи соответствующих прав собственности.
Итак, капитализм и свободный рынок дают слишком узкое определение, а справедливость, индивидуальные права и агрессия приводят к правам собственности (определяются в их терминах). Как же обстоит дело с правами собственности? Это ли отличает либертарианство от любой другой политической философии, не правда ли, что только мы относимся благосклонно к правам собственности, а все остальные – нет? Конечно, такое утверждение необоснованно.
В конце концов, право собственности есть просто исключительное право контроля над редким ресурсом. Права собственности определяют, кто имеет, - то есть имеет право контролировать, – различные редкие блага в данной области или юрисдикции. Многие люди и каждая политическая теория выдвигают какую-нибудь теорию собственности. Ни одна из различных форм социализма не отказывается от прав собственности; в любой версии должен определиться владелец на каждый редкий ресурс. Даже если государство национализирует промышленность, то здесь также утверждается собственность на эти средства производства. Если государство облагает налогами, то это имплицитно утверждает права собственности на изъятые капиталы. Если моя страна передана некоему управляющему по особому закону, этот управляющий теперь собственник. Если право позволяет жертве расовой дискриминации отсудить у своего работодателя сумму денег, она становится собственником денег.
Защита и уважение к правам собственности, таким образом, не является уникальным отличием либертарианства. То, что действительно выделяет либертарианство, – так это особые правила получения прав собственности, взгляд на то, кто является собственником каждого спорного ресурса, и как это определить.
Право собственности на свое тело
Система прав собственности определяет частного собственника на каждый редкий ресурс. К таким ресурсам, очевидно, относятся природные блага, такие как земля, фрукты на деревьях и т.д. Однако природные объекты не исчерпывают список редких ресурсов. Каждый действующий человек обладает, контролирует, а также идентифицирован и ассоциирован с уникальным человеческим телом, которое также есть редкий ресурс. И человеческие тела, и неподобные человеку редкие блага, необходимы в качестве средств для действующих субъектов, преследующих различные цели.
Соответственно, каждая политическая теория должна передавать кому-либо права собственности на человеческие тела так же, как и на вещи внешнего мира. Принимая либертарианские правила передачи собственности по отношению к человеческим телам, согласуем понятие агрессии с тем, что относится к телам. Часто либертарианцы энергично утверждают принцип ненасилия. Как сказала Айн Рэнд, «Пока люди желают жить вместе – ни один не должен начинать – вы слышите меня? Никто не должен первым использовать физическую силу против других». Или, как определяет Ротбард: «Либертарианское кредо опирается на одну центральную аксиому: человек или группа не должны проявлять агрессию против других личностей или чьей-либо собственности. Это может быть названо «аксиомой недопущения агрессии». Агрессия определяется как инициирование использования или угроза применения физической силы против личности или собственности других людей. Агрессия есть синоним вмешательства».
Другими словами, либертарианцы утверждают, что единственный путь нарушения прав людей – инициирование силового воздействия, это и есть совершение агрессии. (Либертарианство также содержит в себе требование: когда одностороннее применение физической силы против тел других людей недопустимо, сила используется только в ответ на насилие – как способ защиты, реституции прав, совершения возмездия/наказания – и это оправданно). Итак, в отношении тела ясно, что такое агрессия: нарушение границ чьего-либо тела, которое все называют «нанесением побоев», или, обобщая, это использование тела другого человека без его или ее согласия. Понятие межличностной агрессии предполагает право собственности на тело – конкретно, что каждая личность есть, по крайней мере в первую очередь, хозяин собственного тела.
Не-либертарианские политические философии имеют другую точку зрения. Каждая личность обладает некоторыми ограниченными правами на ее собственное тело, но не полными или исключительными правами. Общество или государство, намеревающееся быть агентом общества, также имеют некоторые права на тело каждого гражданина. Такое частичное рабство безусловно присутствует в государственных действиях и полномочиях, таких как налогообложение, воинская повинность и запрет наркотиков. Либертарианец здесь может сказать, что каждая личность есть полноправный собственник своего тела: он имеет право контролировать тело, решать, употреблять ли ему наркотики или нет, вступать ли в армию и т.д. Многочисленные же не-либертарианцы, которые поддерживают какие-либо государственные запреты, однако, с необходимостью утверждают, что государство или общество являются по крайней мере частичными собственниками тел граждан и их прав – или в равной мере полными собственниками в случае воинского призыва или по отношению к «преступникам», не делавшим насилия, но посаженным в тюрьму. Либертарианцы верят в концепцию само-принадлежности. Не-либертарианцы – этатисты – защищают определенные формы рабства.
Самопринадлежность и избегание конфликтов
Вне системы прав собственности, всегда имеется возможность возникновения конфликта по поводу спорного (редкого) ресурса. Передавая собственнику каждый ресурс, система прав делает возможным без-конфликтное использование благ, учреждая видимые границы, нарушения которых не-собственники будут избегать. Либертарианство, однако, поддерживает не любые правила вступления в права собственности. Оно склоняется к правилу самопринадлежности, в противоположность не-себе-принадлежности (рабству).
Либертарианец ищет правил передачи собственности потому что он ценит или согласен с различными фундаментальными нормами такими как справедливость, мир, благополучие, сотрудничество, избегание конфликтов, цивилизованность. Либертарианское видение состоит в том, что самопринадлежность есть единственное правило передачи собственности, совместимое с этими фундаментальными нормами; оно логически выводится из них. Как показал профессор Хоппе, передача собственности на каждый данный ресурс не должна быть случайной, произвольной, частичной или сформированной под чьим-то влиянием, если это действительно право собственности, которое может исполнять функцию предохранения от конфликтов. Титул собственности должен быть передан одной из конкурирующих за ресурс сторон на основании «существования объективно, интерсубъективно удостоверяемой связи между собственником и ресурсом», на который он претендует. В ситуации, когда признается собственность на тело, существует уникальное отношение между личностью и её телом – её прямой и непосредственный контроль за телом, и этот факт что, по крайней мере в некотором смысле, тело отождествляется с данной личностью и наоборот, - установления такой связи достаточно, чтобы дать основания известной личности претендовать на её тело в преимущественном порядке перед любой третьей стороной, оспаривающей такое право.
Кроме того, любой посторонний, кто станет претендовать на тело другого человека, не сможет отрицать эту объективную связь и этот особенный статус, поскольку он также предполагает их наличие в отношении себя. Это так, поскольку, ища права владеть другими, утверждая собственность на тела других людей, он должен предполагать себя владельцем своего тела, демонстрируя тем самым, что он придает некоторое значение такой связи, но то же время он пренебрегает значением связей других людей с их собственными телами.
Либертарианство постулирует, что только правило самопринадлежности универсализуемо и совместимо с целями мира, сотрудничества и избегания конфликтов. Мы признаем, что каждая личность есть приоритетный собственник её тела, благодаря её уникальной связи и соединению с ее собственным телом – её прямому и непосредственному контролю за ним – она имеет преимущественное право на него по сравнению с кем-либо еще.
Право собственности на вещи
Либертарианцы применяют сходное рассуждение по отношению к другим редким ресурсам – то есть внешним объектам мира, не похожим на человеческие тела, и существующим в качестве никем изначально не присвоенных. В случае человеческого тела, идея насилия является недопустимой ввиду непосредственных выводов из самопринадлежности. В случае внешних объектов, однако, мы должны идентифицировать собственника перед тем как определить, что является насилием.
Как и в случае с телом, люди нуждаются в том, чтобы иметь возможность использовать внешние объекты как средства для достижения различных целей. Поскольку эти вещи редки, здесь всегда есть возможность возникновения конфликта. И, как в случае с телами, либертарианцы предпочитают закреплять за кем-то права собственности, чтобы достигнуть мирного, бесконфликтного, продуктивного использования каждого ресурса. Далее, как и в отношении тел, право собственности передается личности, которая лучше всего связана с данным редким ресурсом – правило «большей связи с благом» основано на цели достижения мирного, бесконфликтного человеческого взаимодействия и использования ресурса.
Однако, будучи несхожими с человеческими телами, внешние объекты не являются частью нашей идентичности, прямо не контролируются нашей волей, они, и это важно, не находятся в собственности изначально. В либертарианском представлении здесь значимой объективной связью является присвоение – изменение или отграничение ресурса, первоначально не находящегося ни в чьей собственности, имеется в виду освоение в локковом смысле, первое использование или владение вещью. Согласно этому подходу, первый пользователь первоначально ничьей вещи имеет первоочередное на нее право перед любым другим (позднейшим) претендентом исключительно благодаря тому, что он является более ранним по времени.
Почему присвоение является подходящей связью для определения права собственности? Во-первых, нужно помнить, что главный вопрос по отношению к каждому редкому ресурсу звучит так: кто собственник ресурса? Важно, что собственность есть право контролировать, использовать или обладать, пока обладание есть действительный контроль – «фактическая власть, которую личность осуществляет над материальной вещью». Но дело не в том, кто физически обладает, а в том, кто имеет право собственности. Таким образом, спрашивая, кто собственник ресурса, нужно определиться между правом собственности и простым обладанием – между правом контролировать и актуальным контролем. И ответ должен быть дан учитывая природу первоначально-ничьих вещей: нужно рассудить, что они должны в какой-то момент стать собственностью первого владельца.
Ответ также должен быть дан учитывая заданные цели самого поиска ответа: правило, согласно которому допускается лишь бесконфликтное использование этих ресурсов. По этой причине искомым ответом не может быть следующий: кто угодно, имеющий ресурс, или кто бы ни был способен взять его – это и есть его собственник. Держаться такой точки зрения означает признавать, что сила создает правовую систему, где собственность сводится к владению и не отличается от него. Такая система, далекая от цели упразднения насилия, делает конфликт неизбежным.
В противоположность подходу, согласно которому сила создает право, по ранее обозначенной концепции очевидно, что право собственности предполагает различение первого и последующего владельца: кто-либо в любой заданной системе определяется как собственник ресурса, если он имеет более существенную связь с объектом по сравнению с позднейшими претендентами. Если таковой связи нет, тогда он не собственник, но просто текущий пользователь или владетель в мире, где сила заменяет право, где ничто не является собственностью, - где все положения противоречат себе. Если первый собственник не имеет лучшей связи с материальным благом, чем у соперников, то он не является собственником, а лишь обладателем, и здесь ни одна вещь на самом деле не в собственности. В общем случае, связь с благом, которую имеют позднейшие претенденты, меньше, чем связь первых обладателей или претендентов, каждый из которых присвоил ресурс или способен проследить историю своего титула собственности в прошлое вплоть до освоившего благо или первого обладателя. Решающее значение различения первого-последующего (собственников) в либертарианской теории профессор Хоппе неоднократно подчеркивал в своих сочинениях.
Таким образом, либертарианская позиция по вопросу прав собственности такова, что, в порядке создания условий для бесконфликтного, продуктивного использования редких ресурсов, титулы собственности на частные ресурсы передаются частным собственникам. Однако, как обозначено выше, передача титулов не должна быть случайной, произвольной или частичной; напротив, это должно быть совершено на основании «существования объективно, интерсубъективно удостоверяемой связи между собственником» и спорным ресурсом. Как можно видеть из рассуждений, представленных выше, такая связь сводится к физической трансформации или оформлению исходным владельцем или выступает в виде цепочки титулов, прослеживаемой с помощью контрактов в прошлое этого владельца.
Последовательность и принципиальность
Не одни либертарианцы являются сторонниками цивилизованной жизни. Многие люди придают некоторый вес части изложенных выше рассуждений. На их взгляд, личность является собственником своего тела – это обычное мнение. Но, полагают, собственник владеет ресурсом, который он присвоил, - пока государство позволяет ему это «по норме права». Здесь принципиальное различие между либертарианцами и не-либертарианцами: либертарианцы последовательно противостоят агрессии, определенной в терминах вторжения в границы собственности, где права собственности понимаются как полученные на основе самопринадлежности, если имеется в виду собственность на тело; и на основе первого владения или освоения или контрактной передачи титула собственности, в случае прочих вещей.
Эта структура прав мотивирована последовательностью и принципиальностью либертарианцев в отстаивании ценностей мирного взаимодействия и сотрудничества – в целом цивилизованного поведения. Здесь может быть проиллюстрирована параллель с мизесианским подходом к человеческой деятельности. Согласно Мизесу, человеческая деятельность нацелена на облегчение неких ощущений неудовлетворенности. Так, средства используются согласно пониманию законов причинной связи явлений деятелем для достижения различных целей – в основном, для устранения чувства неудовлетворенности.
Цивилизованный человек испытывает неудовлетворенность от насилия и борьбы с другими. С одной стороны, он желает, по некоторым практическим соображениям, контролировать данный редкий ресурс и, если необходимо, применять насилие против окружающих людей, чтобы получить контроль. С другой стороны, он также желает избежать несправедливого использования силы. Цивилизованный человек, по некоторым причинам, ощущает неприязнь, неудовлетворенность, по поводу насильственных действий по отношению к своему собрату. Возможно, он чувствует неохоту участвовать в насильственном столкновении с другими за определенные объекты потому, что он испытывает к ним эмпатию. А возможно, инстинкт сотрудничества является результатом социальной эволюции. Как заметил Мизес: «Есть люди, которые нацелены только на улучшение условий существования своего собственного эго. Есть и другие люди, осведомленность которых о заботах их собратьев вызывает у них высокую неудовлетворенность или даже большую неудовлетворенность, чем их собственные нужды».
Какова бы то ни было, поскольку существует такой вид неудовлетворенности, то, когда возникает потенциал для насильственного конфликта, цивилизованный человек ищет справедливого решения для установления действительного контроля за редким ресурсом, обладать которым он желает, но ему в этом противостоят другие люди. Эмпатия – при любых побуждения человека принимать основные либертарианские нормы – способствует росту определенной формы неудовлетворенности, которая дает появиться этической деятельности. Цивилизованный человек может быть определен как тот, кто ищет обоснования для всякого использования межличностного насилия. Когда встает неизбежная нужда применения насилия – для защиты жизни или собственности – цивилизованный человек ищет для него оправдания. Действительно, так как этот поиск оправдания осуществляется людьми, которые склоняются к ценностям разума и мира (оправдание с помощью справедливости кроме прочего является мирной деятельностью, которая необходимо предполагает обсуждения), то, что они ищут, есть правила справедливые, потенциально способные быть принятыми всеми людьми, основанные на природе вещей, универсализуемые, которые допускают бесконфликтное использование ресурсов. Либертарианские принципы защиты прав собственности проявляются с появлением исключительного кандидата, который удовлетворяет известным критериям. Таким образом, если цивилизованный человек – это тот, кто ищет оправдания для применения насилия, то либертарианец – тот, кто серьезно относится к этим попыткам. Он имеет глубокое, принципиальное, природное отвращение к насилию и столь же глубокую приязнь к миру и сотрудничеству.
По вышеупомянутым причинам, либертарианство, можно сказать, есть политическая философия, которая последовательно поддерживает общественные правила, нацеленные на продвижение ценностей мира, благосостояния и сотрудничества. Она признаёт, что только те правила, которые отвечают фундаментальным нормам цивилизованности, таким как принцип самопринадлежности и локкианский принцип освоения, применяются последовательно и допустимы.
И, как я утверждал где-то в другом месте, поскольку государство необходимо связано с агрессией, последовательный в противостоянии государству либертарианец, является также и анархистом.
Kinsella S. What Libertarianism Is // Property, Freedom, and Society: Essays in Honor of Hans-Hermann Hoppe. P. 179-196.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии